С каждым годом в России увеличивается число бобров . Благодаря этим трудолюбивым зверькам любой сельский житель однажды утром может проснуться и обнаружить свою кровать плавающей в воде. Стоит ли бить тревогу и называть бобров «новой угрозой России»? Чтобы выяснить это, я отправилась на поиски исследователей, занимающихся «бобровой проблемой».
«Бобры атакуют!», «Нашествие бобров в Эстонии», «Бобры затопили подмосковные дачи», — такими заголовками последние года два пестрят газеты. Говорят, этих крупных грызунов с огромными устрашающими зубами теперь можно запросто встретить даже в столичных районах около Сетуни и в окрестностях Химок .
Складывается ощущение, что достаточно вам оставить свою дачу без присмотра, как орды бобров ринутся подгрызать крыльцо и затапливать огород. Шуточное выражение «убил бобра — спас дерево» настолько вошло в обиход, что некоторые люди всерьез уверовали во «вредоносность» бобра.
А ведь ещё совсем недавно этот симпатичный зверек, занесенный в Красную книгу, находился на грани исчезновения! В начале XX века в России бобров оставалось около девятисот особей, а во многих странах Европы они были полностью истреблены.
Бобровая лихорадка
Издревле на Руси и в Европе густой, красивый мех бобра и «бобровая струя» (секрет железы, который использовали в медицине и парфюмерии) очень ценились, поэтому велся организованный промысел этих грызунов. В княжеских землях бобрами занимались специалисты-«бобровники», они даже выводили отдельные линии бобров — с рыжей, шоколадной и черной шерстью. Только «бобровники» имели право проводить «бобровые ловы», то есть охоту в специально отведенных местах, а браконьеров строго наказывали.
Со временем традиции были утрачены, и на бобров начали охотиться все, кому не лень. Сейчас мех бобра совсем не в моде, на него нет спроса, а раньше он ценился очень высоко и считался символом благополучия и шика.
В Западной Европе бобра уничтожали не только ради меха, но и по неведению — крестьяне и фермеры считали его своим злейшим врагом. Они не могли допустить, чтобы кто-то покушался на деревья и всходы, затапливал поля и плавал в рыболовных угодьях (о том, что бобры рыбу не едят — знали не все). В Германии , Дании , Британии последних бобров добили в XVIII–XX веках.
Но самое большое влияние «бобровая лихорадка» оказала на историю Канады и Северной Америки . До начала XX века охотники, индейцы, путешественники, забросив все свои дела, занимались только добычей бобра. Одна крупная американская компания, торгующая табаком и мехом, даже принимала бобровые шкурки вместо чеков. Особенно обширными и нетронутыми бобровыми угодьями славилась Канада, что послужило одной из причин англо-французской войны 1756–1763 годов за обладание этими землями.
Если сейчас бобр (Castor canadensis) — символ Канады, а сама эта страна известна своими крепкими природоохранными законами, то в XVIII веке здесь царил хаос — любой пройдоха мог сделать деньги буквально из воздуха за счет бобров и индейцев. Предприимчивые захватчики-европейцы спаивали индейцев «огненной водой» и приобретали у них за бесценок дорогие меха. К примеру, обменивали шкурки на ножи стоимостью меньше одного доллара, а затем продавали их в Лондоне по семь долларов за штуку! Если отдельные племена индейцев восставали против такого грабежа, их бунт быстро подавляли с помощью стрелкового оружия, против которого краснокожие были бессильны.
Даже если вы не любили изучать историю в школе, драматические события того периода наверняка известны по многочисленным книжкам про индейцев. Причем в каждой второй книге непременно промелькнет какой-нибудь бобр, а некоторые произведения целиком посвящены этим грызунам.
Так, в рассказе Чарлза Робертса (, 1860–1943) «Домик под водой» подробно расписаны способы ловли бобра, и многие из них весьма жестоки: «Если хочешь наверняка поймать бобра, сделай два-три пролома в плотине и поставь капкан по соседству с проломом, на верхнем наклоне её. Ручаюсь, что бобры попадут в него, когда будут бегать, исправляя плотину». Как известно, плотина для этого животного-труженика важнее всего, и он будет продолжать чинить её, даже если на его глазах вся семья умирает в капканах.
