Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Возвращение Гомера

9 августа 2007Обсудить
Возвращение Гомера

Рассказ о работах лауреата премии Ленинского комсомола, делегата XVII съезда ВЛКСМ, доцента Тбилисского государственного университета Р. В. Гордезиани

Семь спорят городов...

Древние историки рассказывали, что афинский правитель Писистрат однажды распорядился привести в порядок литературное наследие Гомера. Будто бы он назначил специальную редакционную комиссию и лично наблюдал за ее работой. Когда редактирование Гомера (первое в истории!) было завершено, в текстах «Илиады» и «Одиссеи» оказалось довольно много стихов, восхваляющих город Афины, его народ и его правителей.

Между тем великий поэт вовсе не был афинским гражданином — он родился на побережье Малой Азии, в городе Смирне. Или, по мнению аргивян, в городе Аргосе, то есть по другую сторону Эгейского моря. А жители Родоса говорили, что родиной Гомера искони считался их остров, а не Саламин и не Хиос, как уверяют некоторые безответственные личности, и подавно не Смирна с Колофоном, эти жалкие, полуварварские городишки.

Словом, культурно-политическая акция Писистрата не столько укрепила авторитет Афин, сколько разожгла страсти провинциальных патриотов, о чем еще долго напоминало известное двустишие:

Семь городов соревнуют за мудрого корень Гомера:
Смирна, Родос, Колофон, Саламин, Хиос, Аргос, Афины.

С патриотизмом городов и городишек покончили походы и открытия Александра Македонского.

На исходе второго века до нашей эры в древнем финикийском Сидоне некий поэт, сириец с греческим и таким знаменательным именем Антипатр, писал о Гомере:

Скажем: великое небо — отчизна твоя...

Небо Антипатра было ясным, просторным, и оно было одно на весь мир, от Гималаев до Атласа.

Итак — мир городов-полисов, мир эллинизма, и Рима и тот, новый, мир, где слишком долго и слишком многие предпочитали рассматривать небо сквозь крепостную амбразуру или оконце монашеской кельи. Но в замках и монастырях по-прежнему сравнивали доблестного воина с Ахиллом и с Гектором и, рассуждая о пагубной женской красоте, вспоминали Елену Троянскую.

А там настало время Данте, и время Рабле, и Шекспира, когда поэты снова призывали тень Великого Старца и школяры опять, как некогда в Афинах, зубрили гомеровские гекзаметры. А там уже занялась Гомером и европейская наука. Речь теперь шла об исследовании, о беспристрастном анализе того, что привычно именовалось «даром божественной гармонии» и «гением Эллады».

И вот именно гармонии (как понимали ее во Франции семнадцатого века) не мог обнаружить в «Илиаде» аббат д'Обиньяк. Он заглядывал в Аристотеля, перелистал Буало и все же не мог решить, кто тут герой: Ахилл или его противник троянец Гектор? Цари Агамемнон и Приам? Или божества Олимпа, столь активно участвующие в Троянской войне? Почему автор перебивает свой рассказ длиннейшими отступлениями, отвлекая читателей от главных событий? И что в таком случае считать здесь главным?

Нет, решил почтенный аббат, это совсем непохоже на поэму. Это, по-видимому, свод многих песен, созданных многими поэтами в разные времена. Быть может, и сам Гомер всего лишь поэтический вымысел, предание о вдохновенном слепце, бряцающем на лире.

Трактат д'Обиньяка был прочитан в узком кружке парижских литераторов — и забыт. А в конце восемнадцатого века профессор университета в Галле Фридрих-Август Вольф опубликовал свое «Введение к Гомеру».

Это был крайне сухой, в высшей степени научный труд, в котором рассматривались сложные проблемы возникновения греческой письменности и взаимоотношения литературы и фольклора. Аббату-парижанину и не снилась такая ученость, но основная идея профессорского труда привела бы его в восторг — мысль, что «Илиада» и «Одиссея» в том виде, в каком они дошли до нас, принадлежат не Гомеру, но являются коллективным произведением рапсодов-сказителей.

