Миша Трухин.
Тысячи геологов мечтают об открытии. Одна такая мечта сбылась на одной из рек Приморья. Здесь геолог Миша Трухин нашел большое рудное месторождение.
Партия Саши Бабаева, в которой был Трухин, искала кассетирит — оловянный камень. Горы здесь уже прославились кассетиритом. И вот ручей за ручьем: пробы, пробы, пробы...
Когда от отряда Миши Трухина пришло известие, что геологи на ручье «Восток-2» напали не на кассетирит, а на другой, еще более ценный минерал, многие усомнились — никогда раньше его следов здесь не находили. Трухин не остался на ручье — надо было идти дальше, выполнять план сезона. Но когда план был выполнен, отряд Трухина вернулся к ручью. Геологи пошли вверх, навстречу месторождению. Веря в него, и, по геологической традиции, не говоря о нем вслух. Вокруг месторождения можно ходить месяцами — и не найти. У них были недели. Первые недели дальневосточной зимы...
Батовщик Семен Русин.
Впрочем, лучше было услышать об этом из уст самого первооткрывателя. А он был далеко, на ручье «Восток-2», у верховий реки Таежной.
Нам предложили вертолет.
— У нас на «Востоке-2» и посадочная площадка уже есть. Доставят с комфортом.
— А нельзя ли по реке, на лодке?.. Чтобы никакого «верхоглядства»...
Лодки в Приморье называют батами, а лодочников — датчиками или батовщиками. Настоящий бат должен быть выдолблен из цельного ствола какой-нибудь даурской лиственницы. Но в поселках геологов, да и в селах, где живут исконные таежники, лодки давно уже не долбят, а сшивают из досок. Модернизированный бат — это длинная плоскодонка с тупым носом и двумя моторами на корме. На двух моторах, однако, ходить можно лишь по плесам в среднем течении реки.
В верховьях река петляет от порога к завалу, от завала к прижиму. Здесь первое слово — батчику. С крепким шестом в руках стоит он на носу, попеременно демонстрируя свою хватку, зоркость и силу.
В нашей лодке самые знатные в Приморье датчики — Андрей Жеребецкий и Семен Русин. Кроме них, в большую воду вряд ли кто рискнул бы на трехдневный переход. Мастерство у них нажитое — оба всю жизнь на реке. Оба работу свою исполняют не без некоторого артистизма. Миновав опасное место, Петрович, так зовут здесь Русина, подмаргивает Андрею: «Кури!»
Вместе с нами на «Восток-2» едут два очень нужных там человека — Саша Бабаев, начальник партии, и Саша Попов, назначенный к Бабаеву старшим геологом.
Оба они из породы «самых молодых». Один — самый молодой начальник партии, другой — самый молодой старший геолог на Дальнем Востоке.
Таежная... Вот ты какая, Таежная!
...Случалось ли кому пережить такое ощущение — словно все то, что происходит с вами, уже происходило раньше, и то, что вы видите, вы уже видели, и то, что слышите, слышали раньше, — словом, приходилось ли вам вспоминать настоящее?
Вот такое ощущение возникло у нас, когда мы попали на Таежную. Мы вспомнили, что уже были на ней. Когда? Ковда в Москве планировали эту поездку...
Тогда, в Москве, Таежная виделась нам сильной рекой под голубым небом в красно-зеленом ущелье сопок. И были- еще коварные пороги, и лихие лодочники, и тяжело груженные лодки, и скользкие хариусы в траве, и синий дым костра...
Таежная действительно оказалась такой — сильной и голубой.
Только мы отплыли от берега, как на другой стороне реки показалось село, растянувшееся по берегу километров на пять. Это большое село, издавна известное дальневосточникам. Раньше здесь жили старатели. У ручьев еще сохранились ямы, где в лотках и на деревянных решетах они перемывали песок, выбирая золотые крупицы.
Лодки с трудом преодолевали течение. Мы плыли вверх по реке.
