Волшебный фонарь Ингерманландии

Как слушать шепот руин

Тяжёлая дубовая дверь натужно скрипит, и в пустой храм проскальзывает хрупкая женщина. Она здоровается с молчаливым иконописцем, сгорбившимся над своей фреской где-то наверху, на деревянных лесах под самым куполом. Это матушка Ольга, супруга настоятеля Троицкой церкви. Сам отец Викторин занят, но он очень просил извиниться перед нежданным визитером. С некоторым разочарованием думаю, что и в этот раз тайна Карла Сименса (Carl von Siemens, 1829–1906) останется недосягаемой — вряд ли матушка может знать, где именно в старинном парке знаменитый изобретатель и промышленник спрятал свой агрегат. Я приезжаю в Гостилицы уже не в первый раз; с тех пор, как я впервые услышал легенду о находящемся здесь двигателе Сименса, прошло уже несколько лет, но найти хотя бы место, где этот уникальный механизм мог бы быть спрятан, до сих пор не удалось.

Как только женщина начинает свой рассказ, происходит нечто странное. Смотрю в окно: за дорогой грозно и тоскливо высятся косматые руины некогда одного из самых красивых и богатых дворянских дворцов дореволюционной России . А стрелки часов как будто остановились, дрогнули и начали отсчёт в обратную сторону. И вот уже в провалах окон начинают теплиться огоньки, в разрушенных коридорах мелькают тени, в залах, где сквозь остатки пола растут липы и березы, еле слышно звучит музыка, звенит парадный хрусталь, стучат каблучки прислуги, завершающей приготовления к визиту самой императрицы и ее фаворита. Заброшенная усадьба в Гостилицах глубоко вздыхает, оживает, вспоминает свои легенды, спрессованные временем в могучий монолит. И теперь главное не спугнуть это хрупкое, прозрачное видение.

Никто теперь уже и не скажет точно, когда именно появились здесь, в полусотне километров к юго-западу от нынешнего Петербурга , первые люди. Щедрые на дичь леса, родники, холмы и долины в древности привлекли сюда финно-угорские племена — водь да ижору. В X веке появились и славяне , а спустя век эта территория вошла в состав новгородской Дятлицкой пятины. Да и само название Гостилицы исследователи связывают с древним новгородским именем — Гостило. Предание уточняет: был, мол, такой богатый купец, и могила его где-то здесь, в лесах; если постараться, еще можно отыскать замшелый каменный крест. Однако же и в местные леса без надобности соваться не надо: не зря с древних времен кущи эти именуются Медвежьим Концом. Даже шведские карты конца XVII века — и те указывают на некий «Medues Konetz».

В стародавние времена местные леса были прорезаны полноводной рекой и несколькими большими дорогами. На их перекрестье и возникло большое, богатое село. Дороги эти можно увидеть и теперь: к примеру, нынешнее Гостилицкое шоссе — это и есть древний Копорский тракт. А вот от реки уже к XVIII веку осталось только глубокое русло с тонким ручейком на дне. Эту картину в 1706 году застал здесь личный врач Петра I (1672–1725), доктор философии и медицины Оксфордского университета Роберт Арескин (?–1718). Российская карьера великого медика была на самом пике, Арескин пользовался всемерным доверием и уважением русского царя, и в честь разгрома шведов в Северной войне получил в дар обширные земли в Гостилицком крае. И построил тут небольшой деревянный дом с садом. С этого самого момента начинаются загадки, тайны и легенды, которыми сегодня дышит буквально каждый сантиметр Гостилицкой земли. Именно здесь, в Гостилицах, по всей видимости, содержалась часть бесценной библиотеки Арескина, которая по его смерти отошла Петру и составила основу нынешнего книжного собрания Российской академии наук . Где-то здесь, в каком-то из шкафов, хранился уникальный набор медицинских инструментов, который Арескин собирал и совершенствовал всю жизнь, а потом завещал лично Петру. Одна из легенд утверждает, что до императора инструменты так и не дошли, куда они делись — неясно. Скорее всего, остались где-то в опустевшем после смерти хозяина доме.

