В полярную ночь каждый день бывает час, когда город становится синим. Сине-черными кажутся горы, возвышающиеся над ним, синим ветром наполняются улицы, синева скрывает тундру, убегающую от города. Снова загораются фонари, окна домов (они и гасли на какой-то час), и город выплывает из синевы, как корабль, у которого зажжены сигнальные огни. А он и есть корабль, разве недвижный, в этом море холодной тундры, холодных гор, снегов и ветра... Поземка режет глаза; ветер мечется по площади вокруг тяжелого камня (скоро здесь встанет памятник строителям Норильска), пытаясь сорвать его с места, и с посвистом устремляется в широкое русло проспекта, задувая снегом неоновые вывески «Северянка», «Хантайка», «Таймыр», бросающие алые, синие, зеленые всполохи на мостовые. Ветер словно хочет вымести проспект до ледяного звона или умчать его в синий простор тундры...
В пелене снежных вихрей то скрываются, то вновь оживают строчки огней, которыми прошиты вдоль и поперек склоны гор. Там шахты, рудники, заводы — там горно-металлургический комбинат, благодаря которому и для которого существует этот город. Уже полузабыт первоначальный смысл его имени: «норило» — шест для проталкивания рыболовных сетей подо льдом; им пользовались в давние времена местные жители на речке, получившей название Норильская, а от ее имени родилось и имя города...
«Северо-западный конец хребта Сыверма (к юго-востоку от современного Норильска) прекращается у озера Пясина, которое вместе с рядом вливающихся в него озер окружено дикоромантическими скалистыми хребтами, так называемыми Норильскими камнями, через них пробила себе дорогу (по туземному выражению, камень разломала) река Норильская, сопровождаемая утесом Медвежий Камень...
За 70° с. ш. на правом берегу Енисея есть, как я слышал, угольный пласт...» — отмечал в 1860 году академик А. Ф. Миддендорф в своих записках «Путешествие на Север и Восток Сибири».
Вскоре — уже не предположительные, а достоверные — сведения о норильских углях и медной руде привез из путешествия магистр Российской академии Ф. Б. Шмидт. Он описал месторождение, сделал первые анализы руд. Именем Шмидта названа сегодня одна из гор близ города.
Были даже попытки практически использовать «черный камень, который горит» — о нем услышал от местных жителей дудинский купец К. П. Сотников. У подножья горы Рудной он построил заводик и в 1868 году выплавил 200 пудов меди; но заводик вскоре развалился, и богатые горы еще многие десятилетия стояли нетронутыми.
Одиночные поиски от случая к случаю, одиночные эксперименты прошлого столетия...
2 июля 1918 года В. И. Ленин подписал декрет об организации гидрографической экспедиции в моря Северного Ледовитого океана. Был утвержден план исследований Норильского и Печорского бассейнов: уголь был нужен для развития судоходства по северным морям. Одна за другой уходили в поиск экспедиции — Н. Н. Урванцева, П. С. Аллилуева, А. Е. Воронцова.
Долго и трудно добирались геологи до места будущего Норильска. Плыли пароходом по Енисею, часто останавливаясь в пути: рубили лес, запасались дровами — пароход был прожорлив.
Вручную разгружали трюмы у причалов Дудинки, построенных своими руками. А потом, навьючив на оленей лесины и инструменты, шли многие километры пешком по болотистой пустынной тундре, шли на восток все дальше и дальше от берегов Енисея. Шли навстречу земле, где полтора месяца не показывается солнце, где девять месяцев в году — зима с пургами, метелями, морозами; где земля скована вечной мерзлотой.
В 1921 году Николай Урванцев срубил из бревен лиственницы одноэтажный домик в несколько окон. Первый дом Норильска. Он и сейчас стоит, укрытый сугробами, на Горной улице, возле остановки автобуса «Нулевой пикет». Скоро дом этот станет филиалом музея комбината, чтобы навсегда в памяти норильчан осталось то время, когда начинался их город.
