Сердце африканского духа: как живет сегодня Французская Гвиана — бывшая огромная каторга

Когда-то словосочетание «заморские регионы» не вызывало ни у кого вопросов. Путешествия в европейские колониальные территории были довольно привычным делом для многих жителей метрополий: для одних — «рабочей командировкой», для других — ссылкой. Чем сейчас живет один из таких регионов?

У трапа самолета Париж — Кайенна пассажиры словно по команде достают зеленые буклеты. Это санитарные паспорта: все должны были вакцинированы от желтой лихорадки. Штампы проверены, впереди — восьмичасовой перелет. Я лечу в Южную Америку, в Гвиану. Это не отдельная страна — французский заморский регион и департамент.

В эпоху колониализма Гвиан существовало целых пять: испанская, британская, голландская, португальская и французская. Во французскую с конца XVIII века ссылали политических заключенных и лишенных сана священников. Так «разгружали» тюрьмы метрополии. В одну большую каторгу территория превратилась в 1852 году, просуществовала она до 1938 года, но последние каторжане покинули ее лишь в 1953 году. На то, чтобы отправить всех в метрополию, ушел не один десяток лет. Большую роль в закрытии сыграл французский журналист Альбер Лондр, написавший репортаж в газете Le Petit Parisien.

Ковуатюраж и дом с ящерицами

В Кайенне, административном центре Гвианы, на пять часов меньше, чем в метрополии. Добраться до города из аэропорта можно только на такси. Об этом меня предупредили заранее.

— В Кайенне и Куру (основные города Гвианы) общественного транспорта почти нет, — поясняет водитель такси Андре. — А в Сан-Лоран-дю-Марони (крупный город, в который я также собираюсь) вообще нет. Пешком ходите аккуратнее. Лучше используйте ковуатюраж, добавлю вас в чат.

Про ковуатюраж, или райдшеринг я уже слышала — это совместные поездки за небольшую плату. Загружаю чат и понимаю, что коммуникация в нем строится специфически: каждые два часа мне поступает групповой видеозвонок. А в группе — около девятисот человек! Но понимаю, что стоит прислушаться к словам водителя — за окном сплошные пустоши да редкие скособоченные одноэтажные и двухэтажные деревянные дома.

Андре высаживает меня в деревне неподалеку от Кайенны. Из небольшого дома с бамбуковой крышей выходит женщина с маленькой девочкой и протягивает мне руку:

— Я Шарлен, хозяйка дома. Пойдемте, покажу вашу комнату.

Шарлен и ее муж Фабиан приехали из метрополии пять лет назад по рабочему контракту как учителя английского. Во Франции человека с дипломом педагога распределяют: кого в метрополию, кого — в одну из заморских территорий. Можно выбрать. Фабиан выбрал Гвиану, ему хотелось сменить обстановку. Шарлен пришлось согласиться. Супруги переехали и купили дом, родили двух детей. Но Шарлен так и не смогла полюбить Гвиану: пожив в кипящем жизнью Париже, ей сложно было свыкнуться с тем, что на всю страну — четыре кинотеатра и единственная газета.

Одну из комнат дома пара сдает туристам. Центральное место в моих апартаментах занимает балдахин — сетка-фумигатор. Такой есть во всех домах, иначе от комаров не спастись. Шарлен проводит экскурсию и уходит. Девочка остается со мной. Отправляюсь в общую для хозяев и гостей кухню, чтобы заварить себе чай, и замечаю, что по полу ползают ящерки. Они доставляют большое удовольствие дочке Шарлен. Видимо, эти обитатели дома привычны для нее, значит, они безобидны, и мне не стоит их опасаться.

Заснувший город

Утром пешком отправляюсь в город (да простит меня Андре). Улицы Кайенны маленькие и безлюдные, дороги без асфальта, разбитые. В череду неказистых двухэтажных деревянных домов, на перилах которых развешано белье, вклиниваются продовольственные ларьки и рынки с вещами.

На главной площади Пальмистов только пальмы и есть — на нее выходит музей и еще несколько кирпичных зданий с супермаркетом, а также кинотеатр, на входе которого скучает билетер. Зрителей что-то не видно. Пустует и здание единственной в стране газеты. Читала, что раз в несколько лет она закрывается из-за финансовых сложностей. Вот и сейчас на двери висит объявление: «Сдается». Ставни домов тоже закрыты. Видимо, жители попрятались, пережидая жару.