Знак обиды Бурхарда Миниха

…Матушка Ольга поправляет косынку, на секунду замолкает, а потом зовет выйти из храма. Идем к небольшому домику по соседству; здесь живет настоятель с семьей. Замечаю на земле сбоку от дома, под навесом, темный округлый предмет. Матушка Ольга наклоняется, смахивает с него пыль и грязь. В полутьме виден замшелый, шершавый камень с дыркой в центре, на камне отчетливо виден выбитый витиеватый вензель — буква М под короной; ниже — цифры 1741. Это — мельничный жернов, последний свидетель противоречивых и бурных событий первой половины XVIII века. Да и судьба у этого камня была ничуть не проще, чем у его владельца Бурхарда Христофора Миниха (1683–1767), чей вензель и красуется до сих пор на истертой временем и водой поверхности.

После смерти Арескина прошло всего три года, а у Петра I уже был новый любимец — этот самый 37-летний капитан Миних, приглашенный на службу в Россию из далекого Ольденбурга, — это ему в 1721 году Петр I подарил Гостилицы. Миних владел редчайшей в те времена профессией — он был инженером-гидрологом, а российский император в то время носился с грандиозной идеей — построить в Петербурге такой дворец и такой парк с фонтанами, чтобы французский Версаль показался детской игрушкой. Строительство было начато неподалеку от Гостилиц, в Петергофе; для обеспечения будущих фонтанов водой нужны были точные расчеты и сложная система каналов. Миних справился с задачей блестяще — в том же 1721 году вода была пущена по уникальному водоводу, построенному по проекту инженера. Еще через два года струи первых петергофских фонтанов взметнулись на небывалую высоту. К этому времени в портфеле Миниха уже были чертежи доков и гаваней Кронштадта , проекты каналов Петербурга, схемы благоустройства плотин и прудов в окрестностях новой столицы; на стол императору легли предложения по переустройству русской армии, воплотившиеся в создании нового рода войск — инженерных.

Деревянную усадьбу Арескина в Гостилицах Миних расширил и перестроил, небольшой сад превратил в пышный парк, устроил в нем дорожки и лестницы из дикого камня. Одна из них сохранилась до сих пор — вросшие в землю перекошенные ступени по-прежнему ведут от усадьбы вниз, в овраг, к берегу ручья, где все так же бьет из-под земли мощный источник. Здесь же, в низине, можно найти сваленные в груду обработанные камни. Некоторые разбросаны по берегу ручья, другие валяются прямо в воде. Это руины сложнейшей системы плотин, каскадов и запруд, которую устроил здесь Миних. В образовавшемся озере разводили форель, здесь же по собственному проекту инженера был выстроен красильный завод и оригинальная водяная мельница. Развалины ее тоже можно обнаружить и сейчас возле сельской дороги, среди спутанных зарослей и горы мусора. Именно в этой мельнице и был установлен каменный жернов, и именно в этот пруд выбросил его в 1741 году хозяин прекрасной усадьбы. Впрочем, уже и не хозяин: успев за прошедшие 20 лет побыть губернатором Петербурга, получить орден Александра Невского и титул фельдмаршала, Бурхард Миних попал под молох дворцового переворота Елизаветы Петровны (1709–1761) и оказался в числе неугодных при царском дворе. Дщерь Петрова отправила отцова сподвижника на вечное поселение в Пелым, где ему предстояло провести следующие два десятилетия. Как утверждает легенда, уже стоя на пороге своего дома, Миних велел вынести из мельницы жернов и утопить в пруду. Правда, в 1762 году Петр III (1728–1762) вспомнит заслуги фельдмаршала и возвратит его в столицу, однако усадьба в Гостилицах уже больше никогда не будет принадлежать Миниху.