У профессора Вольфа нашлись противники. Они указывали на единство художественного замысла той и другой поэм, на особенности стиля, которые сами по себе исключали возможность коллективного и тем более разновременного авторства.

Началась столетняя война между «унитариями», полагавшими, что гомеровские поэмы созданы одним поэтом, и «аналитиками», которые усердно разбирали «Илиаду» и «Одиссею» на части, на великое множество малых сюжетов, самодовлеющих песен-былин.

Спорили не о пустяках — верное понимание древнегреческого эпоса было ключом ко всей культурной истории античной Греции. Битвы «унитариев» и «аналитиков» охватывали обширнейшие области знания, от теоретической лингвистики до философии искусства. Новое время создавало новую науку, гомерологию, и отшучивалось от нее эпиграммой:

Семь спорят городов о дедушке Гомере —
В них милостыню он просил у каждой двери!

Шутка целила не в греческие полисы с их давними и немного смешными распрями, а в науку своего времени. Наука пересматривала судьбы народов и цивилизаций, и совершенно тут был ни при чем некто Гомер, будто бы живший когда-то в конце девятого или начале восьмого века до нашей эры где-то в Малой Азии, а может быть, на острове Родос, но, впрочем, кажется, все-таки в Афинах.

Великий старец в Тбилиси

Нет, в Тбилисском университете не предлагают считать Грузию родиной Гомера. Здесь просто изучают классическую филологию так же серьезно и обстоятельно, как это делается в Ленинграде, Берлине, Кракове, Кембридже (Массачусетс, США) и прочих университетских городах мира.

Что касается гомерологии, то грузинские эллинисты успешно разрабатывали эту научную дисциплину еще в 1920-х годах, когда в Тбилиси начинал выходить сборник «Homerica», где публиковались греческие рукописи «Одиссеи» и статьи по гомеровскому вопросу. Исследованиями древнегреческого эпоса много лет занимался профессор П. А. Берадзе, переводчик и комментатор первого стихотворного издания «Одиссеи» на грузинском языке. А теперь полномочным представителем гомерологии стал ученик профессора Берадзе — Рисмаг Вениаминович Гордезиани, автор научных работ, отмеченных в этом году премией Ленинского комсомола.

Рисмаг Гордезиани еще в студенческие годы выступал с докладами о Гомере. Потом Гомер стал темой его дипломной работы, и кандидатской диссертации, и докторской. Дело тут не только в верности однажды избранной теме, но и в том, что проблемы, связанные с Гомером, неисчерпаемы.

Клио

О чем повествует «Илиада»? Судя по первому стиху, всего лишь о том, как в разгар войны с троянцами греческий герой Ахиллес поссорился с греческим же царем Агамемноном. О том, что было поводом для его гнева, а также о прочих обстоятельствах, которые занимают двадцать четыре книги «Илиады», именуемые песнями.

Прочие обстоятельства — это грандиозное описание всей Троянской войны, художественное, историческое. И это тема научной монографии Р. В. Гордезиани, посвященной проблемам истории древнейших народов Эгейского мира в III—II тысячелетиях до нашей эры.

Имена народов изменяются во времени и пространстве. Греки Троянской войны, жители Пилоса, Тиринфа, Микен, называли себя ахейцами. По египетским и хеттским документам они — аххияваша и аххиява. Среди защитников Трои были пеласги, карийцы, лелеги, кавконы и воины множества других племен, эгейских, хурритских, бесконечно перемещавшихся на обширной территории от Кавказа до берегов нынешней западной Турции. Здесь встречались древний Восток и древний Запад — для торговли, для войны. Одной из самых памятных встреч была война под стенами Илиона, которая состоялась между 1265 и 1230 годами до нашей эры.

Вторая песнь «Илиады» в русском переводе Гнедича озаглавлена так: «...Беотия, или Перечень кораблей». Это действительно перечень, подробный каталог вождей и корабельных дружин. Гомер представляет читателям героев «Илиады» — рассказывает, из каких краев они прибыли, чем прославлены, от кого ведут род. Подобные списки кораблей и дружинных предводителей обнаружены среди памятников микенской письменности. Их составляли перед военными экспедициями. Гордезиани пишет: некоторые особенности «Беотии» прямо указывают, что она была составлена по примеру именно такого реестра.

