Мы выехали на Свирень рано утром. На двух небольших, нагруженных как вьючные мулы «Сузуки Джимни». Впереди нас ждали романтика палаток, костров, лодочные заплывы и, конечно, рыбалка. Нас было четверо, как обычно: профессор Карасин с женой Дашей, задумчивый исполин — поэт и по совместительству энтомолог — Елецкий и я, ваш покорный слуга, скромный редактор Валентин Ершов.
Многоопытный Елецкий, усадив меня на пассажирское сиденье, возглавил нашу маленькую экспедицию, и мы устремились прочь из столицы все дальше по Новорижскому шоссе в сторону Тверской области. Туда, где лениво блестит под июньским солнцем спокойная и темная, как крепкий чай, река Свирень. Про нее Елецкому, азартному коллекционеру заповедных рыбацких мест, не засиженных еще заядлыми спиннингистами, рассказал заслуженный рыбак из Питера.
Тот ездил туда уже много лет и уверял, что ни такой дивной не тронутой цивилизацией природы, ни такого богатого поклева он нигде не встречал. На место, к слиянию речки с Лиховецким озером, мы прибыли вскоре после обеда, неспеша поставили палатки, разобрали рюкзаки.
Даша стала хлопотать на тему ужина, а мы в надежде внести в него свою лепту настроили спиннинги и, надев высокие заброды, отправились за добычей. Минули подлесок, и тихая речная гладь раскинулась перед нами. Мы, осторожно обходя коряжник, зашли в воду и забросили блесны.
Тут важно встать не просто где приспичило, а постараться спроецировать свой силуэт на дерево или большую корягу, так рыба примет тебя не за наглого чужака, а за природное препятствие. И не забывать вовремя подсекать, хотя и не торопиться сверх меры.
Правда, в этот раз рыбацкие премудрости нам мало помогли. Посулы питерского оракула не спешили сбываться. Мы с Карасиным не поймали вообще ничего, и только многоопытный Елецкий вытащил пару окуньков, по виду грамм по 200 каждый. Из такого улова ужин, конечно, не сварганишь. В первый вечер у костра нас ждала обычная тушенка с гречневой кашей, правда, наличие пары бутылок отличной текилы превращало и такое будничное меню в праздник.
Когда стало смеркаться, мы смотали спиннинги и пошли обратно к лагерю. Проходя сквозь подлесок, мы заметили странную перевернутую лодку, спрятанную кем-то метрах в десяти от берега. Она была явно старая, но хорошо просмоленная и совершенно аспидно-черная, того глубокого цвета, что при взгляде на него кажется, что ты проваливаешься в абсолютную тьму. От нее веяло чем-то нехорошим, даже воздух вокруг нее казался более густым и каким-то маслянистым. Он словно клубился, подобно дыму над обугленной головней.
Елецкий заметил, что это, наверное, лодка кого-то из местных, скорее всего, деревенских. Карасин же в свойственной ему саркастической манере предложил «одолжить» ее завтра и попробовать половить «с воды», выйдя в озеро. Мне эта идея не показалась забавной, еще не хватало в первые же дни настроить аборигенов против себя. Но из ложного чувства такта я промолчал. За что и корю себя сегодня.
Несмотря на неудачи первого поклева, вечер прошел прекрасно. После городской суеты посиделки у костра с мисками ароматного варева и огненной текилой в граненых стаканах показались нам верхом блаженства.
Оттого в первую ночь лично я и спал как убитый. Упоительный лесной воздух, пропитанный сладковатой горечью близкой воды, и текила погрузили меня в дивный морок.
Во сне я стоял по пояс в воде, чья гладь в ночи блестела той же смолистой чернотой, что и виденная нами сегодня лодка. Мой спиннинг был заброшен далеко, строго следуя ослепительной лунной дорожке, которая подобно пружине растянула и без того немаленькую Свирень до широты Енисея.
И поскольку небо по контрасту с чернильной рекой казалось почти что серым, я видел, как издалека ко мне приближается та самая лодка с замершей на ней высокой фигурой. Фигура не делала никаких попыток грести, но лодка все равно неумолимо приближалась. От нее веяло скорее не ужасом, как бывает в кошмарных снах, а какой-то безысходностью.
Но тут спиннинг в моих руках задергался, как будто на блесну клюнула крупная рыбина. Щука — пронеслось в моей голове, и прездоровая! И я, позабыв про лодку и ее странного пассажира, стал подсекать, умело подтягивая к себе добычу, пока, наконец, передо мной на берег не выпрыгнула странная мохнатая рыба.
Я дрожащими руками поднял ее и увидел, что это никакая не щука, а человеческая голова. Вздрогнув в моих ладонях, она открыла белые глаза без намека на зрачки, и я узнал Карасина. Вот тут уж меня и охватил настоящий ужас.