Царский двор первого вельможи

Сразу после ссылки опального фельдмаршала Елизавета Петровна распорядилась гостилицкими угодьями как истинная влюбленная женщина: обширные владения были подарены тайному мужу императрицы, графу Алексею Разумовскому (1709–1771). Усадьба моментально преобразилась: молодой граф не терпел деревенского уединения и жаждал столичного блеска и парадной изящности. К 60-м годам XVIII века от прежнего тихого уголка не осталось и следа. На месте деревянного терема красовался каменный дворец, рядом с ним высилась дозорная башня, с которой был виден Петергоф и даже Кронштадт; через речку были перекинуты горбатые мостики из дикого камня, рядом тянулась к небесам изящная каменная церквушка. Поле перед дворцом превратилось в парадную террасу с клумбами и дорожками, в парке появились новые строения — чайный домик и павильон под названием «Эрмитаж». Рука Разумовского дотянулась даже до заповедного Медвежьего леса — здесь была устроена хитроумная сеть просек. Все они сходились в одной точке, и охотник, стоявший на поляне, мог стрелять в дичь в любом направлении. Кстати сказать, фаворит Елизаветы Петровны устроил здесь настоящий зверинец: содержал медведей , лисиц и даже оленей, которых перед охотой выпускали в лес на потеху петербургским вельможам. Как свидетельствует известный бытописатель императорского Петербурга Михаил Пыляев, во владениях Разумовского не было места тишине и скуке:

Этот первейший вельможа времён Елисаветы жил здесь по-царски, давая праздники почти ежедневно. Граф Разумовский устраивал для Елисаветы довольно часто охоту на лосей и оленей.

Сразу за руинами дворца в глубине парка до сих пор виднеется унылое желтое здание с заколоченными окнами и выбитыми дверями. Внутри — голые стены, крашенные голубой краской, полуистлевшие доски пола. На усердно замазанных штукатуркой фасадах еле проглядывают следы былых украшений: там балясина, здесь — подпаленная недавним пожаром лепнина над оконным проемом. Краеведы до сих пор спорят — это ли остатки окутанного легендами Чайного домика, или же это совсем другое строение…

В июне 1762 года (в то самое лето, когда из долгой ссылки вернулся Бурхард Миних) именно здесь Екатерина провела свою последнюю ночь с супругом, несчастным императором Петром III. Вслед за этим грянет очередной переворот, Екатерина II (1729–1796) взойдет на трон и станет во главе государства, а муж ее, преданный, свергнутый и оклеветанный, ровно через месяц неожиданно скончается в нескольких десятках километров отсюда, в зловещем Ропшинском дворце. Ну, а Гостилицы станут семейным очагом аж трем поколениям Разумовских.

В 1755 году их усилиями рядом с дворцом была построена Троицкая церковь, в которой и началось наше путешествие. При последнем из Разумовских в 1824 году в селе вспыхнет крестьянское восстание, и усмирять его придется специально присланным из Петербурга войскам. В том же году имение продадут, и оно перейдет к другому, не менее знатному и богатому роду. Тем самым летом, когда Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) ехал в свою ссылку в Михайловское, гостилицкую усадьбу купил Алексей Михайлович Потемкин, племянник легендарного светлейшего князя Таврического. В том же году по приглашению хозяина усадьбы сюда приезжает Андрей Штакеншнейдер (1802–1865). Знаменитому архитектору поручено перестроить, расширить и обогатить старинный особняк. Зодчий потрудился на славу: дворец обрел черты романской и готической архитектуры одновременно. Каменная видовая башня, оставшаяся от прежних хозяев, стала частью особняка, появилось роскошное парадное крыльцо. И на этом история решила остановиться: больше дворец никто никогда не перестраивал. Таким и остался он на фотографиях конца XIX века — монументальный, изящный и праздничный. Таким дошел и до нас — дремучий, заросший, облупленный и разрушенный.

…Есть что-то откровенно сюрреалистичное в костлявых деревьях, растущих там, где должна быть крыша. Рванет сильный ветер с залива, деревце качнется, и зашуршит в темных недрах развалин кирпичная крошка. А бывает и так: ни с того ни с сего вдруг рухнет кирпич с высоты третьего этажа, увлекая за собой лоскуты штукатурки, грузно перевалится через гору хлама и ляжет прямо к ногам, беспомощно демонстрируя свое старинное клеймо. В такие моменты кажется, что дворец, разрушенный людьми и временем, теперь живет своей собственной жизнью. Кроме кирпичных стен, здесь ничего не осталось — все сгорело, сгнило или просто украдено. А воображение не унять: идешь по коридорам без потолка, между сырых кирпичных стен, и вдруг нестерпимо обостряется ощущение того, что вот-вот, да и выйдет из-за угла бестелесная фигура со свечой в руке и проплывет мимо в поисках давно сгинувшего уюта и шарма загородной дворянской резиденции.