Но «Беотия» — не просто перечень. Да, она сочинена по образцу реальных каталогов, но с иной целью.

...Храбрых троян Приамид, шлемоблещущий Гектор великий.
Всех предводил: превосходные множеством, мужеством духи.
С ним ополчилися мужи, копейщики, бурные в битве...

Можно допустить, что реальные ахейцы говорили о своих врагах с уважением, но вряд ли они восхваляли их мужество и величие. Гомер писал о битвах, которые собирали воинов со всех окраин Средиземноморского мира — война оказывалась встречей племен, своего рода культурным контактом.

В мире, о котором вспоминала «Илиада», народы не просто соприкасались, но круто перемешивались, образуя ту драгоценную культурную среду, из которой возникали потом великие цивилизации. В гомеровскую эпоху племенное название «данайцы» обозначало собственно греков (как «ахейцы» или «аргивяне»), а в эпоху Троянской войны и позже данайцы — «дануна» египетских текстов — жили не только на Балканском полуострове и архипелагах Эгейского моря, но и в глубине юго-восточной Турции. То есть в краях, с которыми соприкасались хетты, пришедшие сюда — по одной из распространенных теорий — от берегов Каспия через Закавказье.

Быть может, широта взгляда Гомера, которая нам кажется сейчас такой «гуманистической», такой «опережающей свое время», идет именно от внимания к прошлому? Его поэмы не история, но они, бесспорно, размышление об истории. И когда поэт начинает свой запев: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже...» — думается, что музой его была Клио, покровительница всех историков.

Некто Гомер

Анализируя «Илиаду», Р. Гордезиани пишет, что автор каталога кораблей рассказывает об ахейских вождях подробнее, чем о троянских. Это понятно, ведь поэма обращена к слушателю — греку. Менее понятно, почему одни ахейцы «воспеты» даже с избыточной щедростью, о других сказано только, откуда они привели войско. То же и в перечне троянских воевод. О Гекторе, сыне Приама — обилие информации, а например, о вождях племени Гализонов — короткая правка, что живут, мол, в далекой стране, богатой серебром. Все они потом совершат свои подвиги, и кто-то окажется в центре повествования, кто-то отодвинется на дальний план. А пока идет парад царей. Так сказать, официальная часть. В чем же дело?

Дело в том, объясняет Гордезиани, что Гомер, по-видимому, об одних героях знал много, о других меньше, о ком-то почти ничего.

Гомер?

Да, не Великий Старец, а человек, описавший «Илиаду». Он собирал для поэмы родословные старинных полководцев, и вот, оказывается, иногда ему не удавалось добыть нужный материал. Оказывается, у него были свои заботы, профессиональные, житейские...

Формулы дипилонских ваз

Ученый объяснил непонятную особенность древнего текста личными познаниями его автора — в строгом научном труде как бы промелькнул на мгновенье живой облик Гомера.

Все же будем помнить, что исследователь не романист, у него иные цели, иные методы. Когда в другой своей крупной работе Р. В. Гордезиани решал проблему единства гомеровского эпоса, он и здесь был занят только традиционным в гомерологии вопросом — одному ли поэту принадлежат «Илиада» и «Одиссея».

Если движущий мотив «Илиады» — ссора героя с царем, то поводом для сказания о странствиях Одиссея тоже оказывается «частный случай» — человек возвращается из-за моря домой. В обстоятельствах этого возвращения развернут целый мир, вся греческая ойкумена, как представлялась она современникам Гомера.

Возвращение Гомера

Сходство поэтических приемов, казалось бы, подтверждает, что поэмы написаны одним автором. Как и некоторые другие специалисты, Гордезиани не сомневался в этом. Но чтобы обосновать свое убеждение, придать ему ценность непреложной истины, ученому нужны объективные данные, факты, которые поддаются точному описанию и подсчету.

