В начале 2022 года исследователи из Австралии и США описали в журнале
Косаток активно изучают и российские исследователи. «Вокруг света» публикует отрывок из увлекательной книги Ольги Филатовой «Облачно, возможны косатки».
К 6:00 — на пункт наблюдения
Для современного человека один из самых отвратительных в мире звуков — это звук будильника. Я не исключение.
Полшестого утра. Конец июня.
Домик выстыл за ночь, холодина градусов десять, и меньше всего на свете хочется вылезать из теплого, уютного спального мешка. Тем не менее я вяло вытаскиваю себя из спальника и выглядываю наружу, размышляя, почему в свое время мне не пришло в голову пойти учиться, например, на бухгалтера.
Снаружи еще холоднее, дует ветер, достаточно сильный, чтобы пробирать до костей, но недостаточно сильный, чтобы погода считалась нерабочей и можно было залезть обратно в спальник. Серое унылое утро, низкая облачность (а возможно, высокий туман) висит на высоте около 100 метров, съедая вершины окрестных сопок и придавая миру некоторую двухмерность. Но на высоте точки наблюдений — около 30 метров — видимость хорошая, так что придется наблюдать.
Быстро ставлю чайник, чтобы чашка кофе хоть немного согрела это стылое утро. Надеваю на себя всю имеющуюся в наличии одежду, беру «набор наблюдателя» — бинокль, часы, рацию и блокнот с ручкой, вторую рацию оставляю включенной на столе. Несмотря на мою довольно громкую возню, коллеги спят мертвым сном в своих спальниках, чем-то напоминая группу морских слонов на калифорнийском пляже.
С чашкой горячего кофе, парой галет в кармане и набором наблюдателя к шести часам поднимаюсь наверх. От домика до точки наблюдений—три минуты ходу, но в тапочках не пройдешь, приходится надевать ботинки, так как до сих пор не растаял наметенный за зиму снежник под склоном. Сейчас он всего метра два высотой, а когда мы приехали, был почти четыре. Снежник — это удобно, мы храним на нем скоропортящиеся продукты.
«Домик — точке. Вижу группу косаток»
Записав в блокноте дату, погоду и время начала наблюдений, беру бинокль и начинаю скан. Ничего интересного, только пара горбачиных фонтанов на горизонте. Пятнадцатиминутный скан уже подходит к концу, и тут в волнах мелькает черный треугольный плавник.
Выругавшись про себя, внимательно всматриваюсь в это место — и точно, группа косаток жизнерадостно движется на юг. Почти сразу неподалеку выходит еще одна группа: в общей сложности около 15 косаток бодро выныривают против волны с самодовольством жаворонков, искренне наслаждающихся этим серым холодным утром.
Дрожащей рукой включаю рацию, представляя себе уютно свернувшихся в спальниках коллег, надеющихся поспать еще хотя бы пару часов, пока не встанет дежурный и не затопит печку. Но делать нечего — погода рабочая, косатки на севере и движутся на юг, так что у нас есть все шансы успеть выйти в море и найти их, прежде чем они окажутся слишком далеко. Максимально извиняющимся тоном говорю в рацию:
«Домик — точке. Вижу группу косаток на 280 градусов, одна риска. Идут на юг» — и замолкаю в ожидании.
Примерно через минуту сонный голос осведомляется, что там с погодой. Докладываю ситуацию и продолжаю следить в бинокль за косатками. Они немного замедлились, что нам очень на руку. Из домика постепенно начинают выползать заспанные люди. Кто-то идет в туалет, кто-то наливает бензин, кто-то тащит к лодке «пеликаны» с оборудованием.
Минут через двадцать ко мне на точку поднимается волонтер, изо всех сил пытающийся выглядеть бодрым, но получается у него плохо. Показываю ему косаток и спускаюсь как раз к раздаче овсянки быстрого приготовления, которую мы глотаем еще быстрее, чем она готовится, и начинаем одеваться по-морскому.