Призрачная гидростанция

Последняя тайна гостилицкой усадьбы, которая, собственно говоря, меня сюда и привела, связана с именем уже упомянутого промышленника и изобретателя Карла Сименса. В конце XIX века он прибыл в Россию в надежде заработать на высочайшем достижении техники того времени — электричестве. В 1881 году по его проекту в Петербурге на реке Охте строится первая в истории города гидроэлектростанция. Через два года Сименс получает заказ на устройство электрического освещения не где-нибудь, а в самом Зимнем дворце. В то же время по оказии он покупает имение в Гостилицах…

Дальше — только факты. Известно, что в 1883 году Сименс построил около миниховской запруды собственную гидростанцию — и Гостилицы стали первым в России населенным пунктом, полностью обеспеченным электрическим светом. Также сохранились некоторые чертежи и описания гидротурбины, которая этот электрический свет вырабатывала. И — самое интересное — ни один документ не упоминает о том, что после революции, когда имение было национализировано для нужд колхоза, этот агрегат куда-либо вывозили или разбирали. Да и местные жители подтверждают: да, ходит легенда о том, что двигатель Сименса до сих пор лежит где-то в гостилицкой земле. Но где?..

Матушка Ольга без тени сомнения указывает на руины старинной мельницы Миниха: по ее сведениям, гидроэлектростанция располагалась именно в ней. Действительно, древнее здание явно перестроено, точнее — надстроено. Как и от дворца, сегодня от мельницы остались только стены. Что поделаешь, война. В самом начале войны фашисты оккупировали Гостилицы и устроили здесь настоящий укрепрайон. В старинном дворце разместилась канцелярия, в парке были вырыты окопы и траншеи. Немцы хозяйничали здесь до 1944 года, пока Красная Армия не начала широкомасштабную операцию по снятию блокады Ленинграда. Линия фронта прошла аккурат через Гостилицы: бои были крайне тяжелыми. Именно тогда орудийный снаряд уничтожил древнюю дозорную башню. Ветераны вспоминают: последнего фашистского пулеметчика выбивали из дворца прямой наводкой: гитлеровец погиб, придавленный рухнувшей стеной. После войны особняк восстанавливать не стали, потому даже и теперь, если внимательно приглядеться, в кирпичных стенах можно найти сотни застрявших навсегда свинцовых капель. И там, где отчаянно отбивался от наступавших красноармейцев последний пулеметчик Вермахта, в стене до сих пор зияет неприятно рваная дыра.

Стоит забраться поглубже в руины мельницы, как в нос шибает мерзкий запах помойки. Перекрытия между этажами давно рухнули вниз, и местные приспособили кирпичную коробку здания под свалку: близко и удобно, мешки с мусором можно забрасывать прямо с дороги, через низкие окна. Чтобы выяснить, действительно ли здесь находится агрегат Сименса, двух рук и голого энтузиазма явно маловато. Нужен еще как минимум экскаватор. Уже собираюсь уходить, как вдруг фонарик выхватывает из полумрака на противоположной стене ржавую металлическую коробку. Такую, в которые обычно ставят реле и прочие электротехнические устройства. Крышка распахнута, в воздухе болтаются несколько проводов. Опускаю луч фонаря ниже — прямо сквозь гору мусора куда-то в пол, под землю уходят две железные трубы с проводами внутри. От неожиданности захватывает дух: неужели он действительно там, под землей, этот загадочный старинный механизм?.. Что ж, может, когда-нибудь мы будем больше любить собственную историю, и тогда будут находиться и деньги, и экскаваторы, и желание докопаться до истины. А пока Гостилицы будут надежно хранить свои тайны.

На улице темнеет, пора возвращаться. На обратном пути еще раз захожу в церковь. Дверь открывает давешний иконописец. Мужчина немногословен: слишком много работы. Церковь только недавно вернули к жизни после восьми десятилетий разрухи и запустения. Иконописец поправляет тесемку, схватывающую волосы, берет кисти, крестится и залезает обратно, на деревянный помост, под самый купол церкви. Там уже почти готов лик Спасителя; под искусной рукой художника строгий, пронзительный взгляд словно проявляется на свежей штукатурке и — пробирает до дрожи.