Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Семь лиц Герасима Лебедева

11 ноября 2010
Семь лиц Герасима Лебедева

Веками искатели приключений упорно пересекают континенты, плывут через бурно шумящие пороги, обитают на необитаемых островах, ночуют под звездами у дымных костров, охотятся в пустынях на диковинных животных. История, как правило, сохраняет их звучные имена, и легенды об их подвигах еще долго живут в памяти последующих поколений.

Но есть на свете искатели другого рода, спокойная повседневная жизнь которых не менее романтична, чем судьба прославленных путешественников. Эти люди — архивисты, мало кому известные «охотники за рукописями», посвятившие свою жизнь томительным поискам сведений о яркой судьбе забытых мореходов, пешеходов, флибустьеров, мечтателей... Нередко бывает так, что какая-нибудь интересная находка круто поворачивает жизнь архивного старателя, превращает его на долгие годы в фанатика одного поиска, крепко связывает с историей какой-нибудь одной судьбы.
Нечто подобное случилось однажды и со мной.
Восемь лет назад, разбирая бумаги известного литератора и лингвиста прошлого века адмирала А.С. Шишкова, я наткнулся случайно на тетрадь в рыжем кожаном переплете. Велико было мое удивление, когда, открыв первые страницы, я обнаружил затейливую вязь неизвестных мне письмен, под которыми пробивались русские слова подстрочного перевода. На заглавном листе вилась надпись:
«Книга сия имянуется «Бидде Шундор» и значит «Мудрости красота». Сочинена брамином Шри Бгарот Чондро Рай по просьбе боодгманского государя, имянуемого Бир Шинго, на бракосочетание его дочери Бидде Шундор.

Написана и переведена Российским подданным Герасимом Лебедевым в Калькоте».

Лебедев... Никто из моих знакомых-историков да и всезнающая БСЭ тогда ничего не рассказали мне об этом человеке. А между тем водяные знаки на бумаге и некоторые даты, встречающиеся в рукописи, говорили, что перевод книги был сделан в 1794—1795 годах, когда «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, никому еще не известное в России, лежало где-то в подвалах Троицкого монастыря. Значит, жил в России в XVIII веке человек, вслед за Афанасием Никитиным проникший в Индию, сделавший первые переводы с ее языков на русский. Кто был он, этот человек, как сложилась его жизнь?

Далеко не сразу удалось мне узнать необычайную и трудную судьбу Герасима Лебедева, проследить пути его странствий.

С того памятного дня, когда легла на мой стол загадочная бенгальская рукопись, началась многолетняя история поисков, крепкими нитями связавшая мою жизнь с безвестным русским путешественником.

Документы загадывали одну загадку за другой, на поиски некоторых из них уходили месяцы и годы. Но постепенно передо мной открывалась фантастическая судьба ярославского музыканта Герасима Лебедева, вставал разносторонне талантливый человек как бы с множеством лиц: блестящий виртуоз-виолончелист и композитор, театральный деятель и географ, переводчик и востоковед, неутомимый путешественник, решивший осуществить мечту Петра Великого — провести в сказочную Индию русские торговые корабли — и первым из русских попытавшийся проникнуть в тайны древней индийской математики и астрономии.

Не было дня в полной невзгод жизни Лебедева, чтобы он не помнил о далекой родине, не было труда, который он не посвятил бы России — ее славе и будущему.

* * *

В тот день тихий западный ветер приволок к подножью Столовой горы на мысе Доброй Надежды тяжелые тучи. Но долгожданный дождь не принес прохлады. Несмотря на то, что все ставни в доме были притворены, ртутный столбик никак не опускался ниже 80 градусов по Фаренгейту.

Семь лиц Герасима Лебедева

Лейтенант Юрий Лисянский украдкой поглядывал на часы. Беседа с гостем, неожиданно явившимся к нему, русскому моряку, проходящему практику в английском королевском флоте, затягивалась... Наконец хозяин выпроводил из дому хромающего, истощенного человека в ободранной одежде и притворил за ним дверь. Болезнь глаз, полученная от нестерпимого сияния белых песков кейптаунской бухты (ах, какие там раковины!), не позволила Юрию Федоровичу выглянуть в окно и посмотреть, куда же побрел бездомный бродяга, которому он, благородный российский дворянин, только что отказал в помощи. И все же встреча с русским на южной оконечности Африки взволновала его. Лисянский снял зеленые очки и, щуря глаза, нацарапал пером в дневнике под числом 8 февраля 1798 года:
«Сего дня адресовался ко мне господин Лебедев — российский музыкант, который пробыл несколько лет в Индии и теперь возвращается в Европу. Я весьма от него был рад услышать, что господин Крузенштерн прибыл в Калькутту благополучно и проводит там время довольно весело. Что же касается до самого Лебедева, то мне не трудно было в несколько часов разговора узнать, что это один из тех характеров, которые, не могши жить в своем отечестве от распутства, таскаются по свету, не делая ни малейшей чести нации, к которой принадлежат: коротко сказать, он от долгов уехал и» Европы и точно в таком же положении оставил Индию».