Издалека доносится неторопливая креольская музыка. Ее звуки приводят меня в маленькую забегаловку «У Спасителя». В небольшом помещении на семь столов кипит жизнь. Замечаю место рядом с пожилым мужчиной с азиатскими чертами лица. Несмотря на жару, он одет в строгий синий костюм. Спрашиваю разрешение сесть рядом. Мужчина кивает и предлагает помочь разобраться с меню.

А разбираться тут есть с чем. Блюда называются одинаково — «маринад». Маринадом оказываются шарики в панировке. Есть куриные и креветочные, на десерт — банановые. Первые макают в йогуртовый соус. Сладкие — в шоколад. Цена радует: шесть шариков всего за два евро. И это одна из причин, по которой в «Спасителе» так много людей: местные покупают здесь еду навынос.

Мой спаситель рассказывает о себе: он преподает философию в единственном в стране университете, который находится в часе езды от Кайенны. Его отец приехал сюда еще во времена колонизации Индокитая. В какой-то момент к моему собеседнику подходит пожилая женщина. Видно, что они знакомы. Мужчина отделяет из своей порции половину шариков и протягивает их женщине, по-восточному поклонившись. Та принимает еду, поклонившись в ответ, и садится за столик у входа.

Смеркается. Попрощавшись с профессором, отправляюсь домой — к Шарлен и Фабиану. Прохожу мимо единственной в городе кофейни. На ее террасе сидят европейцы: в основном, это люди, приехавшие по контракту из метрополии. На фоне окружающих построек кафе выглядит величественно. На стенах картины, играет французская музыка. Выпить кофе здесь стоит не меньше десяти евро. Столь дорогое времяпрепровождение не привлекает местных.

По грунтовым дорогам изредка проползают старые машины с открытыми окнами. Их в Кайенне немного. Главный транспорт здесь пока велосипед. Над одной из улиц вижу растяжку: «Олимпийские игры» — здесь проносили олимпийский огонь. Отзвук событий большой Франции доносится до ее дальних берегов.

Призрак чеховской «Чайки»

Цель моего путешествия — увидеть Сан-Лоран-дю-Марони, где разворачивалась история колониальной Гвианы. В построении маршрута мне помогал французский ученый Филипп Коллан — внук врача, работавшего на каторгах Новой Зеландии и Гвианы.

— Как-то я наткнулся на чердаке своего дома на стопку фотографий и бумаг. Они принадлежали моему деду — Леону Коллану, врачу каторг. Я решил рассказать о судьбах каторжан, ведь об этой странице истории уже мало кто вспоминает. Издал книгу со снимками деда, читал лекции — в метрополии и в Гвиане. Помогал устраивать выставки. Последняя была в Сан-Лоран-дю-Марони. Этот город непременно стоит посетить: там есть музей. На пути к нему не пропустите церковь в деревне Иракубо.

С междугородним транспортом дело в стране обстоит лучше: в Сан-Лоран-дю-Марони можно добраться на автобусе. Первая стоянка — деревня Иракубо. Десяток низкорослых домов, в конце улицы виднеется красная черепичная крыша церкви Святого Иосифа. Захожу внутрь и поднимаю голову: на потолке — огромная фреска, ничего подобного я раньше не видела.

Вспоминаю рассказ Филиппа о том, что все росписи выполнил один заключенный — Пьер Юге. Закончив заказ, он бежал. Вряд ли тогда каторжник мог предположить, что его имя кто-то запомнит, а теперь это здание с образцом наивного искусства внесено в список исторических памятников Франции.

Заканчивается время стоянки, и мне пора возвращаться в автобус. Вскоре мы прибываем в Сан-Лоран-дю-Марони. Городом его можно назвать с натяжкой: одноэтажные каменные дома, перемежающиеся клочками полей. Зелени и деревьев почти нет. На пыльных улицах прямо на земле сидят люди, по-видимому, целыми семьями — старики, женщины, дети.

Как предупреждал меня таксист, здесь нет общественного транспорта, и до места ночевки я снова иду пешком. Остановилась я у Максанса, историка из метрополии. Узнав, что я исследую историю каторги, он дал мне несколько контактов — заместителя мэра, сотрудников музея и руководителя школьной театральной студии Флоранс.

Первым делом отправляюсь к представителю мэрии. Проходя по улицам, замечаю, что европейцев куда меньше, чем людей с темной кожей или с азиатскими чертами лица. На причале меня ждет высокий темнокожий мужчина в белоснежной футболке. Он явно сможет рассказать, какие народности проживают в городе.

— Когда Наполеон вернул отмененное было в революцию рабство, мароны, то есть темнокожие, не пожелали вновь становиться рабами и ушли в амазонские леса. Их потомков — бушининге — в Гвиане можно встретить по сей день. Я, кстати, один из них. Всего же в Гвиане порядка 25 этнических групп.