Холодные сени, козлы-кровати, крытые оленьими шкурами, столы и скамейки из пиленых лиственничных плах, русская печь, горячая от норильского уголька, — хорошо было возвращаться из дальнего маршрута в единственный — на много километров вокруг — дом. Подкрутив коптящий фитиль керосиновой лампы, геологи склонялись над картами и образцами: они обещали больше, чем можно было предполагать. Медно-никелево-платиновые руды, известняки, гипс, флюсовые песчаники, фосфориты, графит... Был и каменный уголь — своя энергетическая база; запасы его оказались примерно такими же, как в Донбассе, в его первоначальных границах. Металл! Норильская земля могла давать его...
Но как строить за Полярным кругом, за 69-й параллелью, если нет дорог к этим местам, никаких, кроме коротких летних навигаций по Енисею? Даже сейчас, когда самолеты связывают Норильск со многими точками страны, когда железная дорога проложена от города до порта Дудинка, даже сейчас норильчане по привычке говорят: «отправили на материк», «привезли с материка», словно моряки, ушедшие в плавание.
В 1935 году решено было начать освоение норильской земли: страна создавала новую индустрию, она нуждалась в металле. Предстоял серьезный инженерный эксперимент. Все или почти все было впервые: никто и никогда не строил гигантов индустрии на таких широтах, никто не возводил современных, стоящих долгие годы городов в столь суровых краях, как таймырская тундра.
Если взглянуть в синий час полярной ночи на город с Медвежки (так называют норильчане гору, где есть рудник «Медвежий ручей»), то увидишь как бы схему Норильска, нарисованную огнями.
На склоне горы, сразу под рудниками и шахтами, разбросаны огоньки старого Норильска, того, который именовался еще рабочим поселком. Где-то здесь светятся Заводская, Горная — первые улицы... Вот огоньки выстраиваются в цепочку и бегут — от площади Завенягина (имя Авраамия Павловича Завенягина, одного из первых начальников Норильскстроя, носит и комбинат) бегут все дальше вниз, с горы, пока не вливаются в новый Норильск, в Ленинский проспект. Новый город, лежащий на плоской земле тундры, рассечен тремя четкими, почти параллельными линиями огней — Ленинский проспект, Комсомольская и Талнахская улицы. Коротких, поперечных штрихов-улиц не сосчитать. Недвижные в тот час, поднятые в небо, огни кранов оконтуривают город, его северную, западную и восточную границы...
Этот город вырос на вечной мерзлоте. На твердой, как камень, прослоенной ледяными линзами, дышащей неживым холодом земле. Века, тысячелетия не оттаивает она, и холод бережет ее твердь. Но стоит только — самой ли природе, человеку ли, обогреть эту землю, ее поверхностный слой, как она приходит в движение: протаивая, оседает, проваливается; замерзая, вспучивается горбом. В действие вступают силы, обуздать которые невозможно: они корежат фундамент дома, принесшего этой земле тепло, бороздят его стены глубокими трещинами. Так погибли в свое время отдельные здания в Чите, и мосты в Забайкалье, и целых два города в Канаде, родившиеся во время войны. Люди покинули эти города, остались лишь полуразрушенные здания, подточенные и опрокинутые вечной мерзлотой. Как разбушевавшиеся волны моря вздымают и опускают корабль, так и вечная мерзлота противодействует человеку.
Но как все-таки строить на этом коварном грунте, строить так же свободно и надолго, как где-нибудь в средней полосе? Когда норильские градостроители приступали к решению этой проблемы, инженерное мерзлотоведение мало что могло подсказать. Приходилось начинать почти с нуля.
Первые промышленные здания возводили на редких скальных участках. Потому так разбросаны предприятия по склонам гор; колоссальные средства вложены в дороги.
Первые дома Норильска — в два этажа, не выше, — словно забрели сюда случайно: есть в них какая-то беззащитность перед северной непогодой. Строили их почти так, как строят на обычной земле,—и вечная мерзлота многие из них покорежила, разорвала трещинами. Первые многоэтажные дома возводились только на счастливо найденных скальных участках. Но город с единой системой коммуникаций не мог быть разбросанным...