– Зря ты тогда промолчал, — печально сказал Карасин. После чего голова дернулась и застыла, кажется, окончательно умерев.
Тут я закричал и проснулся.
За завтраком, который состоял из овсянки со сливочным маслом, семги, купленной еще в Москве, и ароматного кофе, сваренного в котелке, я рассказал друзьям о страшном сне. Елецкий лишь глубокомысленно покачал головой и, извинившись, ушел в лесок, а профессор с Дашей переглянулись и захихикали как школьники, Даша даже покраснела.
– Зря ты, старик, не рассказал свой сон чуть раньше, — сквозь смех сказал Карасин. — Мы-то с Дашуней, грешным делом, уже опробовали ту лодку, во всех смыслах…
– Да ну тебя, пошляк, — вспыхнула Дашуня, — не слушай его, Валя, мы просто покатались на рассвете по озеру. Но потом все вернули на место.
– Да-да, под те же кустики, — добавил Карасин и опять захихикал.
Я натужно улыбнулся в ответ, но в душе моей поселилась странная липкая тревога, природа которой мне самому тогда была не ясна.
В остальном день прошел в томной, почти медитативной рыбалке. Погода нас баловала, воздух был теплый и звенел изумрудным золотом, река текла по-прежнему неспешна и молчалива, отливая темным янтарем в лучах солнца, но все же она одарила нас несколькими крупными судаками, двумя щуками и одним увесистым язем, про мелких окуньков я уже и не говорю. Основную добычу, конечно же, вытащил многоопытный Елецкий, он же поделился с нами удивлением от столь обильного поклева. Видно, озеро извинялось за вчерашний холодный прием.
Так что ужин второго дня стал настоящим пиршеством, и мы чествовали друг друга, запивая сытую гордость охлажденным в реке шардоне и бренди из карасинских запасов. Беда разразилась на следующее утро.
Вторую ночь я проспал бревном, совсем без сновидений. Лишь на рассвете мне привиделся кошмар.
Снилось мне, что я лежу рядом с Дашей Карасиной, и что мы нежно гладим друг друга по волосам. Надо сказать, что в жизни я никогда не испытывал преступного влечения к жене друга! И, проведя пальцами по ее пухлой щеке, я вдруг как бы окунаю их во что-то холодное, мокрое, вязкое, подношу к глазам, а это кровь. Смотрю, а рядом со мной лежит не вся Даша, а лишь ее усеченная голова, и с грустью смотрит на меня.
– Зря ты, Валька, тогда промолчал, — шепчет она посиневшими губами. Тут я и проснулся, дрожа всем телом и размазывая слезы по щекам.
Я, как безумный, выскочил наружу и столкнулся с Елецким, который задумчиво стоял перед карасинской палаткой. Он и сообщил мне, что, по-видимому, мы остались одни. Профессор и его смешливая супруга пропали, как сквозь землю провалились.
Сначала мы решили, что они вновь отправились на одну из своих романтичных утренних прогулок, и, проклиная их некомпанейский характер, пошли удить в одиночку. Но Карасин и Даша не появились ни к обеду, ни позже. Более того, все их вещи остались в палатке, включая ключи от машины и сотовые телефоны, от которых в местной глуши все равно проку не было.
Отчаявшись отыскать их в лесу, мы, собрав все ценные вещи, погрузились в один из «Джимни» и поехали в ближайшую деревню, располагавшуюся за лесом в двух километрах от нашей стоянки.
В деревне мы оставили машину на главной площади, если так можно было назвать пятачок щербатого асфальта между почтой и местным сельпо, и отправились в магазин, представлявшийся нам средоточием местной жизни. Пока мы шли к нему, несколько попавшихся по дороге аборигенов испуганно свернули за угол, а какой-то ничейный ребенок, игравший у водонапорной колонки в кораблики, и вовсе разрыдался и убежал, бросив свою флотилию.
В сельпо было немноголюдно, но несколько мужиков пили за пластмассовым столиком пиво, а стандартная среднерусская продавщица с необъятным бюстом за кассой лениво лузгала семечки, словно отбывая тяжелую рутинную повинность.
При виде нас она перестала лузгать, и черная шелуха посыпалась из-за щеки на прилавок. Мужики повскакали и стали бочком отходить к двери. Двое благополучно убежали, а третьего Елецкий, будучи, как я уже упоминал, исполинского роста и увесистого телосложения, ловко поймал за воротник и вернул в магазин.
– Мы ищем наших друзей, — громко и четко выговаривая слова, словно обращаясь к иностранцам, проговорил Елецкий. — Она рыжая, лет тридцати пяти, в очках, рост метр шестьдесят примерно, он высокий, но ниже меня, лысый, в очках, лет пятидесяти, оба вида городского, но одеты по-походному, одним словом, туристы, видели?!