Вечером добрались до маленького поселка из десяти домов. Петрович с Андреем решили поставить в затончике сеть. Едва мы стали распутывать ее, как на нас набросились комары. Они, пикируя, с разлета впивались в кожу.
Утром из сети вынули штук восемь жирных хариусов и ленков. После ухи и крепкого до горечи чая, какой умеет готовить только Петрович, мы стали собираться в дорогу.
Над тайгой висел туман. Даже ближние деревья едва угадывались по сизоватым контурам. Батовщики в такой туман выходить не решились. Мы сели на берегу, закурили и стали ждать. Постепенно проступили вершины деревьев, низины, река, солнце... Заискрилась роса на паутинках, накинутых на прибрежные кусты шиповника. Туман растворился. Едем!
Иногда борт скребут шершавые черные камни, иногда по лицу хлещут ветки, нависшие над водой... От батовщика требуется огромное усилие, чтобы течение не развернуло бат, не бросило его на берег или камни.
В одном месте реку перегородил бурелом. Батовщики в таких случаях топором и пилой прокладывают себе путь. Но сейчас нас много, и мы можем перетащить лодки волоком.
— Как из варяг в греки, будь ты неладна! — говорит Андрей Жеребецкий.
Мы свалили груз на берегу и потянули лодки по вязкой земле. Наконец, снова взревели моторы, вспугнув стаю уток. Петрович, вытирая шапкой мокрое лицо, крикнул: «Кури!»
Поздно вечером мы добрались до местечка, где геологи организовали свой лагерь. Две избушки-времянки, большая палатка с выцветшими скатами, печка под навесом из жердей. Через ручей переброшен мостик еще к двум домикам—радиостанции и складу.
На костре пофыркивал котелок с картошкой, а рядом плескалась река.
Кто знает об этих местах сегодня, кроме батовщиков да геологов из партии Саши Бабаева? А может быть, скоро о них заговорит вся страна. Приедут сюда воронежцы, москвичи, ленинградцы, прорубят в тайге дорогу, а топографы, определив широту и долготу, поставят на карте новый кружок. Домики-времянки подденет на стальные рога бульдозер, расчистит место для большого дома, первого дома первого города в этих местах... А первооткрыватель Миша Трухин с товарищами уйдет дальше, и снова нелегко будет добраться до них...
Протрубил олень. Он кричал где то в сопках. Отозвался другой. У оленей время гона. Какая глушь!.. Олени, полные рыбы реки, тигры, которые крадутся где-то близко и, возможно, один из них сейчас следит за тобой...
Мы засыпаем в спальных мешках. Кругом ни звука.
Путь на лодках окончен. Теперь надо идти пешком. И мы идем, растянувшись цепочкой. Болото заросло мхом, пружинит под ногами. Марь. Пахнет прелью и железом. Грязь обжимает сапоги, не хочет отпускать.
Стволы высохших деревьев, как черные свечи, торчат из мха. За ними — рыжая сопка. Пот струится по лицу. От жары и прели заходится сердце. Саша Бабаев идет легко, ему хоть бы что! Сухощавый, с узкой спиной и крепкими ногами. Не одну сотню километров исходил он с тех пор, как приехал сюда работать начальником партии. Бабаев — тридцать шестого года рождения. Но каждое слово он обдумывает, будто взвешивает, и только тогда произносит вслух, как умудренный опытом человек.
Может быть, сейчас, идя по топкому болоту, Саша вспоминает зимнюю дорогу, которую он пробивал, после того как получил телеграмму от Миши Трухина об открытии?
Тогда тайгу придавил тяжелый, жесткий снег. Деревья походили на огромные белые шатры.
Вертолет забросил Бабаева с тремя рабочими в тайгу, а вторым рейсом доставил лошадей и сани. От вертолетной площадки до нового рудного месторождения было восемь километров, но маленький обоз двигался со скоростью улитки. В чаще приходилось петлять или рубить деревья. От промерзлой древесины топор отскакивал, как от камня.
Ночью над вершинами деревьев поднялась льдышка-луна, осветила тайгу мертвым светом. На стенах полуразрушенной избушки блестел иней.