Градостроители задумались: а что, если попробовать вступить в контакт с вечной мерзлотой? Во многих северных городах дома стоят как бы над землей: продуваемое подполье не дает теплу, идущему от здания, «растопить» землю, расшатать природный фундамент. Правда, эти города создавались тогда, когда еще люди не думали, как провести трубы канализации, горячую воду и т. п. Норильск же должен был отвечать всем требованиям современного градостроительства.
Вскоре после того, как решено было работать в контакте с вечной мерзлотой, то есть сохранять ее, поднимая дом над землей на бетонных столбах фундамента, пришло и решение проблемы коммуникаций.
...На широких улицах Норильска между лентами асфальта, там, где положено быть газону (норильчане говорят, что летом есть и газон — зеленые веселые всходы овса и ячменя), на равном расстоянии друг от друга поднимаются бетонные тумбы. Под ними, в земле, проходят двухъярусные железобетонные коллекторы с трубопроводами теплоснабжения, водоснабжения, канализации. Ось коллектора специально отнесена подальше от домов: трубы выделяют тепло. Выходит, не случайно широки улицы в городе... Дома же, напротив, приближены к границе квартала и друг к другу: чем короче вводы коммуникаций, чем их меньше, тем лучше. Зачем лишний раз «беспокоить» вечную мерзлоту? Даже проезжую часть улиц чистят от снега особо тщательно, как добрая хозяйка скоблит пол избы, чтобы ветер крепче выстуживал землю, где проходят трубы.
Норильчане практически решили проблему цивилизации города за Полярным кругом. Ни в Якутске, ни в Воркуте, ни в канадских городах в то время так коммуникаций не прокладывали.
Но ставить точку — все, мол, мерзлота освоена — было рано. Как боялись строить на этом коварном грунте первые высокие, по-настоящему городские здания! Многие из тех, кто приходит сегодня в универмаг «Талнах», помнят, с каким трепетом следили архитекторы и строители за этим домом, когда он уже жил. Стоит год — никаких трещин, стоит два, три года... Город начал расти, но рос еще медленно — трудно было закладывать в мерзлой земле столбы фундамента.
И тогда пришла счастливая, остроумная мысль: не только оберегать вечную мерзлоту, но и заставить ее работать! Мысль эту подсказали строителям теперь уже долгий опыт контакта с мерзлотой и, конечно, новая техника, которой не было и в помине, когда приступали к созданию города.
На практике это выглядит так: бурят скважины в вечной мерзлоте, заливают их песчано-глинистым раствором. Свая, вставленная в скважину, обволакивается раствором и намертво смерзается с грунтом. На сто свай, возвышающихся метра на полтора-два над землей, настилают перекрытие — и можно возводить дом. Вечная мерзлота сама «работает» на фундамент, проветриваемое подполье охраняет «покой» этой земли. Союз с вечной мерзлотой стал естественным, полным, выгодным человеку, не нарушающим никаких особенностей природы.
Метод этот, получивший название свайного фундирования, был настолько прост и экономически выгоден (6—8 рабочих, несколько буровых станков — и в течение короткого времени фундамент готов), что Норильск быстро пошел в рост. Светлые многоэтажные дома — сегодняшний индустриальный Норильск — стоят, сомкнув плечи, глядя сотнями горящих окон в черно-синюю, уносящуюся с ветром вдаль тундру.
Кстати, сегодня освоено и промышленное строительство на вечной мерзлоте.
Историю о том, как вечная мерзлота из врага превратилась в союзника строителей, я услышала от лауреата Ленинской премии Михаила Васильевича Кима, старожила города, руководителя Норильского научно-исследовательского отдела Красноярского института по строительству. Михаил Васильевич умолчал только о том, что он был первым, кто высказал идею полного союза с вечной мерзлотой.