Беспощадный приговор... Не знал Лисянский, что в тот день он отказал в помощи честному человеку, ввергнутому судьбой в жестокую нужду...

Густой дым вихрем влетел в зал, взвился к стропилам только что наведенной крыши и горячим жаром обдал лицо. Лебедев оторвался от партитуры сочиняемой оперы и увидел пламя на стенах нового театра. Оранжевые дымные языки, казалось, прилипли к мраморной штукатурке, жадно добираясь до деревянных перекрытий. Пламя было в углах, на полу, в дверях трещала целая огненная занавесь. Лебедев выскочил в пылающую дверь и позвал на помощь — ответа не было. Под навесом у самых стен театра пылал на костре пудовый | горшок со смолой. Он никому не приказывал ставить смолу на огонь да еще оставлять ее без присмотра. Кто же это сделал? Кому нужно было поджигать театр?

Прибежавшие, наконец, служители индийцы с трудом потушили пожар песком, к счастью оказавшимся на стройке. Лебедев нашел пахнущие дымом нотные листы и, вытирая черный пот с лица, вышел на балкон. Сумерки обволакивали улицы Калькутты, и с высоты было видно, как синие дымки очагов струйками устремлялись в небо, сливаясь с фиолетовым влажным туманом, плывущим от Ганга. Спокойная красота вечернего города, как всегда, захватила Лебедева. Гнев его постепенно утихал, но тревога, притаившаяся в глубине души, не уходила. Герасим понимал, что между пожаром, чуть не спалившим его Бенгальский театр накануне премьеры новой оперы «Дезертир», и полунамеками, доходившими до него с разных сторон, о недовольстве англичан его успехами в Калькутте, есть какая-то связь...

28 июля 1785 года шлюпка с фрегата «Родней» высадила его на песчаный берег у Мадраса. Ступая на землю сказочной страны, Лебедев был уверен, что первым из России достиг Индии, он мечтал открыть для своей отчизны тайны древней науки.

Первые два года выступлений с концертами в Мадрасе сделали русского виолончелиста богатым человеком, но не всемогущее золото открыло для него пути к заветной цели. Между пришельцами европейцами и местным населением незримо и прочно стояла стена недоверия и ненависти, хотя и скрытая порой под маской любезности. Долгие годы не удавалось ему найти индийца, который захотел бы объяснить белому человеку буквы древнего санскрита — «золотого, все открывающего ключа к неоценимым сокровищам восточных наук и знаний». Лебедев решился было совсем бросить свое намерение, но в это время представили ему школьного учителя, по имени Шри Голокнатх Дас, который хорошо знал бенгальский язык и «смешанные индустанские наречия», понимал и священный санскрит. Особенно удачным было то, что Голокнатх не менее желал обучаться музыке у Лебедева, чем русский музыкант индийским языкам у него.

Шесть лет, оставив концертную деятельность, Лебедев изучал местные языки и санскрит, составлял грамматику, осваивал остроумную индийскую арифметику.

Зная страсть индийцев к шутке, он решил перевести на бенгальский веселую комедию Джодрелла «Притворство». Место действия из Испании он перенес в Калькутту и Лакнау, действующим лицам дал индийские имена, а когда кончил работу, убедился, что комические места в переводе еще более усилились: пандкты (индийские ученые), читавшие лебедевский перевод, смеялись до слез. Голокнатх Дас сказал даже, что если русский пожелает поставить эту пьесу, то он берется обеспечить его местными актерами и актрисами.

Лебедев с восторгом принял эту идею. Не теряя времени, он посоветовался со своими английскими знакомыми, но, как писал он позже в одном письме, «они настаивали, что для меня не только опасно, но и ненадежно следовать этому намерению ввиду обиды, которую это нанесет гордому, высокомерному директору театра Компании (Ост-Индской. — М. М.) и многим заинтересованным в этом театре владельцам его, которые, естественно, приведут в движение все пружины, чтобы помешать моим намерениям в таком деле, каковое может отвлечь внимание публики от их театра и лишить их того золотого урожая, который они до того беспрепятственно присваивали себе».