Завершив это нелегкое дело, спускаемся к лодке, скатываем ее в воду, загружаем оборудование, залезаем сами и едем к катеру. Выгружаем на катер оборудование и часть людей, после чего вдвоем едем отвязывать канаты—я рулю, волонтер ловит буи и развязывает узлы. Еще один волонтер на катере в это время укладывает веревки в бухты в носовом рундуке.
Погоня за косатками
Когда все готово, привязываем лодку к последнему бую, перелезаем на катер и наконец-то стартуем. Косатки к тому времени уже зашли за мыс, ограничивающий обзор с точки наблюдений, но у нас хорошие шансы их найти — идут они недалеко от берега, их много, и прошли они совсем недавно.
Едем в ту точку, где наблюдатель видел косаток в последний раз, и оттуда начинаем двигаться на юг. Минут через пятнадцать замечаем впереди черные плавники. Чтобы не спугнуть их, обходим по большой дуге, заезжаем вперед метров на пятьсот, глушим мотор и бросаем в воду гидрофон.
Конечно же, они молчат. Командорские косатки вообще очень часто молчат, кроме тех случаев, когда собираются большой агрегацией в несколько десятков особей. Ко всему прочему, катер сносит ветром, отчего гидрофон не уходит вниз, а тянется вдоль и из-за этого адски шумит.
Косатки приближаются, и я достаю фотоаппарат в надежде снять их, пока они будут проходить мимо. Не тут-то было — они проныривают под нами так, что мы успеваем увидеть лишь их удаляющиеся спины. Вздохнув, сматываем гидрофон, заводим мотор и едем следом.
На этот раз мы пытаемся подойти к ним сбоку, чтобы сфотографировать. Заходим издалека — метров с трехсот постепенно начинаем сближение. Они спокойно выныривают вплоть до той дистанции, когда на фотографиях можно разглядеть что-то, кроме далеких черных треугольничков.
В этот точно выверенный момент они заныривают и исчезают. Проехав немного в прежнем направлении, останавливаемся и осматриваемся по сторонам. Проходит пара минут, и далеко сзади показываются удаляющиеся в противоположном направлении плавники.
Все понятно — это одна из многочисленных командорских групп, которая не хочет иметь с нами ничего общего. Такие группы встречаются в этих водах гораздо чаще, чем в Авачинском заливе. Скорее всего, дело в том, что авачинские косатки привыкли к шуму моторов и поэтому спокойно относятся к исследовательской лодке, а в заповедной акватории Командорских островов стоит почти первозданная тишина, нарушаемая лишь оглушительным тиканьем эхолокационных серий кашалотов.
Лишь раз в несколько недель в отдалении проходит направляющийся в Никольское сухогруз или круизник, да браконьерские сейнеры изредка забегают в заповедные воды, чтобы ухватить по-быстрому богатый улов из этого нетронутого района.
Медленно, осторожно едем за косатками в надежде, что они постепенно привыкнут к нам и сменят гнев на милость. На этот раз они не уходят, а просто отворачивают, вместо нужных нам боков подставляя совершенно непригодные для идентификации спины.
На некоторое время мы оставляем их в покое, а потом делаем еще одну попытку подойти, на этот раз более удачную, — я успеваю снять седловидные пятна двух или трех животных. Еще пара часов подобных попыток — и мы имеем сносные фотографии примерно половины особей.
Шумный перекресток и тихая провинция
Мы не знаем, что это за косатки, — в отличие от Авачинского залива, куда регулярно приходят одни и те же семьи, которые мы давно успели запомнить в лицо, на Командорах нам постоянно встречаются все новые и новые группы.
Когда каталог перевалил за 900, студентка Настя, занимавшаяся фотоидентификацией, сломалась и вышла замуж за программиста, бросив свою едва начатую диссертацию. Похоже, Командоры — это своего рода перекресток, где сходятся пути косаток из разных районов, а Авачинский залив — тихий провинциальный уголок, куда чужаки заглядывают лишь изредка.
Пока мы работаем с косатками, поодаль пару раз выныривают кормящиеся горбачи, но мы игнорируем их. У нас есть строгая иерархия приоритетов, с кем работать, и горбачи находятся в самом низу.