Город, приподнятый над мерзлой землей. Ты идешь по его улицам, как по улицам любого другого города, и не ощущаешь его необычности. Всматриваешься в лица прохожих, заходишь в магазины, кафе, слышишь обрывки разговоров — и начинаешь понимать, что необычность этого города заключена в обычной, наблюдаемой тобой жизни, в том, что эта жизнь есть здесь, за 69-й параллелью...
Стояла удивительная для норильского ноября погода — минус десять. Она пришла ненадолго, пришла после сорокаградусных морозов, прихватив с собой и привычный городу ветер, и все-таки это была почти весна, подаренная жителям нежданно-негаданно. Норильчане говорили: «Эта оттепель еще скажется. Должна же природа выдержать нашу среднегодовую — минус десять». Все ждали скорых морозов и, ожидая, пользовались благами короткой передышки.
На улицах города, особенно на Ленинском проспекте, было черным-черно от полушубков, меховых шапок и меховых унтов. В этих одеждах все мужчины выглядели сильными, широкоплечими. Казалось, что все 150 тысяч жителей высыпали на проспект и что все они знакомы друг с другом: так часто слышались слово «привет» и общие, «рабочие» разговоры про руду, кубометры, проценты.
Возле витрин «Вареничной» в санках лежали безмолвные меховые младенцы. Их было много— целый санный поезд. Кажется, они уже умели ждать. Норильчане любят забегать в стеклянные кубики «Пирожковой», «Вареничной» или «Чебуречной», чтобы посидеть десять минут в тепле, выпить стакан горячего бульона или кофе, а потом снова, приоткрыв тяжелую дверь и впустив холодные клубы воздуха, выскочить на улицу. В сильные морозы они, похоже, так и передвигаются, «скачками». В магазин, в другой магазин, в «Пирожковую», а там, глядишь, дома.
Мягко ступая войлочными сапожками или меховыми ичигами (в кожаных — холодно!), шли по улицам женщины. В белых пушистых, как только что выпавший снег, шапках из меха песца, меховых ушанках, с завязанными под подбородком ушами. Привычка... И, видно, по привычке девочка с нотной папкой в руках спросила у девушки, ожидавшей кого-то у входа в кинотеатр: «Тетя, у меня не белая щека? Я так давно иду...»
В руках у многих женщин — букеты, укутанные бумагой. В тот день самолетом, из Сочи, из санатория «Заполярник», привезли махровые гвоздики и хризантемы. В городе пока нет магазина цветов, и потому прилавки многих магазинов запестрели алым, белым, желтым, розовым цветом. В этом снежном городе любят зелень: густая березка — керрия японская, с раскидистыми мягкими листьями, живая и веселая; китайская роза, кактусы и бегонии — их встретишь и в гостинице, и в магазинах, и в Доме техники, и в учреждениях; увидишь и в окнах домов. Но вот на улицах, кроме редких заледеневших на ветру прутиков ивы, не встретишь ничего. Как не хватает рядом с камнем и снегом силуэта дерева! Летом — газоны, цветы, клумбы, а зимой — ничего... Конечно, архитекторам трудно здесь рассчитывать на зелень как на декоративный элемент: полярное лето коротко, растут деревья плохо, посреди улицы не посадишь; тут же наметет снег, «обогреет» вечную мерзлоту. Но вот в зонах затишья, где можно не убирать снег, попробовать стоит.
Первый большой настоящий парк в заполярном городе с высокими лиственницами, густыми аллеями, веселыми ледяными горами, с русскими санями и оленьими нартами — об этом мечтают многие норильчане. Что ж, приживается человек даже на суровой земле и хочет внести в жизнь веселье и красоту.
Слово «первый» их не остановит, не испугает; здесь все когда-то было «первым» и «самым северным» — и тонны никеля, выплавленные в трудный 1942 год, и мост через широкую замерзшую Норилку, и черная нитка газопровода, подвешенная на бетонных опорах над мерзлой белой землей, и санаторий, стоящий меж снежных распадков, скрывающий за своими стенами зелень пальм и берез.