Тогда Лебедев на свои деньги и по своему плану решает строить в центре Калькутты — столицы Бенгалии — новый театр.

Ему пришлось быть и архитектором, и прорабом, и режиссером, и композитором, и учителем музыки для тех индийских музыкантов, которые не умели играть на европейских инструментах. Когда на столбы была положена кровля и настланы полы в партере и двух ярусах, Лебедев сам нарисовал декорации на ширмах. Такой принцип оформления сцены не был еще известен в Европе, впервые видел его Лебедев в Москве на представлениях театра своего земляка, актера Федора Волкова.

Семь лиц Герасима Лебедева

И вот в здании на калькуттской улице Домтолла зажглись огни рампы. Зрители пришли даже из окрестных деревень. Успех превзошел все ожидания. Желающих послушать пьесу на родном языке набралось так много, что зал на 300 персон не смог вместить и третью часть пришедшей публики. Вечер 27 ноября 1795 года стал днем рождения первого в Индии национального театра европейского типа.

Доброе дело растопило сердца индийцев, рухнула стена недоверия. Известнейшие ученые — астрономы и математики Джагон Махон Бид-де Пончанон Бхаттачария и Джогоннатх Тарко объяснили русскому тайны индийского календаря, астрономические расчеты, известные индийцам с давних времен. Отныне не было у пандитов тайн от истинного друга их культуры. «Я и при начале знал, — записал однажды Лебедев в свои тетради, — потомки не за английский, а за гиндостанские языки будут обо мне напоминать».

Успехи русского музыканта вызвали ненависть театральщиков англичан и резкую неприязнь англичан индологов. Тайные пружины, о которых предупреждали друзья, пришли в движение. Недруги шли на все: они сманивали актеров, распространяли злые слухи, вовлекли в свои сети декоратора театра, англичанина Джозефа Батля. И, наконец, поджог театра. Все это, конечно, были звенья одной цепи.

* * *

Капитан фрегата Ост-Индской компании «Лорд Торло», стоявшего на якоре в водах Ганга у берегов Калькутты, вскрыл конверт и, отойдя в тень, прочел бумагу от генерал-губернатора:
«Капитану Уильяму Томсону, командиру Достопочтенной Компании корабля «Лорд Торло».

Сэр, Вам разрешено взять на борт Вашего корабля мистера Герасима Лебедева и снабжать его всем необходимым для существования во время переезда в Европу».

Томсон поморщился, сунул сложенный приказ за обшлаг рукава и дал матросу знак пропустить человека на корабль. По трапу, тяжело дыша, подымался изможденный, бедно одетый человек с небольшим деревянным сундучком в одной руке и каким-то тючком под мышкой.

— Старик губернатор думает, что Ост-Индская компания — это благотворительное общество! — процедил капитан сквозь зубы своему помощнику Уилсону. — Четыре месяца кормить на наш счет очередного неудачника! Черт их тянет в эту гиблую страну!

Лебедев поставил в угол каюты нехитрый багаж — все, что осталось от его состояния после 12 лет пребывания в Индии, — и устало растянулся на койке, даже не притворив дверь. За последние месяцы, после организованных англичанами ложных исков и судебных тяжб, он постарел лет на двадцать. Теперь у него не осталось ничего, театр продан, судебные издержки отняли последние гроши. Ему не на что было даже купить билет до Европы. Единственное, что не смогли отнять у него судебные крючкотворы Ост-Индской компании, — это сундучок с тетрадями и книгами да небольшой тюк с образцами индийских товаров, которые он покажет в России.

Он так ждал в последнее время торговых кораблей из Петербурга, мечтал положить начало торговле между Россией и Индией...

Двое русских офицеров, прибывших в Калькутту, — волонтеры английского королевского флота с военного фрегата «Луазо» Крузенштерн и Баскаков — посоветовали ему написать русскому послу в Лондоне графу Воронцову письмо с просьбой прислать в Индию два трехмачтовых торговых корабля под флатом российским. Он отправил письмо и уже договорился с индийскими купцами различных городов. Купцы обещали продать товары по неслыханно дешевой цене.