Такая мозаика — результат непростой истории. Изначально здесь жили индейцы. В 1498 году у берегов проплыл Колумб. Первую попытку учредить колонию Франция предприняла в 1624 году, при Людовике XIII и кардинале Ришелье. Однако Голландия посчитала, что это шло вразрез с Тордесильясским договором, и не дала Франции занять территорию. Окончательно французской колонией Гвиана стала в 1817 году. Как результат — смешение разных этносов и языков. Здесь говорят на креольском на базе английского, португальском Бразилии, английском Гайаны, голландском, испанском, привезенном лаосскими беженцами хмонге, китайском хакке, суринамском хиндустани…

Наконец добираюсь до музея «Лагерь транспортированных». У кирпичных ворот три человека в джинсах, футболках и солнцезащитных очках. Это сотрудники музея. Спрашивают, откуда я. Отвечаю, что учусь в Париже, но родом из России, из Петербурга. Все трое пожимают плечами: не слышали о таком.

Оглядев мой рюкзак и соизмерив с моим телосложением, один из охранников вздыхает и протягивает мне манго. Принимаю с благодарностью: в Гвиане цены на продукты в несколько раз выше, чем в метрополии. Неместные фрукты стоят баснословных денег: яблоки дороже мяса. За неделю я ни разу не покупала фрукты.

Брожу вдоль камер, всматриваюсь в рисунки заключенных, выцарапанные на стенах. Вспоминаю слова Филиппа Коллана о том, что каторга изобиловала художниками. Среди них — фальшивомонетчик Франсис Лагранж по прозвищу Флаг, необычайно одаренный карикатурист. Он продавал свои рисунки другим заключенным и надзирателям. Позже его работы издали отдельным альбомом.

Экскурсовод проводит меня к камере, в которой сидел Анри Шарьер. Он был осужден за убийство, но совершил побег и написал мемуары «Мотылек», ставшие бестселлером. По мотивам этой книги сняли фильм с Дастином Хоффманом в главной роли. Спрашиваю, почему это место называется «Лагерь транспортированных».

— Было три категории заключенных. Первая — депортированные, как правило, по политическим мотивам. Самый известный из них — Альфред Дрейфус, ошибочно обвиненный в шпионаже и сосланный на Остров Дьявола. Вторая — транспортированные. Это грабители, убийцы, фальшивомонетчики. К транспортированным применяли правило «дубляж»: удваивали срок.

— Третья категория — релегированные: неоднократно совершавших мелкие проступки вроде бродяжничества отправляли на пожизненное поселение в соседний Сан-Жан-дю-Марони. Их условия де-юре были легче. Однако де-факто тюремная администрация тоже использовала их как рабочую силу. Кстати, сохранилось кладбище релегированных. Хотите посмотреть?

Конечно, хочу. Но прежде иду к причалу, как наставлял Филипп. Ищу рельсы — это все, что осталось от некогда большого вокзала. Отсюда по узкоколейной железной дороге отходил поезд в Сан-Жан-дю-Марони. Сейчас ни поезда, ни узкоколейки нет. Нужно вызвать такси. Водитель Апатаси по гвианскому обычаю опаздывает на полтора часа. Спустя минут двадцать мы на месте, в Сан-Жан-дю-Марони.

Поднимаемся в гору: перед нами ровные зеленые прямоугольники. На табличке фото того, как выглядело это место десять лет назад — сплошной лес. Подпись поясняет: «Деревья вырублены волонтерами». Ассоциация очистила от зарослей тысячу могил.

Но пора торопиться в обратный путь — мне нужно успеть в Сан-Лоран-дю-Марони в школу, на спектакль, поставленный учительницей Флоранс Клод, телефон которой мне дал Максанс.

Флоранс — женщина лет сорока, со светлыми курчавыми волосами и доброй улыбкой. Она приехала сюда из метрополии и открыла в школе театральный кружок для детей беженцев из Гаити и Мартиники. Спасаясь от землетрясений и наводнений, их семьи высадились в Гвиане. Об этом и спектакль.

В антракте разговариваю с юными актерами. Спрашиваю про другие постановки, в которых они участвовали. Мне приносят афиши прошлых лет. На одной из них — чеховская «Чайка». Интересно, как чеховская «Чайка» долетела до Гвианы? Флоранс рассказывает, что пьесу поставила во время фестиваля экспериментальная театральная лаборатория Belova-Iacobelli Theatre Company, которую основали чилийская актриса и режиссер Тита Якобелли и бельгийская актриса кукольного театра российского происхождения Наташа Белова.