Спали, прижавшись друг к другу, руки и ноги ломило от холода.
На другой день дошли до устья ручья «Восток-2». На бугристом зеленоватом льду поставили палатку. Но и через брезент и сквозь вату спального мешка пробирался холод. Хлеб настолько промерз, что даже топором нельзя было отрубить куска. Мерзлый хлеб грызли, как жмых. Пытались связаться по радио с экспедицией, но батареи тоже замерзли.
И еще шли один день. Саша заметил, что на голубизну неба стали наползать тучи.
— Будет пурга, — сказал Ваня Гусев.
— Пойдем дальше или поищем укрытие? — спросил Коля Брышко.
— Дальше пойдем, — ответил Саша Бабаев и подумал: «Пурга скоро не кончится. Надо идти. Идти хотя бы для того, чтобы не одолел соблазн плюнуть на все и уснуть, или вернуться назад».
Не с таких ли палаток начиналось рождение многих городов?
Пурга задула вечером, когда до лагеря Трухина оставалось всего два километра. Ветер сбросил с деревьев весь снег. Лошади барахтались в нем, и Саша с Иваном Гусевым, Колей Брышко не только искали обходы, рубили чащу, но и разгребали сугробы.
Два километра... Пешеход преодолеет их минут за двадцать, машина — за минуту. А тогда шли весь вечер и ночь. И казалось, что не будет конца этой мучительной дороге.
Иван Гусев прислонился к стволу и стал медленно опускаться на снег.
— Ваня, Ваня! — Бабаев тряс его за плечи, но тот не отвечал.
Тогда Саша скинул рукавицы и стал растирать снегом его лицо. Иван очнулся. Несколько секунд назад он, может быть, уже видел жаркий край, чувствовал сладкую истому отдыха. Сердце, обессилевшее от усталости, отказывалось работать, через секунду-две наступила бы смерть.
Саша и сам едва держался на ногах, кровоточила иссеченная снегом кожа на лице. Ему-то надо было выстоять во что бы то ни стало. Он был здесь главным. Он мог распорядиться устроить ночевку. Ребята разожгут огромный, жаркий костер, вскипятят чай. Но тяжкая ноша после привала станет еще тяжелей... Надо идти и идти.
И все же дорога к «Востоку-2» была проложена. Все вместе пять дней пилили, трелевали лес, строили дом. Потом натопили печь, наварили пельменей, извлекли из неприкосновенного запаса спирт. Устроили новоселье. И будто трудной дороги не было... Только на ладонях остались мозоли да сизые пятна на обмороженных щеках.
В воспоминаниях все кажется проще и легче. Сейчас лето, тепло. И идти Саше легко, свободно, весело...
Вечером показались домики геологов. Поселок теперь также называется «Востоком-2». С трех сторон его зажали сопки, и только с одной, откуда мы шли, открывается долина реки Таежной. Домики срублены из мелких бревен, поставлены на высокие фундаменты, чтобы в них не заползали змей, энцефалитные клещи и прочая мерзость, живущая в приморской тайге.
Наконец мы встретили Мишу Трухина.
Он стоял перед нами в застиранной рубашке, коротких бумажных брюках, в стоптанных ботинках на босу ногу и старом коричневом берете. Миша Трухин походил на южанина — смуглый и кареглазый, хотя родители его — коренные дальневосточники. До техникума Миша работал в съемочно-поисковой партии. Женился здесь же. Миля Пущина, тоже геолог, настояла, чтобы Миша поехал учиться в Семипалатинск. Оттуда он вернулся два года назад.
— Я обо всем расскажу вам завтра, когда пойдем на участок, — пообещал Миша. — Отсюда недалеко, километр триста метров...
Километр триста метров — так может сказать только тот, кто измерил каждый шаг, ощупал каждый камень на этой крутой сопке, заваленной буреломом и валежником.
Светлая от осыпавшейся хвои тропинка тянется к вершине сопки, огибая валуны.
Солнце взошло и сразу же стало нагревать тайгу, остывшую за сыроватую ночь. Миша идет, помахивая геологическим молотком.