...Мальчишки в расстегнутых пальто, звеня коньками, бежали на стадион «Заполярник» — их подгоняли яркий свет огней на ледяном поле и веселая музыка, слышная еще в переулке; черные фигурки взбирались на высокую ледяную гору, на которой возвышался светлый куб здания с зеленой неоновой надписью «Плавательный бассейн». Ребятишки тянули по снегу пластмассовые мешки с мохнатыми полотенцами, ползли на четвереньках, чтобы не опрокинул их ветер и не заставил снова взбираться с самого низа. Парни в лыжных костюмах штурмовали автобус, и мне вспомнился рисованный плакат около стадиона — фигура слаломиста и надпись: «Не солнцу, так ветру навстречу!»
Ветру навстречу... Да, в нелегкое плаванье вышел Норильск: ветры здесь дуют в основном с юга, но сила их достигает иногда 40 метров в секунду. «Черной пургой» называют норильчане такие ураганы. Мороз за 50 градусов да еще ветер... Именно ветер сообщает Норильску самый высокий балл жесткости погоды. Выше, чем в Оймяконе, на Полюсе холода.
Как же строить город, чтобы уменьшить жесткость погоды? Балл жесткости определяется по формуле: температура плюс удвоенная скорость ветра. К первому «не подкопаешься». Но можно «сломать» ветер, сбить его с пути, снизить его скорость, можно преградить дорогу снежным заносам... Ведь страшен не тот снег, который легкими снежинками падает на крыши и мостовые, а тот, который белым хвостом летит с ветром; страшна поземка, она может засыпать двухэтажные дома с головой; из-за нее, как вспоминали старожилы, в зиму перед войной встал транспорт, замерла жизнь в городе. Проблема «заветренности, снегозаносимости» — так называют ее специалисты — по своей серьезности, значимости стоит рядом с «проблемой вечной мерзлоты» и требовала и требует своего решения как инженерного, так и архитектурно-планировочного.
Пройдя из конца в конец самый длинный в городе Ленинский проспект, увидишь все площади: Октябрьскую, широкую, в свете прожекторов, с нее начинается новый Норильск, и с нее, как ни с какого места города, видна панорама синих гор и огней комбината; Гвардейскую, как бы созданную для того, чтобы изменить направление проспекта, лишить его идеальной прямизны; и площадь Металлургов, которая будет замыкать проспект, а пока на ее месте взрытая земля, краны и снежные вихри.
Норильск — город редких площадей и в основном коротких улиц: чтобы не слишком гудел ветер на открытых пространствах, чтобы не мчался он, как по широкому прямому коридору, а терял свою силу, путаясь в переулках или в сломанных, под прямыми углами магистралях. Да, кроме вечной мерзлоты — точнее, заботы о ее сохранении, борьба с ветром и снегом добавляет свои штрихи в рисунок улиц и кварталов города.
Если свернуть в одну из улиц, впадающих в главный проспект (сразу чувствуешь, как перестал толкать в спину ветер), а потом, очень скоро, свернуть на другую улицу, потому что та кончилась, и снова свернуть — кончилась и эта! — возникнет ощущение, что идешь по снежному лабиринту, стены которого сложены из красного кирпича и светящихся окон. С одной и другой стороны каждой улицы — кварталы, сходные по планировке. Рисунок их читается легко, даже в сумраке полярной ночи: белый снег, красный кирпич — четкие краски, четкие линии.
Дома очерчивают прямоугольный контур квартала, лишь кое-где отступая на шаг от улицы, а внутри двора пристраиваются друг к другу под разными углами, словно холодно и неуютно было бы им в одиночестве. Бульдозеры работают между домами, собирая снег в огромную гору, которую с криками штурмует малышня.
Конечно, не все кварталы Норильска имеют такой рисунок. Нетрудно проследить, двигаясь от бывшего рабочего поселка к новостройкам микрорайонов, как отказывались архитекторы от домов, выстроившихся цепочкой вдоль улицы и не прячущих за своими спинами другие дома, как стали избегать отдельно стоящих зданий уже внутри дворов, как постепенно расширялся контур квартала, и он превращался в микрорайон, как усложнялся рисунок (словно в калейдоскопе!) смыкающихся друг с другом зданий.