Косаткам мы обычно отдаем предпочтение, потому что они приходят и уходят и в целом более интересны для нас, а горбачи присутствуют в акватории почти всегда и могут целый день болтаться на одном месте. Но абсолютный приоритет мы отдаем северным плавунам (дальневосточным бутылконосам — вид китов из семейства клюворыловых. — Прим. Vokrugsveta.ru) — они встречаются редко, и если нам улыбается удача и мы встречаем их в море, то бросаем ради них даже косаток.
Так происходит и в этот раз. В километре от нас вспыхивают невысокие пушистые фонтаны, по которым можно безошибочно отличить плавунов. Честно говоря, на этот раз косаток я оставляю без сожаления — за три часа работы они вымотали нам все нервы (а мы — им, ну тут уж они сами виноваты, могли бы сразу дать себя снять, и мы оставили бы их в покое).
Со всей возможной скоростью, насколько позволяет волна, несемся к плавунам, но, конечно же, не успеваем — они заныривают прежде, чем мы успеваем подъехать на дистанцию фотографирования. Плавуны ныряют глубоко и надолго — обычно на 20–40 минут — и потом несколько минут отдышиваются, лежа на поверхности, прежде чем занырнуть снова. За это время нужно успеть подскочить к ним и сфотографировать, а если повезет, то и взять биопсию.
Заехав в то место, где они занырнули, начинаем осматриваться. Мы пока не знаем, идут они в каком-то определенном направлении или просто выныривают то здесь, то там, как бывает, когда они кормятся. Сейчас наша задача—заметить их как можно быстрее при следующем выходе, чтобы успеть подъехать и сделать фото. Поэтому мы всматриваемся в море, вытянув шеи, как стая обеспокоенных гусей.
Наконец один из волонтеров замечает фонтаны в нескольких сотнях метров по корме. Развернувшись, несемся к ним, постепенно снижая скорость по мере приближения.
Группа довольно большая — штук десять плавунов лежат на поверхности, как бревна, и старательно дышат. Фотоаппарат стрекочет почти как кинокамера — плавунов мы снимаем сериями, чтобы ничего не упустить. В идеале нам нужно снять их с обеих сторон, причем и спину, которая видна над водой, пока они лежат, и спинной плавник, расположенный ближе к хвосту, — у лежащих китов он часто бывает скрыт под водой и показывается только в тот момент, когда они начинают заныривать.
Но чаще всего нам удается снять лишь несколько отдельных частей тела от разных китов с одной стороны, и Ванюха потом собирает их, как мозаику, — с одной встречи в каталог попадает только спина справа, потом к ней присоединяется плавник справа, а со временем, если повезет, получается «привязать» к ним левую сторону того же животного.
Плавуны снова заныривают, и мы снова всматриваемся в волны, но на этот раз тщетно. Проходит 20, 30, 40 минут, а китов все нет. На самом деле им ничего не стоит пронырнуть под водой пару километров, и тогда при такой погоде мы их точно потеряем — скорее всего, именно это и произошло.
Ветер крепчает, и на волнах тут и там появляются белые барашки, которые маскируют фонтаны. В таком море очень сложно найти хоть каких-то китов и еще сложнее ездить за ними — катер прыгает по волнам, раскачиваясь из стороны в сторону, брызгами заливает стекло кабины, а если не успеваешь увернуться, то и объектив фотоаппарата. Ко всеобщему облегчению, решаем ехать домой. Посиневший от холода волонтер спускается с точки наблюдений и идет в домик ставить чайник.
Так в основном протекают наши рабочие дни на острове Беринга. Хотя случаются и добрые косатки, которые щедро кричат в гидрофон и подставляют свои бока под объектив, и хорошие плавуны, с которыми удается поработать несколько часов, прежде чем они исчезнут, и даже интересные горбачи, которые кормятся у поверхности, так что становятся видны волочащиеся раздутые горловые мешки, полные воды, и темные загадочные глубины их ртов.
Из книги О. Филатовой «Облачно, возможны косатки». М.: Альпина нон-фикшн, 2022