К счастью, одна из самых популярных книг про бобров повествует вовсе не об изощренных способах охоты, а о добре и дружбе. Принадлежит она перу индейца по имени Серая Сова (по-индейски — Вэша Куоннезин), созданного воображением англичанина по рождению Арчибальда Стэсфельда Белани (, 1888–1938) и проделавшего сложный путь от неутомимого охотника на бобров до их защитника. Случайно подобрав и вырастив двух бобрят, он так привязался к ним, что написал трогательную книгу «Саджо и её бобры», а потом занялся разведением бобров в Канадском национальном парке.
Бобры — умны?
Серую Сову можно понять — трудолюбие бобров, умение строить сложные хатки, плотины и каналы, спокойный нрав, умение потешно передвигаться на задних лапах, упершись в землю хвостом, вызывают симпатию и веру в необыкновенный интеллект этих тридцатикилограммовых грызунов. В действительности способность к возведению сложных гидрологических сооружений — не результат «мозгового штурма» и не передаваемый из поколения в поколение опыт отдельной семьи бобров, а инстинкт, что доказал ещё в XIX веке естествоиспытатель Фредерик Кювье (, 1773–1838). Взяв на воспитание крохотных, ещё слепых бобрят, он вырастил их в изоляции и обнаружил, что они умеют строить плотины так же, как и их дикие сородичи.
Однако до сих пор остается неясным, как бобры договариваются между собой при строительстве большой плотины или каскада плотин. Как они согласовывают свои действия, как решают — кто тут «прораб», а кто — исполнитель — загадка. Подобные грандиозные сооружения были обнаружены в американском штате Нью-Гэмпшир (длина плотины — 1200 м) и штате Монтана (длина плотины — 700 м).
Немного приблизились к разгадке инженерных способностей бобров шведский этолог Ларс Вилсон (Lars Wilsson) и французский зоолог Ришар (P. B. Richard). Оказалось, что главным стимулом к строительству для бобров был шум воды. Если в плотине происходили даже небольшие поломки, звук журчания менялся, и раздосадованные бобры спешили исправить «неправильную» мелодию, залатав прорехи. Если «плохие» звуки издавал магнитофон ученого, то зверьки пробовали «чинить» и его.
Зачем бобрам такие сложности? Дело в том, что мудреные водные сооружения — идеальное жилье в данных условиях, своего рода вершина приспособленности в мире грызунов. Чтобы враг не проник в домик, вход в него всегда должен быть под водой. А чтобы вода не затопила «прихожую», «столовую» и прочие комнатки, нужно следить за рекой. Вот и приходится регулировать уровень воды «вручную», с помощью возведения плотин и каналов.
Бобры — добры?
Сколько бы я не вчитывалась в заголовки про «атакующих бобров», отыскать этих осторожных животных в Москве мне не удавалось…
Приехав этим летом в наукоград Борок, я услышала от Владимира Вербицкого, руководителя лаборатории экспериментальной экологии, что Ярославскую область оккупировали бобры. «И где же их искать?» — задавала я сама себе вопрос, рассекая безбрежные воды Рыбинского водохранилища на экспедиционном судне «Академик Топчиев», принадлежащем .
В Борке меня поражало не только дружелюбие местных ученых, но и разнообразие исследований — от изучения поведения рыб до причин гибели динозавров и образования алмазов. Если бы меня попросили кратко охарактеризовать Институт биологии внутренних вод, я бы, пожалуй, ответила — здесь найдется все! А уж такие известные звери, как бобры — тем более.
Пробежав взглядом по футболке сотрудницы, которая тоже стояла на палубе судна, я обнаружила таинственную надпись — «Latka river the best for beaver!» (Река Латка — лучшая для бобров). Оказалось, что это великолепие сохранилось после участия в третьем европейском симпозиуме по бобру. Ученые Института биологии внутренних вод давно занимаются исследованием расселения бобров и их влиянием на экосистему, причем в некоторых вопросах им удалось разобраться лучше своих европейских и американских коллег.
Неподалеку от Борка протекает река Латка, на которую я и отправилась полюбоваться бобровыми сооружениями под чутким руководством доктора биологических наук Александра Крылова. Долго искать не пришлось — повсюду виднелись многочисленные плотины… Неудивительно, что жители окрестных деревень и дачники временами жалуются на подтопление и требуют извести грызунов. Но кто сказал, что у человека больше прав на эту землю, чем у бобров?