Продавщица отчаянно замотала головой, а пойманный поэтом-энтомологом мужичок внезапно прокашлялся и сказал хорошо поставленным фальцетом.
– Нет больше ваших друзей, не ищите!
– Как это нет? — невольно переходя на такой же фальцет, удивился я.
– А так! И вас скоро не будет, меченые вы, сразу ж видно! Пометил он вас, и, значит, идет за вами.
– Кто пометил? — грозно спросил Елецкий, словно ничуть не удивившись такой возможности.
– Ясно кто. Он, ночной рыбак, — уже шепотом засипел абориген. А пышногрудая продавщица наконец закрыла напомаженный рот и испуганно перекрестилась.
– Лодку трогали?
– Какую нафиг лодку?! — Елецкий встряхнул мужичка для острастки.
– Черную лодку, — догадался я, и давешняя липкая тревога вместе с не менее липким страхом разлились по телу, — ту, что в кустах. Они на ней катались, утром, вчера…
– Долботесы… — тихо сказал мужичок, и в голосе его было столько печали, что Елецкий от неожиданности его отпустил, — вы же теперь все трупы!
– Расскажи им, Теодорыч, — басом пророкотала продавщица, — пусть хоть напоследок узнают.
И Теодорыч рассказал. Это была местная легенда о так называемом Ночном Рыбаке.
Ровно в полночь он выходит на призрачной лодке на свой мрачный промысел. Только вместо плотвы, окуней, щук и язей охотится он за душами человеческими.
Черная как смоль лодка неспешно скользит по реке мимо камышей и коряг, а высокий и худой, как скелет, рыбак насаживает головы тех, чей черед пришел или вот-вот должен прийти, на длинную илистую пику, заточенную с двух концов, которой он дотягивается с реки до самых деревень и поселков.
А после увозит свой скорбный улов на самое дно Лиховецкого озера, где кормит им спящее чудовище — Дрему Озерного или Мокрого Папу. Естественно, не щадит он и случайных свидетелей.
А уж пуще всего тех, кто найдет его лодку и не дай бог к ней прикоснется, не говоря о том, чтобы тайно ею воспользоваться. Таких кощунников он метит, и воздух вокруг них начинает густеть и клубиться подобно мареву, только сами они того не видят.
На мой вопрос, сколько лет этой красивой, но жуткой легенде, Теодорыч прикинул на пальцах и ответил, что без малого уже лет сто сорок-сто пятьдесят. Аккурат тогда одна из древнейших и могущественных ведьм Ефросинья Лопухина назначила Свирень, озеро и прилежащие к ним леса своей Малой Родиной. Ведьма та давно сгинула, а расплодившаяся под ней нечисть до сих пор лиходействует. Отсюда и название озера.
– Белая горячка, — сурово констатировал Елецкий и, резко развернувшись на каблуках, вышел за дверь, вслед за ним и я покинул сельпо. Мы вернулись к машине и молча, старясь не глядеть друг на друга, отправились к лагерю. Только остановив «Джимни» вблизи палаток, Елецкий повернулся ко мне и спросил:
– Что думаешь?
– Думаю, нам не стоило трогать лодку. Точнее, Карасину не стоило…
Елецкий в своей манере глубокомысленно кивнул и пошел к палатке. Солнце клонилось к закату. Пару часов мы еще побродили по лесу, выкрикивая имена пропавших друзей, и, наконец, вернулись к стоянке. Мы решили завтра пораньше собрать лагерь и отправиться в ближайший городок Пено, прямиком в полицейский участок!
В тишине мы поужинали холодными остатками вчерашней трапезы, готовить настроения ни у кого не было. От алкоголя и вовсе отказались.
Спрятавшись в палатке, я первым делом проверил все застежки и клапаны, и, свернувшись в спальном мешке на полу, наскоро записал события последних трех дней. Чем черт не шутит, вдруг и нас сегодня заберет тот Ночной Рыбак, наколет на свою инфернальную пику и повлечет через тину, коряги и водоросли, вздымая мутные фонтанчики ила, на самое глубокое-преглубокое дно, где дремлет среди вековых валунов по пояс в гальке из человечьих и рыбьих костей всевластный хозяин безмолвных вод — Мокрый Папа.
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 4, июнь 2022
Только для читателей «Вокруг Света»: получите скидку 50% на сотни тысяч книг на сайте Литрес. Переходите по и вводите промокод vsveta50. Скидка действует на первую покупку любого количества книг через корзину в течение 1 дня после активации промокода. Акция продлится с 4 по 31 июля 2022 г. Приятного чтения!