— Осторожно, не упадите, — предупредил он, — шурф. Таких по всей сопке с сотню будет.
— А где самый главный? Там, где руду нашли?
— Скоро увидите.
Поваленное дерево преградило нам путь. К вершине сопка становилась круче. Сели отдохнуть.
— Лагерь наш был вот на этом месте, — сказал Миша мимоходом. — Хвою видите? Мы подсовывали ее под палатку, чтобы было мягче и теплей спать.
...Миша догадывался, откуда таскает ручей рудные камешки, но ему надо было знать о месторождении все — размеры, границы, глубину залегания. А это значит рыть шурфы, брать пробы. Сопка — сплошной камень. Пробивали шурфы. Метр, другой. Дальше ничего не было — один песок. Брались за другой шурф, за третий, десятый...
После дождей ударил мороз, и через неделю выпал снег. Обледенели палатки и спальные мешки. Шурфы рыли вчетвером: Миша Трухин, Миля Путина, техники Юра Петров и Никифор Лядецкий. Рыли с утра до поздних сумерек. Когда темнело, разжигали костер и работали при его трепетном свете. Лом со звоном отскакивал от крепкого камня, высекая искры. Надо было бить в одну точку — раз, два, три... десять... и тогда крошилась маленькая, со спичечный коробок, долька. А сколько таких долек надо отбить, чтобы вырыть яму глубиной в пять или семь метров? Лом выскальзывал из смерзшихся рукавиц. Забывшись, за него хватались голой рукой, и тогда металл впивался в ладони, срывая кожу. С каждым часом лом тяжелел, как будто в него вливали ртуть. А когда он выпадал из рук и не было сил разогнуть спину, забирались в холодные спальные мешки.
Дул ветер, палатки звенели льдинками. Засыпая, Михаил придумывал «счастливый конец» — вдруг кто-нибудь скажет, откопав новый шурф: «Братцы, вот и нашли мы руду...»
Так проходили дни и ночи. И вот в один из пасмурных промозглых вечеров лопата наткнулась на руду.
Лядецкий с размаху отшвырнул кирку и выдохнул: «Все!».
Тридцатого октября Миша передал радиограмму: «Осталось день продуктов. Работы закончены. Результаты хорошие. Трухин».
— Потом за нами прилетел вертолет, — сказал Миша. — С воздуха мы увидели наш ручей. Он был едва заметен, хотя тайга поредела, сбросила листья. В экспедиции нам дали неделю отдыха.
А потом вам, наверное, Саша Бабаев рассказывал, как прокладывали дорогу, строили на «Востоке-2» дом и снова рыли шурфы...
Мы остановились у ямы, обнажившей скалу руды.
Ловким ударом молотка Миша отколол от камня кусок, подал его нам.
— Послушайте,Миша,а почему вы назвали месторождение «Восток-2».
— Так это совпадение.
— Совпадение?
— Ну да.
И Миша рассказал нам удивительную историю.
7 августа к ним пришла весть о героическом полете Германа Титова. И тогда техник Юра Петров предложил назвать ручей, который они собирались обследовать «Восток-2».
Мог ли он предполагать, что из сотен окрестных ручьев именно этот несет в себе скрытое и очень нужное стране богатство?
Когда месторождение разведают полностью, экскаваторы будут черпать руду прямо с поверхности. Здесь откроют большой рудник. А если вырастет город, люди непременно должны помнить о первооткрывателях, об этом парне в коротких бумажных брюках и стоптанных ботинках.
Хорошо бы лет через пять или десять приехать сюда снова, пройти по этим местам. Хорошо бы рядом с широкой дорогой увидеть заросшую тропу, по которой шли геологи, или встретить поляну, где они сбрасывали рюкзаки с онемевших плеч, или посидеть у ручья, из которого они пили холодную лесную воду. Вспомнить, как в глуши дальневосточной тайги запустили в жизнь «Восток-2».
А. Ефремов, Е. Федоровский, фото авторов