Еще Фридрих-Август Вольф обратил внимание на то, как тщательно построена «Одиссея», как упорядочена ее композиция. Но разве только «Одиссея»? Любой филолог-классик знал наизусть надпись на статуе, сочиненную Гомером в форме кикла, то есть круга:

Медная дева, я здесь возлежу, на гробнице Мидаса,
И до тех пор, пока воды текут и леса зеленеют,
На орошенном слезами кургане его пребывая,
Я возвещаю прохожим, что это Мидаса могила.

Стихотворение можно прочитать в обратном порядке, от последней строки к первой — смысл и строй останутся прежними,b доказывая, что в каждом стихе Гомера царит дух симметрии.

К началу нашего века ученые заговорили о том, что стремление к систематизации, к согласованию и соподчинению частей внутри целого, вообще свойственно греческому искусству — поэзии ли, архитектуре или вазовой живописи. И, как всегда, археология не замедлила снабдить историков наглядными пособиями.

Это была керамика IX—VIII веков до нашей эры, причем разнообразнейшая — от флаконов для благовоний до огромных, в человеческий рост, кувшинов-пифосов, в которых обычно хранили вино, а иногда масло или запасы зерна.

Все они, большие и маленькие, были расписаны геометрическим орнаментом — коричневыми кругами, квадратами, ромбами, крестами, угловатым меандром по светло-желтому глиняному фону. Узор наносили параллельными поясами, поперек сосудов, или вертикальными столбцами вдоль горловин: столбец квадратов, рядом столбец крестов, ромбов, затем вертикальная полоса меандра, и опять, но в обратном порядке, — ромбы, кресты, квадраты. Это круговое чередование нетрудно записать формулой, например — ABCDCBA. Параллельное деление, поясами, выглядело проще — ABC ABC... И совсем просто — АВ АВ АВ.

Но подлинными шедеврами геометрического стиля оказались двухметровые пифосы, найденные в Афинах, на раскопках некрополя, неподалеку от Дипилонских ворот. Они были ритуальными надгробными памятниками. На их выпуклых стенках то в одном, то в другом прямоугольнике нарисованы погребальные колесницы, сцены битв и целые хороводы человеческих фигур, по существу, те же орнаменты, столь же геометричные и условные, составляющие единое целое с относительно простыми ритмами линейных узоров.

Геометрическое искусство стало комментарием к Гомеру. Разумеется, оно объясняло не содержание эпоса, а его форму. Многоступенчатая гармония «Илиады», которую не мог взять в толк аббат д'Обиньяк, которую и позже умели оценить лишь немногие ученые, стала очевидной для всех. Теперь чуть ли не в каждой гомеровской сцене находили круговое или параллельное деление. Стихи и целые песни, казавшиеся противоречивыми, излишними, легко объяснялись с помощью орнаментов в прямоугольных полях, идущих в ритме так называемой свободной последовательности по стенкам «дипилонских ваз».

Так они и вошли в научный обиход, эти «объективные данные», с которыми работают сегодня исследователи древнегреческого эпоса — те самые факты, которые сводил Гордезиани в длиннейшие таблицы — диаграммы, где под номерами и латинскими буквенными индексами строились ряды греческих, гомеровских, строк.

И ему удалось установить, что отдельные сцены соединяются по принципу параллельного деления в крупные сюжетные блоки. Эти, в свою очередь, располагаются кругом по отношению к центральному блоку. Последовательное сцепление кругов оказывалось основой композиционного построения «Илиады» и «Одиссеи».

Это был весьма важный довод в пользу того, что «Илиада» и «Одиссея» написаны одним автором. Древняя традиция называет его Гомером.

Аргонавты плывут в Эю

Логику исследовательского поиска Гордезиани можно уподобить циклическому ритму гомеровских поэм: от исторического анализа эпохи — к историческому лицу. От единого автора эпоса — к новым горизонтам исторических знаний.