И тем яснее, следя за этими изменениями, понимаешь, какие же средства борьбы с ветром и снежными заносами отобрали окончательно норильские градостроители. Замкнутый контур квартала — этакий бастион против непогоды, узкие разрывы между домами, минимальное число улиц и проездов, открытых ветрам, блокировка зданий, многоэтажность. Многоэтажный дом сам играет роль хорошего «ветролома». Данные Института санитарной гигиены имени Эрисмана, полученные в результате исследования опытного квартала, подтверждают, что в условиях Севера отобранные приемы застройки целесообразны: они снижают скорость ветра во много раз и, конечно, уменьшают заносы.
Перестав опасаться вечной мерзлоты, градостроители возводят уже девяти-двенадцатиэтажные здания. Рост в высоту — это путь к необходимой северному городу компактности. Высотные дома предположительно будут стоять на площади Металлургов и на углу Красноярской; девятиэтажные — на новых улицах, которые носят имена Нансена, предсказывавшего большое будущее норильским углям, и Бегичева, исследователя Севера, соратника Урванцева по экспедициям...
Многоэтажный, компактный, единый город сам себя защитит, уже защищает от северной природы.
О долгих, непрекращающихся поисках градостроителей, поисках средств защиты от ветра и снега мне рассказал лауреат Ленинской премии, главный архитектор «Норильскпроекта» Витольд Станиславович Непокойчицкий.
Норильск подобен флагману, ведущему караван судов в море вечной мерзлоты. И роль его тем более велика, что «море» это занимает огромные пространства, что в недрах вечной мерзлоты скрыты, как установили геологи, несметные запасы угля, железной руды, меди, никеля, золота, алмазов, нефти, газа...
В 1966 году одиннадцать норильских инженеров-строителей, среди которых были и М. В. Ким, и В. С. Непокойчицкий, были удостоены Ленинской премии за разработку метода свайного фундирования, за строительство комбината и города в условиях вечной мерзлоты. Инженеры из Игарки, Воркуты, Якутска, Алдана — частые гости Норильска, хотя точное копирование методов строительства невозможно: в каждом из этих городов свои грунты, своя вечная мерзлота, где «вялая», где сильно оттаивающая — «талик», как говорят строители, и т. п. В Норильске создана комплексная лаборатория (такие же есть и в Якутске, и в Мирном) Красноярского научно-исследовательского института, который занят разработкой проблем строительства в условиях сурового климата и вечной мерзлоты.
Сегодня по методу норильчан тысячи железобетонных свай вбиваются в вечную мерзлоту. Тысячи... Каждый год... Это значит — сотни новых домов начинают жизнь под холодным небом Севера. Норильск не только теоретически доказал возможность их существования. Норильчане, еще три десятка лет назад смотревшие как на чудо на первый, созданный ими кирпич, дают сегодня новостройкам и кирпичные блоки, и сантехкабины, и стеновые детали...
Растет пятиэтажный кирпичный Талнах. Дорога, что стелется через распадки, бежит мимо чахлых лиственниц и белых стволов берез, сбросивших даже сучья, беззащитных перед ветром, связывает Талнах с Норильском. Талнахское месторождение руд настолько перспективное — колоссальная сырьевая база Норильского комбината! — что архитекторы уже вплотную работают над проектами Талнаха и совсем нового поселка с общим населением в пятьдесят тысяч человек. А ведь история Талнаха исчисляется несколькими годами.
Идет работа и над проектом Дудинки: порт, морские и речные ворота норильской земли, должен иметь современный облик. Растет Снежногорск на реке Хантайке, поселок гидростроителей Хантайской ГЭС. Растет Мирный в Якутии...
Норильчане любят улетать на «материк» и возвращаться. Возвращаться за Полярный круг, который (пусть простят географы это утверждение) переместился сегодня севернее Норильска.
Л. Чешкова, наш спец. корр.