В данном случае бобры — не захватчики, они лишь заново осваивают когда-то отобранные у них территории. Парадокс ситуации заключается в том, что человек сначала истребил почти всех бобров, а потом вдруг резко начал разводить их и расселять повсюду. Но когда численность бобров достигла оптимальной (около 100 000 особей) и они заселили 67 из 87 регионов России, люди вновь забили тревогу.
Отстрел бобров отныне разрешен, лицензия стоит от 60 рублей, но этот мех больше не в моде, а выделка шкурок обходится дорого. Да и поймать грызуна на мушку не так-то просто, хотя он селится даже возле деревень и железнодорожных насыпей. Зверек показывается только в сумерках и вовсе не торопится познакомиться с человеком.
Про любую живность, будь то хоть гусеница, хоть лось, мне почему-то чаще всего задают вопрос: «А он кусается?». В случае с бобром можно смело ответить — да, но только если вам вздумается на него напасть. О способностях бобров прокусывать руки в порядке самозащиты ходят легенды. Один путешественник недавно рассказал мне байку про рьяного фотографа, который загнал бобра в яму и давай его ослеплять вспышкой да щелкать затвором. В такой ситуации и человек покажет зубки, а уж бобру тем более пришлось полоснуть по ноге фотоохотника шестисантиметровыми резцами.
По колено в бобрах
Бобров на реке Латке тоже удается сфотографировать лишь в сумерках, с безопасного расстояния, иначе зверь пугается, громко хлопает по воде хвостом-«веслом», предупреждая сородичей, и ныряет на дно. Поскольку за время отсутствия бобров в экосистеме успели сложиться другие отношения, трудно однозначно сказать — радоваться или нет нашествию грызунов. Но одно сотрудникам Института биологии внутренних вод удалось доказать точно — сооружая свои плотины и меняя среду обитания, бобры способствуют биологическому самоочищению загрязняемых рек. В бобровых запрудах массово развиваются природные фильтраторы — зоопланктон (микроскопические рачки), которые, в свою очередь, служат отличным кормом для рыб.
Чтобы изучить влияние бобров, у нас нужно брать пробы воды, а в Техасе бобры так повлияли на экосистему, что все стало видно невооруженным глазом — в устроенное ими прямо на территории школы болотце заселились змеи, цапли и даже… парочка крокодилов.
В США отношения с бобрами непростые — так, в городе Ноултон штата Нью-Джерси из года в год вели борьбу с этими грызунами, перекрывающими трубы, в результате чего люди передвигались по городу по колено в воде. Дело доходило до того, что разъяренные жители устраивали «день большого взрыва», то есть попросту взрывали бобровые хатки вместе с их жителями. Но трудолюбие и умение бобров за одну ночь отстраивать все заново сводило на нет усилия людей. Измученные, они заключили с бобрами «перемирие», вывесили повсюду плакаты с грызунами и даже начали отмечать 21 июня День бобра.
В Германии, Польше и Бельгии с бобрами не борются — на них зарабатывают деньги с помощью весьма популярного «бобриного» туризма. Туристам устраивают «уик-энды с бобрами» в национальных парках, где можно наблюдать за деятельностью бобров и пить специальное «бобровое» пиво. Валлоны (Бельгия) даже подумывают заменить символ края — петуха, это «глупое похотливое животное», на «трудолюбивого, скромного хранителя семейных ценностей» — бобра.
Если бобров на каком-то участке становится слишком много, то их не отстреливают, а бережно отлавливают особыми ловушками с яблоками в качестве приманки. Затем продают или дарят другим странам, где бобры все ещё в дефиците — к примеру, Британии. Если же грызуны подтопляют дома, то в плотины вмонтируют трубы, пропускающие воду.
Вдоль реки Латки тянутся те самые бескрайние русские просторы, о которых жители Западной Европы могут только мечтать. Однажды вечером я шла по тропинке среди покачивающихся колосков злаков, смотрела на лиловой закат, и мне казалось, будто бы из Москвы я попала в какой-то параллельный мир — тишина, ни души, только коростель скрипит. Чем не новое место для «бобриного» туризма?