Сказитель-аэд, живший за три тысячелетия до нас, все еще не литератор. Он еще слишком хорошо помнит древние мифы. А мифы странное и даже загадочное произведение ума. Может быть, надо сказать: суперума, потому что мифы создавались множеством человеческих сознаний в течение неопределенно долгого времени. Тут не личность — тут бессчетные поколения добирались до сути и бормотали, словно во сне, о чем-то глубинном, важном для всех.

И вот плывут аргонавты на волшебном корабле Арго в океане Времени. Куда плывут? А туда, где заходит солнце. Нет, другой есть вариант — туда, где оно восходит. Это, по-видимому, след стыка поколений, изменяющегося коллективного опыта.

Приблизительно за одно поколение до начала Троянской войны аргонавты плывут в Эю, в страну царя Ээта, где покоятся золотые лучи Гелиоса. Имена и названия уже, вероятно, записаны, они сохранятся отныне и навсегда.

В пятом веке до нашей эры Геродот уверенно скажет об аргонавтах: «...они прибыли в Эю в Колхиде и к устью реки Фасис». Это будет означать, что древний миф, многократно пересказанный эпосом, давно уже наполнился конкретным историческим опытом и личным знанием поэтов и моряков.

По наблюдениям Гордезиани, страна Эя приобретает некоторую географическую определенность уже у Гомера.

Иногда Гомер отправляет Одиссея по старым путям аргонавтов, и тут выясняется, что царство Ээта лежит не так уж далеко от земли киммерийцев. По нашим понятиям, действительно, не далеко, если учесть, что в гомеровскую эпоху киммерийцы жили по берегам Азовского моря.

Есть и еще указание в сторону Колхиды, о которой ни Одиссей, ни его автор, конечно, не подозревали. На острове Кирки (Цирцеи) Одиссей получает от бога Гермеса магическое растение «моли». До Гомера это слово в греческом языке не существовало. А по-грузински «моли» и теперь значит — «трава». В значении магического средства его упоминает Руставели.

«Одиссея» скупа на точные приметы, но определенных указаний гомеровским грекам и не требовалось. География эпоса была условной, полусказочной, зато миф точно указывал на восток, в дом солнечного Гелиоса. И каждый читатель, каждый слушатель «Одиссеи» мог сказать с уверенностью Геродота, что Эя — в Колхиде, куда плывут аргонавты.

Музей

О народах и цивилизациях хорошо думать в залах Государственного музея Грузии. Здесь, в тишине, в рассеянном голубоватом свете витрин, можно часами рассматривать ритуальные литые фигурки оленей, почти таких же ветвисторогих, как те, хеттские, из раскопок в Турции. Короткие мечи в ярких потеках медной окиси напомнят трояно-микенские побоища «Илиады». А древнеколхидские бронзовые топоры удивят гравированными орнаментами, магическими знаками, вроде крестовидного символа огня, который был известен и почитаем всюду в Евразии.

А потом можно остановиться перед глиняным двухметровым кувшином-пифосом, хотя бы потому, что весь он покрыт параллельными поясами красно-коричневых орнаментов. В верхнем поясе изображена битва и (тем же условным контуром) охота: два всадника убивают копьями оленя. В другом поясе шествие птиц и хоровод — десять мужских фигур. И квадраты, разделяющие орнаментальные сцены.

Нет, кувшин этот не с некрополя у Дипилонских ворот. Он из раскопок городища Самадло вблизи Тбилиси, где копает экспедиция музея, руководимая археологом Ю. М. Гагошидзе.

И замечательно, что пифос из Самадло, подобно дипилонским, связан с культом, с какими-то древними земледельческими обрядами. И что в его росписях угадывается тот же замысел, тот же строй, знакомый нам по греческой керамике «геометрического стиля». Вплоть до попытки ввести квадратные поля в горизонтальное членение поясов.

Речь идет, конечно, не о заимствованиях. Это только примета образа жизни, по существу сходного и на западе, и на востоке от берегов Черного моря. А встречи и прямые контакты эллинов и колхов состоялись своим чередом, что многократно засвидетельствовано археологией.