После спектакля учителя распределяют учеников по своим машинам: в Сан-Лоран-дю-Марони по-прежнему высокая преступность.

Остров Дьявола

Еду на рейсовом автобусе в Куру. Там находится космический центр, построенный при Шарле де Голле. На фоне голубого неба и пальм торчат пусковые вышки. Напоминает кадр из фантастического фильма. Но меня интересует не столько космический центр, сколько Острова Спасения.

Ночую в съемном жилье. Долго иду до него по трассе. На стенах домов и указателях встречаются пиктограммы ракет, напоминающие о близости космодрома. Чуть поодаль от дороги вижу длинное двухэтажное темно-зеленое строение. Навигатор показывает точку: «казармы пехотного полка» — так вот кто охраняет космодром.

Нужный мне адрес — рядом. В Куру я арендовала необычное жилье — террасу дома. Стен нет, их заменяют тонкие бамбуковые шторы. Кровати тоже нет. Вместо нее — гамак. Закрывая на ночь дверь самого дома на ключ, хозяин дома Тони, крупный мужчина из американских индейцев, успокоил меня: «Если с вами что-то вдруг случится, кричите, кто-нибудь да услышит — либо мы, либо солдаты пехотного полка».

Утром, провожая меня до причала на машине, Тони рассказывает о себе. Оказывается, его родители глухие.

— Мама потеряла слух в младенчестве, после того, как чуть не утонула. С тех пор я боялся воды. И стал моряком — чтобы побороть страх.

Недавно Тони купил лодку, открыл фирму, планирует возить туристов. Правда, лодка еще не готова. Поэтому Тони передает меня Гетану из компании «Гвианские парусники».

На причале уже толпится небольшая группка туристов. Гетан предупреждает:

— Из трех островов мы посетим только два — Королевский и Святого Иосифа. Остров Дьявола запрещен для визита. К нему невозможно безопасно причалить. Несколько лет назад сюда отправился офицер Иностранного Легиона. При сходе на берег он упал на скользкие камни и разбился. После этого ввели строгий запрет.

Высаживаемся на островах. Гетан наставляет:

— Держите телефоны подальше от обезьян. Берегитесь падающих на голову кокосов. Смертность от них здесь выше, чем от акул.

Не дав нам спросить, есть ли здесь акулы, Гетан быстро уплывает.

Исследуем острова. Когда-то тут были карцеры. Замечаю заросшие надгробия. Здесь упокоились охранники каторги и дети — некоторые надзиратели жили на островах с семьями. Детская смертность была высокой. Сейчас здесь никто не живет, но некоторое время назад тут открыли гостиницу для туристов: двухэтажное каменное здание красного цвета. Правда, пока она не пользуется особой популярностью.

Табу

На обратном пути в Кайенне у меня есть несколько часов до самолета домой. Нужно успеть побывать в книжном магазине La Cas’A Bulles — именно здесь можно найти «африканский дух». Так переводится название течения Негритюд. Его родоначальники — четыре поэта-философа: Леон-Гонтран Дамас из Гвианы, Эдуар Глиссан и Эме Сезар из Мартиники и Леопольд Седар Сенгор из Сенегала. В своих произведениях они осмысляют самобытность негроидной расы.

Листаю репортажи Лондра. Останавливаюсь на строчке: «Каторга начинается после освобождения». Спрашиваю консультанта, который разбирает книги рядом, почему, на его взгляд, Лондр так написал.

— Фирмы работали за счет труда каторжан. Освободившимся ничего не оставалось, кроме как бродить без средств к существованию. Смертность среди них была выше, чем среди каторжан. Некоторые специально совершали преступления, только бы вернуться на каторгу, где были кров и пища.

Заметив, что консультант разбирается в сюжете, задумываюсь: он ученый или…

— Кто-то из ваших предков был на каторге?

— Мы не задаем таких вопросов. Это табу. Хотя в Новой Каледонии уж перестали этого стесняться. Там есть собрания потомков каторжан. Возможно, однажды такие и у нас появятся.

* * *

Самолет взлетает. В наушниках играет креольская музыка. В иллюминаторе уменьшается Гвиана — мозаика из языков и народов, райской природы и зарастающих карцеров.

И сегодня, спустя месяцы после поездки, когда на телефон поступают звонки чата «Гвиана — ковуатюраж», мне больших усилий стоит не отправить сообщение: «Куру — Кайенна, одно место, забронируйте».

_{Материал опубликован в апреле 2025}