Но кончался год, а корабли российские не шли — видно, не переслал посол лебедевского письма в Петербург и не узнает никто в России о пропадаемой выгоде. А ведь чем торгуют многие англичане в Индии? Да из России же привозимыми товарами! Тут бы русским кораблям раздолье...

10 декабря 1797 года Лебедев с кормы фрегата бросил последний взгляд на берега Индии — страны его мечты, страны исполнившихся надежд и горьких разочарований. Наполненные свежим ветром паруса «Лорда Торло» вынесли корабль в Индийский океан.

Через долгие четыре месяца плавания «Лорд Торло», обогнув Африку, достиг берегов Англии, но в списке его пассажиров не оказалось человека с непривычным для таможенников именем «Herasim Lebedeff».

Шестой год архивных поисков подходил к концу, но загадка исчезновения Лебедева с «Лорда Торло» оставалась неразгаданной. Архивы умеют хранить свои тайны.

Удача, как и беда, приходит неожиданно. Письмо моего друга было коротким: при разборе архива исторического журнала прошлого века «Русская старина» найден африканский дневник Герасима Лебедева. В тот же вечер поезд увозил меня в Ленинград.

В полдень оглушительно хлопнула пушка Петропавловской крепости. Вздрогнули высокие стекла Пушкинского дома Академии наук. На зеленое сукно старинного стола легла передо мной тоненькая тетрадь со знакомым лебедевским почерком. Сквозь убористые строчки английского текста зашумело море, засвистел ветер, заскрипели снасти: тяжело груженный «Лорд Торло» уходил к африканским берегам.

Минувших дней забытые страницы, как тяжело вас иногда читать!

«10 декабря мы отплыли. 11, 17 и 19-го меня приглашали второй, третий, четвертый и пятый офицеры провести вечера за музицированием. 21 декабря между 7 и 8 часами вечера я, придя на шканцы, спросил эконома Белли, на какой широте мы находимся.

Семь лиц Герасима Лебедева

Услышав это, первый помощник капитана презрительно спросил, что заставило меня задать им такой глупый вопрос, и обругал меня. Так как я разговаривал не с ним, я ничего не ответил и вновь обратился к эконому:
— Надеюсь, я не обидел Вас этим вопросом?

Он ответил, что нет... В следующий момент мистер Уилсон сбил меня с ног. Окружающие помешали мне защищаться, и он потащил меня по шканцам почти полумертвого. Вместо извинения за чудовищное со мной обращение он угрожал заковать меня в кандалы.

Капитан Томсон, хотя и помешал ему исполнить это, однако не захотел выслушать мою жалобу и только сказал, что меня стоит повесить, не объяснив за что, и запретил мне появляться на шканцах. Как стало мне плохо с того времени, не могу описать».

Оставшиеся полтора месяца пути до мыса Доброй Надежды больной Лебедев пролежал в каюте один, без медицинской помощи, почти без еды. Похоже было, что Ост-Индская компания решила разделаться с Лебедевым окончательно, воспользовавшись услугами известного своим зверством капитана Томсона. Никто из пассажиров не отважился помочь безродному путешественнику. По кораблю ползли слухи, что пушкарь Джон Смит, посаженный за пустяк в корабельную тюрьму капитаном, повесился, не вынеся издевательств. Лебедева поддерживала только мысль, что он обязан наперекор всему сохранить труды и знания, приобретенные им в Индии, для пользы России.

10 февраля 1798 года «Лорд Торло» встал на якорь в бухте Кейптауна. На другой день Лебедев, больной, без копейки денег, был высажен с корабля на берег. Капитан Томсон еще раз пригрозил повесить его, если он появится на корабле... Английские власти Кейптауна встали на сторону капитана. По городу были распущены дурные слухи. Единственный русский, случайно оказавшийся на этом краю земли, — волонтер английского военного флота Юрий Лисянский — принял Лебедева за бродягу и отказал в помощи.

Путешественник, выйдя на берег, тяжело опустился на белоснежный прибрежный песок: шумящий Атлантический океан лег между ним и далекой любимой родиной.

* * *

Прошло четырнадцать месяцев.
Ранним февральским утром 1799 года на Вуд-стрит, одной из улиц Лондона, остановился дилижанс из Диля. Соскочивший с его подножки высокий загорелый джентльмен снял номер в трактире «Гульден Джаринк Кросс» и ночевал там первые три дня. Лондонские газеты сообщили о его прибытии:

«Один музыкант из Русских, возвратившийся с последним флотом из Индии, намерен издать в Лондоне «Собрание индостанских и бенгальских арий». Поелику же он весьма сведущ в помянутых языках, как и в музыке, то и ожидают, что он первый введет здесь в употребление Восточную музыку, малоизвестную между нами. По суждению знатоков, помянутые арии исполнены мелодии и чувствительности и составляют средину между итальянскою я шотландскою музыкой».

Вскоре джентльмен покинул отель и поселился на частной квартире. 15 февраля, надушенный и завитый, он вышел от парикмахера, не спеша прошелся по Гарлей-стрит и решительно дернул медную ручку звонка у дверей российского императорского посольства. Русский посол граф С.Р. Воронцов встретил его весьма радушно:
— Здравствуй, батюшка, господин Лебедев! Пожалуй садись, садись пожалуй! Жалел весьма слышать, что вы весьма обижены.
— Но я надеюсь, ваше сиятельство, мне поможешь отыскать за всю несносную обиду?
— Если смогу. И поговори о сем со священником нашим, господином Смирновым.

Через полчаса, простившись с музыкантом, Воронцов приписал к донесению графу Ростопчину в Иностранную коллегию в Петербург:
«P. S. Прилагаю при сем другое письмо на имя государя императора, писанное одним россиянином, музыкантом Лебедевым, который был в Восточной Индии 14 лет, получая пропитание от своего ремесла и занимаясь, как говорит он, изучением тамошних диалектов. Он просил о пересылке в моем пакете его письма в доказательство, что он не авантюрье, да и действительно он человек честного нраву, но, кажется, недалек и слаб головой. Прошу Ваше сиятельство при случае поднесть сие письмо его императорскому величеству».

Пять красного сургуча печатей, Дымясь, легли на важный пакет.

Долго ждал Лебедев императорской милости. Надеялся, что вспомнит Павел I времена шестнадцатилетней давности, когда к его свите русского престолонаследника, путешествующего инкогнито по Европе, присоединился молодой ярославский виолончелист. Лебедев часто вспоминал теперь то летнее путешествие по городам Европы, когда меломаны Парижа и Страсбурга, Орлеана и Брюсселя, Дюнкерка и Амстердама бешено рукоплескали ему, неизвестному русскому музыканту.

Подобный успех он имел потом только в Индии да, пожалуй, еще в Кейптауне, где всего четыре концерта сделали его снова богатым человеком. Деньги позволили прожить ему больше года в Африке и неплохо изучить нравы местных племен. Коллекция морских раковин, собранная им на мысе Доброй Надежды, имела не один редкий экземпляр. Последний раз его виолончель пела в театре на острове Святой Елены, где его слушал чуть ли не весь английский флот.

И вот он в Лондоне. Совсем уже близка любимая всем сердцем Россия. Соотечественники в английской столице помогут, конечно, вернуться на родину.

Но тщетно надеялся Лебедев на помощь.

Граф Воронцов не смог (или не захотел?) ничего для него сделать. Священник посольства, в обязанности которого входило опекать всех русских в Англии, откровенно его преследовал за связь с радикально настроенными русскими купцами в Лондоне. И, наконец, император Павел, с легкой руки своего посла в Англии, объявил Лебедева просто сумасшедшим.

Чиновники посольства окончательно отказали путешественнику в помощи. С горечью Лебедев сознавал, что путь на родину перед ним закрыт. Но работы он не прекращал ни на час и издал на свои средства «Грамматику смешанных индийских диалектов». Как только до Лондона дошли известия о смерти безумного императора, Лебедев быстрой птицей полетел в Петербург.

* * *

Серыми лохматыми хлопьями пыль неслышно падала на пол. Лебедев в задумчивости смахивал ее со станков, с тяжелого неуклюжего пресса. Он откинул крышку наборной кассы, погладил пальцами затейливый узор литер. Бенгальский шрифт. Такой типографии не было и нет в Европе. Он может печатать книги на бенгальском языке! Вернее, мог бы печатать...

Скромным чиновником Коллегии иностранных дел начал Герасим свою новую жизнь на родине. Все вечера после службы уходили на кропотливую подготовку к печати разговорника для русских купцов и труда по хитрой индийской арифметике, не постигнув которую невозможно торговать в той стране.

Зрение и здоровье убывали день ото дня, а еще нужно было рассказать соотечественникам об индийской философии и мифологии, перевести на русский язык сборник древних индийских басен «Хитопа-деша» и другие рукописи, привезенные на родину в заветном сундучке. Но жалованья хватало только на пропитание семьи, а скудное пособие все ушло на постройку типографии. Прошло одиннадцать лет. Потускнели от пыли станки, постепенно поблекли надежды.

По ночам, когда мучила старческая бессонница, он старался забыть о сомнениях и вспоминал многолетний путь странствий за древней мудростью браминов. Странствие свое он гордо уподоблял ученым путешествиям древних греков Пифагора и Аполлония Тианского, которые, достигнув Индии и выучившись математике и астрономии от браминов, учили на своей родине соотечественников. Если бы и он мог поделиться узнанным в Петербурге, если бы ему дали поприще...

Дверь противно заскрипела, и плотная фигура Аделунга — востоковеда и коллекционера старинных рукописей — втиснулась в типографию. Лицо доброго немца загадочно сияло:
— Майн либер Херасим, больше нет вам нужда продавать мне индийский рукопись! Ваше богатство в этот письмо…

Письмо было на французском языке и имело смешной адрес: «Знаменитому мосье Лебедеву в Санкт-Петербурге, Директору театра Великих Моголов в Дели». Оно начиналось с делового предложения — мосье Лебедев может легко разбогатеть, если привезет в Страсбург свой бенгальский шрифт. Гигантская типография к его услугам. Мосье Лебедев может печатать на бенгальском языке классиков европейской литературы и продавать книги в Азии. А свои переводы с индийских языков печатать для Европы. Мосье сделает огромную услугу мировой культуре...

Глаза путешественника сверкнули гневом.
— Нет, господа! Знания мои я берег для России. Немедля пишу императору. В Петербурге нужно создать высшую школу индийских языков и напечатать мои труды — они уже готовы к печати. Я не верю, Аделунг, что знания мои не нужны моей отчизне...

Задыхаясь, уже в полусознании, Лебедев до последнего своего часа ждал ответа от Александра Первого. Но вместо помощи просвещенный монарх прислал умирающему крест святой Анны III степени. И Капитул российских орденов потом еще долго требовал деньги за орден-с нищей вдовы после смерти Лебедева.

* * *

Здравствуй, Герасим, вот мы и встретились! Я бережно глажу рукой холодную серую плиту, на которой еще можно различить надпись: «Лебедев Герасим Степанович, Иностранной коллегии индийского языка переводчик, надворный советник и кавалер. Скончался 15 июля 1817 года на 71 году». И ниже трогательные стихи, сочиненные женой Настенькой, — она тоже думала, что ты первым из русских достиг берегов Индии.

Восемь лет потребовалось мне, чтобы шаг за шагом пройти твой тернистый путь исканий. В часовне Александро-Невской лавры в Ленинграде никого нет, и я могу говорить с тобой, как с живым.

Я ли не печалился, когда по возвращении твоем на родину Петербургская академия наук не пожелала избрать тебя профессором, ибо не нашлось в России человека, способного принять экзамен по индийским языкам, которых никто в стране не знал.

Не я ли стоял у тебя за спиной, когда ночами, умаявшись за день в присутствии, ты печатал в своей типографии свой второй ученый труд — на русском языке — «Беспристрастное описание систем Восточной Индии»... Из этой книги я понял, почему хотели твоей гибели английские колонизаторы: ты был первым русским, кто увидел, записал и привез в Европу точные сведения о неслыханном грабеже цветущей некогда страны Ост-Индской компанией. Эти документы обвиняют до сих пор.

Какое сочувствие находили в моей душе твои мечты о грядущем равенстве людей, когда не за принадлежность к правящему сословию — дворянству, — а человеческими качествами человек будет почитаем в обществе.

Имя твое с уважением произносят теперь в новой, преображенной России. Мой добрый друг и помощник по отысканию твоих следов известная индийская киноактриса госпожа Девика-Рани Рерих сказала мне, что в Индии имя Герасима Лебедева знает каждый культурный человек.

Недавно при помощи известного художника Святослава Рериха я получил от директора Национального архива Республики Индии г-на С. Роя твое последнее письмо, оставшееся на индийской земле. В начале 1963 года в Москве многие из твоих трудов и писем будут впервые изданы во втором томе сборника по русско-индийским культурным связям.

Как высеченные в мраморе, блещут слова твои:
«Не только друзей российских обществ и человеческого рода позабавить, а больше для пользы возрастающих во обширноцветущей России старался».

Михаил Лебедев

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения