Между Ангелом и Демоном: история странного любовного противостояния Валерия Брюсова и Андрея Белого

В самом начале XX века в моду вошел символизм. Его последователи и пророки искали и находили в тумане жизни знаки и указания. У каждого поступка, по их мнению, должен существовать скрытый смысл, а жизненные переживания — только отголосок чего-то трудновыразимого, происходящего в неких высших сферах.

Чтобы быть своим для символистов, нужно было понимать этот тайный язык намеков, экзальтации и переживаний, — а что может дать больше переживаний, чем любовь? Но обыкновенная, земная любовь была слишком простой.

Ходасевич, который оставил невероятно искренние и проникнутые тревогой воспоминания о символистах и символизме, писал так:

Но нельзя было просто любить женщину или мужчину: требовалось любить во имя какой-нибудь идеи или, на худой конец, любить не земное воплощение, а саму внутреннюю суть человека. Например, не Андрея Белого, а Поэта с большой буквы.

Если в любовь проникал быт, в кругу поэтов такой любви было делать нечего. Поэта надо было любить во имя его мистического призвания. Сам он его себе придумал или нет — неважно: важно, чтобы в него все верили. А сам Поэт должен был являться перед любимой не иначе как в блеске своего сияния — символического, конечно.

Спустя 120 лет все это очень сложно расшифровывать. Например, вот что писал Андрей Белый своей возлюбленной Нине Петровской:

Иногда кажется, что мысль, сокрытая в этих строках, становится понятной, — но затем она опять ускользает, и нам, людям XXI века, невозможно ни понять, о чем идет речь, ни разобраться в подтексте этих посланий.

Из всех героев этой истории наиболее «осязаем» Валерий Брюсов. Родоначальник русского символизма, он пристрастился к нему раньше всех крупных поэтов и начал писать символистские стихи тогда, когда это еще не было модно. Десять лет он в безвестности, под постоянными ударами критики, толкал вперед машину символизма, учился, редактировал, работал в журналах.

Когда наконец символизм вошел в моду, Брюсов автоматически сделался мэтром. Но теперь его критиковали уже сами символисты: его жизнь не отвечала идеалам и взглядам декадентства.

Брюсов был мещанин, привыкший к уюту. Его жена Иоанна Матвеевна, тоже мещанка, дочь литейного мастера, умела создавать уют и спокойную, рабочую атмосферу в доме. Она знала: несмотря на все свои увлечения, Брюсов вернется домой к ее обеду.

Конечно, для вдохновения поэту необходимы символистские музы и возвышенные дамы, но все же Валерий Яковлевич предпочитал для работы спокойную, сосредоточенную домашнюю атмосферу. Желательно — с борщом, а музы, как известно, не умеют варить борщи. Язвительная Зинаида Гиппиус называла Иоанну Матвеевну «вечной» женой: «Так тихо она покоилась на уверенности, что уж как там ни будь, а уж это незыблемо: она и Брюсов вместе. Миры могут рушиться, но Брюсов останется в конце концов с ней».

Кроме того, Брюсов добился своего положения неустанным трудом и самосовершенствованием. Он писал статьи и стихи, выпускал сборники, занимался критикой, давал молодым поэтам советы.

Классический совет Брюсова такой: «Неплохо, но надо еще очень много трудиться и работать, чтобы вышло что-нибудь получше». Прочим возвышенным символистам могло показаться, что он ненастоящий декадент и ненастоящий поэт: слишком близок к земле.

Однако Брюсов был мэтром и общепризнанным вождем. Он разобрал всего Верлена по буквам, когда остальные символисты еще в школу ходили, и до него окружающим было как до Юпитера. К тому же он издавал самый передовой, самый важный и чисто символистский журнал «Весы».

Короче, это была значительная фигура. Вот что писал о Валерии Яковлевиче тот же Ходасевич:

А еще у Брюсова были деньги: он вышел из среды, где все привыкли упорно трудиться и где труд вознаграждался, и к тому же получил наследство, небольшое, но дающее уверенность в будущем.

С какой стороны ни посмотри, не похоже на Поэта, который сидит на Парнасе, не ест, не пьет, а только общается с музами! И стихи Брюсова критиковали — за чрезмерную технологичность и «явную умственность».

Андрей Белый (настоящее имя — Борис Бугаев) был прямой противоположностью Брюсова и воплощал в себе идеал настоящего стихотворца. Когда Брюсов стал выпускником университета, Белый только окончил гимназию. Он был знаком с философом Владимиром Соловьевым, крупнейшим христианским мистиком, и читал Шопенгауэра.

Учась на историко-филологическом факультете, он пришел к заключению, что точные науки не дают целостного взгляда на мир, а истина раскрывается только через творчество, которое «недоступно анализу, интегрально и всемогущественно».

Уже в 1905 году Белый-Бугаев прекратил посещать занятия в университете, а в 1906 году подал прошение об отчислении и занялся исключительно литературной работой. Он писал стихи, печатался в символистских издательствах, водил знакомства с Гиппиус, Мережковским, Брюсовым и Блоком.

Андрей Белый любил влюбляться и влюблять, но, воспринимая себя Поэтом, изо всех сил старался не запятнать себя земной любовью. Женщины, однако, волновали его довольно сильно.

Как вы понимаете, любить поэта-символиста было сложно, но все-таки прекрасно!

Итак, Андрей Белый был настоящий символист, Поэт во всем блеске своего сияния, недоступный и от этого еще более сладостный. У Брюсова он работал в журнале «Весы», редактора своего уважал и, возможно, даже побаивался.

Вот, например, как он вспоминал оценку Брюсовым своих стихов:

Вернемся к роковой женщине, поселившей страх и смятение в душах готовых ко всему героев символизма. Нина Петровская была маленького роста, тоненькая, бледная, с огромными черными глазами и пышными черными волосами. Она любила духи с резким запахом, эффектно выглядела и обращала на себя внимание.

Ходасевич писал о ней так:

Нина родилась в семье чиновника, окончила зубоврачебные курсы. То время давало женщине не очень много вариантов выбора будущего. Проще всего было выйти замуж, иногда других возможностей и не оставалось. Но Нина, представительница нового поколения, увлеклась модным символизмом, даже пыталась писать стихи сама.

В 1904 году Андрей Белый, поэт и мистик, был еще очень молод, невероятно обаятелен и выглядел ангельски: золотые кудри, голубые глаза, интересная худоба. Им все восторгались. Когда он входил в комнату, та будто озарялась светом. Восхищение молодым и прекрасным поэтом разделяла и Нина.

Белый не просто заметил ее и выделил из числа прочих: он предложил ей любовь, стремительную и испепеляющую. Перед его натиском невозможно было устоять: во-первых, это восходящая звезда поэзии, а во-вторых, отказываться от чувств и переживаний доктрина символизма не дозволяла, она требовала нырнуть в пучину эмоций.

Белый носил большой черный крест и четки на черной веревке. Вслед за ним точно такие же начинает носить и Нина. Сама она вспоминает об этих днях так:

Нина уже готова была отдать себя без остатка поэту, но тут Белый произвел свой обычный маневр: бежал в самый ответственный момент, «чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его чистых риз». Петровская не понимала, что произошло. Она была готова отказаться от земной любви ради любви горней, посвятить всю себя Андрею, или Поэту, или духу поэзии, — но для этого требовалось хотя бы понять, почему Белый от нее отказался. Она написала ему:

Нормальный человек, не Поэт, мог бы изменить или разлюбить, но Белый не разлюбил, а «бежал от соблазна». К Петровской ходили его друзья, давили на нее, упрекали в том, что она осмелилась осквернить пророка, что ее любовь превратит Андрея Белого в любителя борщей и что совсем не этого все ждут от одного из самых великих поэтов современности.

Нина, и без того склонная к истерии, чувствовала себя оскорбленной, брошенной, опозоренной, — а ей внушали буквально следующее: «Вы отбиваете рыцарей у Жены! Вы играете очень темную роль! Вас инспирирует Зверь, выходящий из бездны!»

Как многие брошенные женщины, Нина захотела одновременно отомстить Белому и вернуть его. Тут на сцену вышел Валерий Брюсов и предложил союз. Пока Белый не порвал с Петровской, Брюсов ее принципиально не замечал. Когда же Нина оказалась роковой женщиной, которую инспирирует Зверь, выходящий из бездны, — заинтересовался.

Брюсов в то время занимался оккультизмом, спиритизмом и черной магией, причем не как увлеченный мистик, а как холодный, разумный ученый. Когда Петровская спросила, верит ли он в существование иных миров, он с гневом ответил: «Не верю, но знаю!»

Брюсов прекрасно разбирался в истории Средневековья, читал на латыни и изучил в подробностях феномен средневековых ведьм, которыми считались (и считали себя) именно истероидные женщины. Все так удачно совпадало: черная магия, роковая женщина, которая чуть не осквернила Поэта, и к тому же истеричка… Не стоит забывать и про новые эмоции и переживания, которые, как вы помните, для символиста все равно что нефть для петрократа.

В общем, Брюсов положил свой «демонический» глаз на Нину и предложил ей союз. Символически получалось, что есть Поэт, весь в белом и в сияньи риз, — Андрей Белый, змий-искуситель — холодный и мрачный Брюсов, и Ева, то есть бедная Нина Петровская.

Мода требовала от нее жертв. Вряд ли она всерьез думала, что мистические опыты смогут вернуть ей бывшего возлюбленного, но вот союз с Брюсовым восприняла как настоящую сделку с демоном. Земная связь не заставила себя ждать: Брюсов полюбил Нину, а она искала в нем и утешения, и утоления гордости, и мщения.

В юности Нина восхищалась Брюсовым и чуть ли не боготворила его. Она знала наизусть несколько сборников его стихов, вспоминала, как еще до знакомства с символистами, будучи юной девушкой, чувствовала ревность, когда кто-то брал с ее книжной полки сочинения Брюсова. Но и теперь она не могла забыть Белого и постоянно говорила о нем «змию-искусителю».

Брюсов, трудоголик, выплавляющий все свои переживания в металл творчества, одновременно с развитием событий писал знаменитый роман «Огненный ангел», в котором, по словам Ходасевича, «с известной условностью он изобразил всю историю, под именем графа Генриха представив Андрея Белого, под именем Ренаты — Нину Петровскую, а под именем Рупрехта самого себя».

Действие романа происходит в Средневековье, историю которого Брюсов, как и было сказано, знал прекрасно. В душе Ренаты борются светлые и темные силы. Она хочет найти своего огненного ангела, графа Генриха, в замке которого когда-то жила. Рыцарь Рупрехт беззаветно влюблен в Ренату и хочет помочь ей найти графа. Для этого он прибегает к помощи темных сил. В конце концов влюбленный Рупрехт вызывает на дуэль Генриха (то есть Белого).

В реальности между Белым и Брюсовым тоже происходила дуэль, но символическая: они писали друг о друге стихи.

Ходасевич вспоминает об одном вечере, когда все были у него в гостях. Нина и Брюсов пришли раньше всех. Валерий Яковлевич попросил разрешения уйти в спальню, чтобы закончить начатые стихи. Через некоторое время он попросил вина, и Нина отнесла ему бутылку коньяка. Прошел час, а может и больше, гости собрались, и Ходасевич заглянул в спальню. Петровская и Брюсов сидели на полу и плакали, бутылка была допита, а стихи — написаны. Ходасевич попросил Брюсова прочитать новое стихотворение при всех и вспоминал это так:

Чем дальше, тем больше Андрей Белый воспринимал Брюсова как черного мага, который воздействует на него телепатией. Временами в его квартире вдруг гас свет, раздавались стуки, шорохи, иногда — даже выстрелы… Белый, который вообще-то все еще работал с Брюсовым в одном журнале, писал:

Брюсову же снилось, что они сражаются с Белым на шпагах; просыпаясь, он чувствовал боль в груди.

К 1907 году страсти не утихли. Весной Брюсов читал лекцию в малой аудитории Политехнического музея. После того как лекция закончилась, через толпу протиснулась Нина Петровская, выхватила револьвер и нацелилась поэту в лоб. По одним воспоминаниям, револьвер дал осечку, по другим — Брюсов отвел руку Нины, и она выстрелила в потолок. Револьвер отобрали.

Андрей Белый, тоже бывший на вечере, посчитал, что Петровская хотела убить именно его:

Летом того же года вышел наконец-то дописанный роман «Огненный ангел». Надо отметить, что в этой книге Брюсов, конечно, приукрашивает реальные взаимоотношения — и делает это осознанно и намеренно: для символистов слово вещественно.

И Брюсов, и Белый, а в особенности — Нина не просто описаны в этом романе под другими именами. Это их параллельная вселенная, существующая на самом деле. Это чрезвычайно талантливое и сильное произведение перекроило законы любовного треугольника.

Как в романе Рената в конце концов призналась в любви к Рупрехту, так и в жизни Нина перестала бредить Белым и наконец отдала себя Брюсову. Спустя много лет, перейдя в католичество, она примет имя Рената.

Для самого Брюсова Нина тоже стала не одной из череды любовниц, а чем-то бóльшим. В конце концов он выковал эту победу в мистической битве, и любовь к Петровской осталась с поэтом, пожалуй, навсегда. Но тогда, после победы над Белым и рождения книги, получилось так, что в романе Брюсов закончил сюжет раньше, чем в жизни. Со смертью Ренаты в романе не умерла Нина Петровская: напротив, для нее роман безнадежно затягивался.

Нина стала Ренатой, а Брюсов начал уставать от затянувшегося сюжета. Он отдалялся от Нины, заводил новые любовные истории — менее трагические, но дающие больше возможностей для работы. Он стал больше уделять времени литературным делам и всевозможным заседаниям (как вы помните, он был трудоголик и главный редактор журнала), а еще у него был уютный тыл с женой и борщом.

Нина только пережила расставание с Белым, только приняла роль Ренаты, а теперь оказалось, что она вполне может потерять и Брюсова. Она попыталась удержать его тем же способом, что и Белого: заставить ревновать. Она заводила мимолетные романы, но новых своих любовников презирала. Как и в прошлый раз, метод не сработал. Брюсов отдалялся, иногда пытаясь воспользоваться изменами, чтобы расстаться с любовницей окончательно.

Нина жила в полном отчаянии, любя и ненавидя Брюсова. Бывало, что она по двое суток без еды и сна лежала на диване, накрыв голову черным платком, и плакала. Порой — приходила в ярость, ломала мебель и била посуду, бросая ее «подобно ядрам из баллисты», как описано в «Огненном ангеле».

Она пыталась найти забвение в картах, в вине, а весной 1908 года попробовала морфий… и неосознанно отомстила Брюсову, впервые предложив наркотик ему. Для поэта это стало началом конца. Предводитель и лидер общественного мнения, поэт, принесший символизм в Россию, редактор трех журналов, неустанный организатор, критик и деятель постепенно потерял все, кроме пагубного пристрастия.

Брюсов пытался прекратить это, но морфий был сильнее. Летом 1911 года его лечил доктор по фамилии Койранский, на время поэт отказался от морфия, но потом опять вернулся к нему.

Ходасевич вспоминает о своей встрече с Брюсовым в то время:

Жорж Дюамель, французский поэт и врач, вспоминает Брюсова после революции, в Париже, в эмиграции:

Это пример того, как символисты, которые стремились во всем — и в доброте, и в злобе, и в правде, и во лжи — дойти до конца, до предела, доходили до него.

Осенью 1909 года Нина, по-видимому, получила передозировку и чуть не умерла. Через несколько недель она немного оправилась и собралась за границу — «в ссылку», по ее собственному выражению. 9 ноября 1911 года Брюсов и Ходасевич проводили ее на вокзал. Она была еще больна, ее сопровождал врач. Нина уезжала навсегда и знала, что больше никогда не увидит Брюсова.

_{Отрывок из книги Андрея Аксёнова «Поп Гапон и японские винтовки: 15 поразительных историй времен дореволюционной России». М.: Издательство Альпина Паблишер, 2023.}