Связи и времена

В официальном справочном издании Тбилисского университета сказано: «Ввиду исключительной древности и интенсивности грузинско-греческих культурных связей, греческая филология рассматривается грузинскими эллинистами как область, тесно связанная с исследованием важнейших проблем грузинской культуры, различных вопросов картвелологии».

Отложив в сторону справочник, можно вспомнить греческие мифы. По их данным, связи длятся не просто с древних времен, но с незапамятных.

Вот, наверное, откуда особое и такое естественное здесь неравнодушие к эллинской древности, которым отмечены многотомные труды профессоров Г. Ф. Церетели и С. Г. Каухчишвили — патриархов тбилисской школы классической филологии — и работы следующего поколения ученых, будь то монографии А. В. Урушадзе о Колхиде аргонавтов, исследования А. Д. Алексидзе о византийской культуре или научные публикации Р. В. Гордезиани.

В предисловии к одной из своих работ Гордезиани писал, что каждая эпоха в истории науки заново и по-своему осмысливает Гомера. Можно добавить: и каждая страна. А примером привести его же статьи о кавказском побережье Черного моря в микенское время, о передвижениях древнейших племен на территориях нынешней Турции и Закавказья.

Это направление ведет исследователя в далекое прошлое стран Эгейского бассейна и западной Анатолий, к хетто-хурритской древности, к проблеме этрусков, появившихся неведомо откуда на Апеннинском полуострове в конце II или начале I тысячелетия до нашей эры.

Полгода работал Гордезиани в научных этрускологических центрах Италии. Есть теория малоазиатского происхождения этрусков. Есть примечательные факты. Например, некоторые этрусские изделия из бронзы обнаруживают явное — и принципиальное — сходство с бронзой Урарту. Что это — подтверждение этнического родства? А может быть, просто результат меновой торговли? Однако бронза такого типа неизвестна на территории Греции, по которой должны были бы проходить торговые пути из Малой Азии в италийские города.

Кавказ и восточная Турция очень интересуют в последние годы итальянских ученых. Когда Р. В. Гордезиани читал в университете в Перудже лекцию о грузинской культуре, среди его слушателей были и ученые — этрускологи. Они пришли сюда не только из уважения к советскому коллеге.

Варшава, Лейпциг, Берлин, Иена, Сиракузы, Флоренция, Рим — таков маршрут научных поездок специалиста по древнегреческой филологии, нашего современника. Сегодня проблемы истории древних культур — проблемы международные, которыми невозможно заниматься в одиночку. В особенности, если вас занимает такое всечеловеческое по самой своей сути явление культуры, как Гомер.

В минувшем апреле делегат XVII съезда комсомола Рисмаг Гордезиани докладывал на секции «Комсомол и подготовка молодых советских специалистов» о работе Совета молодых ученых при ЦК ЛКСМ Грузии.

Рассказал он и о гуманитарной школе, основанной несколько лет назад при университете, «...целью являлась именно гуманитарная ориентация учащихся, а не только дополнительная подготовка по обязательным для поступления в университет предметам, — говорил Гордезиани. — По рекомендации отдельных тбилисских школ были приняты 50 учеников старших классов. Три раза в неделю — чтение общих лекций по актуальным вопросам филологии, истории, философии, искусствоведения и так далее, которые служили отличным введением в проблематику гуманитарных наук. Преподавались классические языки — латынь, древнегреческий. Слушатели получали некоторую информацию о мифологии, элементах сравнительного языкознания, классическом искусстве. Вели занятия профессора, преподаватели, студенты...»

Гордезиани не упомянул о том, что и сам около трех лет читал в этой школе античную литературу, учил подростков древнегреческому языку. Ребята уже довольно бойко разбирали «Илиаду». Они скандировали: «Мэнин аейде теа Пэлэиадо Ахилеос... — Гнев богиня воспой Ахиллеса, Пелеева сына...»

Разумеется, не все они станут филологами-классиками. Школа для того и создана, чтобы заранее, задолго до вступительных экзаменов в университет, помочь им осмотреться в кругу наук о человеческой культуре, сделать правильный выбор. И наверное, это очень хорошо, что выбирать свое будущее в науке им помогает Гомер.

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения