Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Добрый, мирный народ хопи

24 августа 2006Обсудить
Добрый, мирный народ хопи

Слова, употребленные в заглавии, — самоназвание народа хопи. Так звучит в переводе с их языка само имя «хопи». Народ этот небольшой — наверное, чуть меньше десяти тысяч и в своей истории ни на кого не нападал. Говоря «история», я не имею в виду ту писаную, которая, в сущности, начинается с первой встречи индейцев с белыми: хопи свою историю помня со времен допотопных. Как вы убедитесь довольно скоро, это следует понимать дословно — «до Потопа», а также «до Оледенения» и даже «до Великого Огня».

Возможность попасть в землю хопи — в их резервацию в северной Аризоне — появилась у меня в марте прошлого года, когда я приехал в город Солт-Лейк-Сити, где знакомился с жизнью мормонов, потомков пионеров штата Юта. Аризона — соседний штат, граничащий с Ютой с юга. А резервация индейцев-навахо, со всех сторон окружающая землю хопи, северной своей частью заходит в южную Юту. Езды-то всего ничего: два дня.

Добрый, мирный народ хопи

На карте написано «Нация хопи». Это может быть не сразу понятно, поскольку для нас слово «нация» — примерно равно понятию «национальная принадлежность». Индейцы же — это относится не только к хопи — вкладывают в него другой смысл: «государственное образование».

Именно «образование», потому что государств у индейцев нет, а слово «резервация» они не любят. Вообще-то резервация — это не совсем то подобие концлагеря, как мы себе некогда представляли. Любой индеец может покинуть ее, когда захочет, поселиться, где хочет, и стать полноправным гражданином США — со всеми правами и обязанностями.

Но эти обязанности да и сама жизнь среди белых не позволили бы ему придерживаться традиционного образа жизни, завещанного предками; он утратил бы свою принадлежность к народу, корни которого уходят в землю Америки.

Он превратился бы в одного из американцев-тако-го-то-происхождения — как все вокруг. И не более. (Кстати, таких индейцев тоже немало.) Живя же в месте, отведенном его племени, не участвуя в выборах, не служа в армии, не имея многих прав, он сохраняет свой язык, свою веру, свои обычаи. Палка, как говорится, о двух концах.

У нации свои отношения с другой нацией — Соединенными Штатами Америки. Почти дипломатические, договорные. Каждую индейскую нацию возглавляет Совет вождей. Сказать правду, мирных хопи почти не осталось бы: воинственное племя навахо, пришедшее с севера, чуть не отняло у хопи и последний клочок земли, не останови их правительство Штатов.

И ныне «Нация навахо» окружает маленькую «Нацию хопи» со всех сторон в штате Аризона. Считается, что хопи — около 10 тысяч. Этнографы относят их к группе индейских народов пуэбло, что по-испански значит «живущие в поселениях из глины»: это племена зуни, тано, керес. Они даже говорят на несхожих языках, но их роднит образ жизни, занятие земледелием, схожие религиозные представления. И везде, где живут или жили пуэбло, осталось на скалах изображение странного существа — то ли муравья, то ли горбуна, играющего на длинной дудочке... Его зовут «кокопелли».

Через долину богов к мексиканским водам

У меня оставалось дел дня на два в столице Юты и, завершая их, я уже начал готовиться к броску на Юг. Вечером мне позвонил Виктор Привальский, старинный мой университетский друг, физик и математик, последние пять лет работающий в университете городка Логан — в ближнем подсолтлейкситье. Профессор был удручен:

— Вес срывается, — выпалил он, — хопи не хотят тебя видеть. Они мне звонили. Физик и математик с отеческой заботливостью помогал мне в осуществлении моих намерений. Он знал, что импровизацию здесь не любят, предпочитая все готовить заранее, продуманно и тщательно. Он связал меня с мормонами, он же и дал факс в Совет Вождей Нации хопи.

Настало время весенних обрядов, и очень не хотелось, чтобы нас с этих обрядов вывели, как мальчишек-безбилетников из кино. Незамеченными мы бы не остались; не сообщи он вождям, это сделала бы хозяйка мотеля в резервации: в маленьком народе все друг друга знают.

— То есть? — удивился я. — Клянус тебе, ничего плохого я народу хопи не сделал. Ну, писал разок... по источникам.

— Да не против тебя лично. Против всей прессы. Она мне так и сказала: «Маленький, безобидный народ хопи устал от информационной эксплуатации». Женщина из общественного совета по культуре хопи сказала. Пуст сказала, пришлет подробный план, а мы передадим его вождю по пропаганде, или по оргработе, я точно не помню, но сильно на это смахивает. Я говорю: «А когда ответите?», а она отвечает, мол, когда нужно, тогда и ответим. Но если даже вождь позволит, то запрещено входить в дома, докучать людям вопросами... Что делать? Не успел он договорить, как я понял, что мое положение беспроигрышно.

—Едем, — сказал я твердо. — Пустят — хорошо, не пустят — тоже хорошо, задержит племенная полиция и посадит в кутузку — еще лучше. В любом случае — это жизнь хопи в современном мире, такой же предмет изучения, как и обряды, — но тут же поправился, — однако обряды все-таки лучше.

— Н-да? — недоверчиво переспросил профессор. — Едем? — И, как бы убедив себя сам, закончил уверенно: — Едем! К вечеру следующего дня сомнения развеялись. Виктор посоветовался со знающими людьми в университете, и те заверили его, что запрет не имеет никакой силы: совет по культуре — организация общественная, в нем нерегулярно собирается местная интеллигенция.

Кто-то из ее представителей разгневался, но, выпустив по телефону гнев, как пар, тут же об этом и забыл. Наверное, сама звонившая. На всякий случай, сказали знающие люди, не ищите в резервации общественного совета, остальным на это начихать.

Знакомые там есть? Знакомые были. Мой друг год назад побывал в краю хопи, очень увлекся их деревянной скульптурой и работами из серебра и даже встретил Рождество в доме одного белого учителя. Тот несколько лет живет среди хопи, как хопи и в таком же доме. Он, наверное, поможет.

Ранним утром 13 марта мы тронулись в неблизкий путь. Только доехать до Испанской развилки, свернуть, дальше просто — к вечеру будем в Моаве, там и переночуем. Библейское название говорило, что Моав — город белых, основанный и населенный первопроходцами Юты, трудолюбивыми мормонами.

От Моава по шоссе № 191 к Блэндингу, к югу от Блэндинга — поворот на запад на хайвэй 95, потом на юг на 261. Через Долину Богов по 163-му к востоку, затем на юг и по 191-му к Мексиканским Водам, потом на Чинле, там на юг до 3-го и по нему — на восток к Кимз-Кэ-ньону. Там культурный и торговый центр хопи, там же и заказанный мотель.

В редких населенных пунктах все чаще стали встречаться лавки с индейским товаром: «Индейская ювелирная работа и керамика». «Ювелирные изделия, керамика и камина», «Качина, керамика и ковры». Потом лавки стали попадаться и без населенных пунктов — стрелками-указателями на шоссе. Мы приближались к стране навахо, а люди этого племени — признанные серебряных дел мастера.

Качина же — деревянные куклы хопи, изображающие людей в масках (никогда — с открытым лицом!), в шкурах, с понятными и непонятными предметами в руках. У хопи это предмет ритуальный, но теперь, когда они стали популярными, за их изготовление взялись предприимчивые навахо.

Проехать мимо лавок не было никакой возможности: остановились вы заправить машину или выпить кофе, хозяин, приняв ваш заказ, тут же задает вопрос:

— Не хотите ли посмотреть качина? Мой старинный друг, по счастью, стал за прошедшие годы таким специалистом по скульптуре хопи, что обмануть его было невозможно. Подделку он различал сразу. И не успевал еще продавец повернуться к полке, как Виктор кричал:

— Нет, нет! Эту не надо! Это работа навахо! Продавцы, очевидно пристыженные встречей с таким знатоком, от попыток навязать некачественный товар отказывались и только говорили:

— Настоящая работа хопи — знаете сколько стоит?

— А в чем дело? — спросил я. Случайный иноземец, я имел право не смущаться своего незнания: — Вот этот парень с ликом барсука и с луком в руках, разве не отличная штука?

Продавец и Виктор обменялись понимающим взглядом взрослых, услышавших вопрос дитяти.

— Работа хопи среди других индейских работ, — назидательно сказал продавец, — все равно, что «кадиллак» среди других машин. Их серебро, кстати, тоже...

У самой границы с Аризоной появился щит «Нация навахо», а через некоторое время мы пересекли невидимую границу штатов. Штаты не отличались никак. Но потом окрестности стали лесистее. Появилась группа строений: бензозаправочная станция, магазин, совершенно обычные дома. Но вывеска уже была двуязычной: «Naakaii To. Mexican Water».

А стоявшие люди похожи были на корейцев. Один из них по моей просьбе прочитал:

— Наакаии Туо. «Наукаи» по-нашему — «мексиканец», а «туо» — «вода». Мистер, хотите посмотреть качина?

Темный каньон кимз

Та же великолепная дорога вела нас, и то же небо, в котором неустанно чертили след самолеты с недалекой военной базы, простиралось над нами, но что-то изменилось. Так незначительно, что уловить это сразу было трудно, но ощущение изменения, возникнув, стойко держалось.

Время от времени мелькали отдельно стоящие домики, такие же легкие, фабричного производства, что и в небогатых кварталах виденных много городов. Рядом — машины, сараи, будочки, назначение которых было несомненным, как в наших дачных поселках. Паслись — штук по пять-шесть — овцы, иногда — лошади. Кажется, таких хуторков с немногочисленным домашним скотом видеть здесь не приходилось. У обочины лежала задавленная собака.

И двуязычные щиты с названиями поселений; а зачастую — и только на языке навахо: длинные слова, странные сочетания букв, масса значков над ними. Иной раз рядом с домами стояли восьмиугольные бревенчатые строения, похожие на юрты.

Остановились лишь подзаправиться у супермаркета на самой почти границе земель навахо и хопи. Супермаркет, как супермаркет, только люди вокруг азиатского вида: то ли корейцы, то ли буряты.

Лишь одна из женщин наряжена в почти цыганскую юбку и увешена серебром с бирюзой. Да еще мужичонка в стетсоновской шляпе — вот и все признаки Индейской Территории. И речь звучала английская. Пустынная местность сменилась лесами на равнине и на холмах.

Холмы становились выше, превращаясь в горы, лес густел. Исчезли восьмиугольные бревенчатые юрты, сменившись плоскокрышими каменными домиками. Мы добрались до Страны Хопи. Смеркалось.

И почти в полной темноте по круто змеящейся дороге мы въехали в Кимз-Кэньон. Виднелись скудно освещенные строения, и не было никаких указателей. И уже это безошибочно говорило, что Соединенные Штаты остались за холмами.

Даже за землями навахо. Мы подождали пока появится первый прохожий, но точно ответить, где мотель, он не мог, неопределенно махнув рукой. Наткнулись на провинциально-казенного вида здание: заперто.

Сделали еще круг, привлеченные светом фонаря, но, проехав его, оказались на том же месте. Снова проехали вперед и оказались на освещенной площадке, заставленной машинами. На фронтоне дома сиял электрический красный крест.

Белая врачиха обстоятельно объяснила, куда ехать, и нарисовала на бумаге план. Кто мы, зачем здесь — она не спросила. Ждавшие в приемной невысокие раскосые женщины с квадратными лицами и прямыми тусклыми волосами равнодушно смотрели мимо нас. На коленях у них сидели молчаливые дети.

Мотель располагался на удивление близко от места нашего въезда, и в канцелярии нас ждала любезная женщина с большим плосковатым лицом. Ничто в мотеле не отличало его од других американских мотелей, те же индейские одеяла узбекского вида, сделанные в Японии, покрывали широченные постели.

Вокруг было пусто и тихо. Я вышел на скудно освещенную площадь: высокий дом с витриной, напротив — разбросанные одноэтажные дома, в просветах чернели горы. Площадь была, плохо мощена — с горами, домиками, деревьями место напоминало маленький городишко в Крыму.

Но группа тихих раскосых людей с длинными волосами, стоявшая у витрины, да прошедшая женщина в шали до пят вызвали другую ассоциацию: поселок в Южной Америке, где-нибудь в Перу или Боливии, этакий Санта-Иса-бель-де-лос-Каньонес. Все вместе, однако, совсем не напоминало Соединенные Штаты. Третий мир?

«Четвертым» называет этот мир народ хопи. Не только свой каньон. Весь мир, где мы живем.

Четыре мира народа хопи

История народа хопи — история всего рода человеческого, ибо хопи — первые люди на Земле. Во всяком случае — американской земле. Люди жили последовательно в четырех мирах; три из них были разрушены, и виноваты в этом сами люди. Четвертый — нынешний, и что с ним будет, зависит от нашего поведения.

Сначала было только Пространство, и был Тайова, Создатель. Не было ни конца, ни начала, ни времени, ни жизни. Но все это уже существовало в мыслях Тайовы. И Тайова решил создать мир. Но сначала он сотворил Сотукнанга, своего племянника в помощь себе.

Сотукнанг из Бесконечного Пространства собрал все, что назвал Твердым, придал ему форму и разделил на девять частей: одну для Тайовы, одну для себя и семь для будущей жизни. Потом разделил воды и создал воздух. И взялся создавать жизнь.

В помощь себе он сотворил Паучиху. Паучиха взяла немного земли, смешала со своей слюной, вылепила Близнецов, вложила в них мудрость и спела Песнь Творения. Близнецы пошли вокруг света в разные стороны и там, где остановились, появились два конца Оси Мира. Приказал Тайова Близнецам взяться за концы Оси и запустить мир во вращение.

Паучиха собрала землю четырех цветов: желтую, красную, белую и черную и вылепила четырех мужчин и четырех женщин. Сотукнанг же наделил их четырьмя разными языками. Паучиха создала еще все, что людям нужно: растения, животных, минералы.

Первые люди не знали ни болезней, ни усталости, они могли говорить со зверями, и цветами, и камнями на их языке. И каждый день люди пели гимны Тайове, поднимаясь на холмы, как велели им Сотукнанг и Паучиха.

Людей становилось больше и больше. И нашлись такие, что начали пренебрегать заветами Сотукнанга и Паучихи. Но все же некоторые из них по-прежнему славили Тайову. Их Сотукнанг спрятал в подземных домах муравьев.

А Первый Мир истребил огнем.
Когда земля остыла, и лик ее совсем изменился, Сотукнанг вывел людей из муравьиных домов.

Второй Мир был не такой прекрасный, как Первый. Звери уже не жили среди людей, и растения не говорили с ними. Но все-таки мир был хорош, и всем всего хватало. И размножились люди. Построили много деревень, проложили между ними дороги. У них была обильная пища, и они хранили ее, как научились у муравьев.

Но в отличие от муравьев люди стали меняться имуществом и торговать. Все у них было, но они желали большего, И снова мало осталось тех, кто продолжал петь хвалу Тайове на холмах.

Опять Сотукнанг увел этих верных и вновь поселил в жилище муравьиного народа. А сам велел Близнецам отпустить концы Оси Мира. Горы поползли в море, море покрыло землю, наступил холод, и все покрыл толстый лед. Так кончился Второй Мир.

Верные провели все это время опять у муравьев.
В Первом Мире люди мирно жили с животными и были просты; во Втором — стали строить дома и деревни, развили ремесла. А в Третьем размножились так быстро, что построили большие города, разделились на страны и много чего придумали: украшения и драгоценности, например.

Тогда же придумали «патуувота» — кожаные шиты, обладавшие способностью летать, перевозя людей и грузы. Некий человек с пособниками прилетал в большие города, грабил их и улетал с награбленным. И во многих странах стали делать патуувота и вели бои в воздухе.

Война и разврат наполнили Третий Мир. И Третий Мир был истреблен потопом. Те же, кто пели на холмах Песнь Тайовы, опять были спасены: они уплыли в дуплистых деревьях, заранее срубленных Паучихой.

Плавание их было бесконечным — на восток и немного на север. Они проходили мимо островов, что раньше были вершинами гор. На большом острове позволено было отдохнуть, чтобы вновь уйти в плавание. На этот раз в круглых лодках, сплетенных из ветвей. Много раз пускали странники птиц, но те возвращались ни с чем.

А когда птица принесла траву и земля была близка, люди высадились, решив, что это и есть Четвертый Мир. Но появившаяся на берегу Паучиха разочаровала их:

— Нет, было бы слишком легко и приятно жить здесь, так вы снова быстро впадете в грех. Вперед — и дорога ваша будет трудной и длинной.

И они шли, пока не вышли на ледяной холодный берег, а потом вдоль этого берега еще дольше шли, пока не появился Сотукнанг и не указал им на место.

— Вот Четвертый — Завершенный Мир. Он не так хорош и приятен для жизни, как предыдущие. В нем есть вершины и пропасти, холод и жара, красота и безобразие; есть все — на выбор.

Сейчас вы разделитесь па кланы, и каждый пойдет за своей звездой пока она не остановится на небе. Там и поселитесь. Помните, чему я вас учил. И он исчез. А люди разбились на двенадцать кланов, и каждый пошел за своей звездой во все стороны света Четвертого мира — Тувакачи.

Опустим описание долгих странствий двенадцати кланов (чуть не сказал «колен») хопи, по все они, обойдя землю, собрались там, где и живет ныне народ хопи.

Первым же вышел к Центру Мира — ныне селение Олд Ораиби, самое старое человеческое поселение в Соединенных Штатах, — клан Медведя. А потом сошлись у трех мес — плосковерхих столовых гор — все кланы. Они стали сеять кукурузу, арбузы, разводить скот. Каждый клан помнит историю своего пути.

И история эта запечатлена в великолепных, затейливо вырезанных куклах «качина», что в переводе с языка хопи значит «уважаемые духи». Ибо «качина» называются эти куклы-духи, а также наряженные участники обрядов связи людей с Землей и Тайовой.
И сами обряды.

«Просьба не беспокоить»

План наш был бесхитростен. Заехать сначала к белому учителю, что живет, как хопи среди хопи, и положиться на его советы, а получится — воспользоваться его связями. Еще стоило заехать в дальнюю деревню на третьей месе: там замечательная лавка произведений индейского искусства. Ее содержит супружеская пара: она, Джейн, — местная индеанка, а он — белый по имени Джозеф. У них и купить можно неподдельную качину, и без доброго совета не останемся.

В столовой подавали «хлеб хопи» — толстые, сыроватые блины с серовато-голубоватой мякотью, яичницу с беконом и обычный чудовищный американский кофе. Белых в зале почти не было, официантами служила пара учтивых навахо. Хопи с серьезным видом сидели семьями и молча ели блины: день был выходной, люди завтракали вне дома и с мороженым. Было мирно, тихо и почти празднично.

Зато в прихожей праздничное настроение оставило меня: расчерченное яркими фломастерами, висело объявление.
«Объединенные деревни 1-й месы
Объявление
В связи с проведением обрядов Катсина деревни 1-й месы будут закрыты для туристов в следующие дни (везет мне: сегодня и завтра!) Мы извиняемся за причиняемое неудобство, но просим понять наше стремление к уединению. Отдел туризма ОД1М»

Близкое сердцу бюрократическое сокращение означало «Объединенные деревни 1-й месы». Положительно, неведомые темные силы договорились помешать мне, приехавшему в такую даль, увидеть что-нибудь, кроме районной столовой и объявлений райтуротдела племени хопи! Оставались еще две месы.

По пути до 2-й месы нам все время встречались машины, набитые индейцами. Они ехали на 1-ю месу, в отличие от нас их там ждали. Маски и набедренные повязки, очевидно, лежали в багажниках. Мы свернули на немощеный проселок, взяли в гору и оказались на пыльной площадке перед невысокими каменными домами.

Справа — на холмике сложены камни, разбросаны перья. Виктор предупредил вполголоса:
— Святилище. Не вздумай снимать! Постучали в дверь. Никакого ответа. Из соседнего дома вышел индеец:
— Нет его. Оставьте записку, суньте под ведро на крыльце. Он внимательно посмотрел на нас и кинул быстрый взгляд на святилище. Отсутствие у нас фотоаппаратов и индифферентное поведение, кажется, его удовлетворили.
— Я ему скажу, что вы были. Родственники?

Джозеф Наста Сива

Мы сидели в лавке Джозефа и его индейской жены. Кажется, эта лавка и составляла почти всю деревню, во всяком случае, поблизости стоял еще один дом, а во дворе его сушились дрова (тоже экзотическая для Штатов деталь).

Сама деревня с почти грузинским названием Тсакуршови расположилась высоко на 3-й месе. От лавки Джозефа и Джейн широко видна была серовато-желтая равнина внизу с редко разбросанными домиками хопи и четкой прямой дорогой. По дороге полз небольшой караван: люди из отдаленных деревень направлялись, очевидно, на 1-ю месу, осуществляя тем самым свое право на уединение. Это право, увы, предусматривало наше отсутствие. Время уходило, и мы ждали от Джозефа и Джейн хорошего совета.

Со всех стен уставились на нас качины. Ни в одной из лавок по пути не видел я таких качин. Они занимали все стены в двух комнатах. Люди в масках и шкурах, с дощечками на спине, с зеркальцами под коленкой. Стоящие на одном колене, застывшие в танце, прицеливающиеся из луков.

Другие — с шарообразными глиняными головами, откуда торчали какие-то три перископа. Наконец, голые, нелепо размалеванные люди без масок с ломтями арбузов в руках.
— Это клоуны, — пояснил Джозеф, — во время обрядов они передразнивали уважаемых духов. Хопи считают, что смех очищает. А эти вот, — он показал на круглоголовых, — глиноголовые, у них свое место, — он вопросительно посмотрел на Джейн.

Джейн — типичная женщина хопи, ростом по плечо своему долговязому, сухому супругу, улыбнулась и кивнула, ничего не объясняя.

— «Мадхэд» — «глиняная голова», у нас их так зовут. Сколько у вас времени?
— Два дня. Мы искачи того американца, что на 2-й месе живет, да его нет.
Парень-хопи, стоявший за прилавком, мягко поправил: Я тоже американец. Надо говорить: «белый американец».
— Извините, — сказал Виктор, белого американца. Его не было. А мы бы хотели попасть на церемонию, самое время. Джозеф задумался.
— Знаете, сразу не посоветуешь. Я тут уже 20 лет живу, а все равно — «пахаана» — белый. Знаете, какое прозвище мне дали хопи? «Наста Сива» — «Денег нет»: пока не раскрутил торговлю, брал куклы в долг. Хопи это казалось странным и очень смешным: как это у белого да денег нет? Таких белых не бывает.
— Джозеф сейчас лучше меня по-нашему говорит, — не без гордости сказала Джейн.
Парень за прилавком кивнул.
— Поезжайте в Бакави, — сказал Джозеф. — Найдите кафетерий. Спросите у хозяйки: «Продаете ли вы мороженое пахаанам?» Она поймет, что вы от меня. Может быть, что-нибудь и придумает.
Не получится — заезжайте завтра ко мне. Что-нибудь сделаем. А вы, — он повернулся ко мне, — подумайте хорошо, что купить. Вам нужна настоящая качина — в такую даль, в Москву.

— Наста сива, — отвечал я, — на совсем настоящую.
— Смешно, — парировал Джозеф, — я уже хопи, для меня — смешно. Значит не забыли, что сказать?
—У вас продается славянский шкаф? — буркнул я себе под нос.
— Сэр?
— Dо уоu sеll уоur ice-сгеаm to the pahanas? — перевел профессор.

Рожденный в Бакави

Бакави, деревня с не менее грузинским названием, оказалась куда больше, чем Тсакуршови. Немощеную площадь с одной стороны замыкала сплошная слепая стена, напротив — кафетерий и кучка домов. Один из них заметно выделялся штукатуркой и бронзовыми фонарями у красивой двери. Над кафетерием висел гигантский пластиковый стакан, наполненный разноцветными шариками. Оттуда же торчал флажок с надписью «Iсе-сream», и стало ясно, что мы попали в нужное место.

Внутри множество раскосых детей без азарта дергали рычаги игральных автоматов, переговариваясь по-английски. Несколько взрослых флегматично пили пиво, а недлинная очередь у стойки с мороженым, казалось, застыла на месте. Простоять пришлось довольно долго: продавщица тоже никуда не спешила. Из задней дверки вышел какой-то белый, скользнул по нам глазами и, не поздоровавшись, вышел на улицу.

Сквозь окно мы увидели, что он исчез в доме с фонарями. Мы слегка смущались: вся застывшая, равнодушная обстановка не вязалась с анекдотически-шпионской фразой, которая должна была открыть нам дверь в мир ритуалов хопи. Дошла очередь и до нас.

— Продаете ли вы мороженое пахаанам?
Это было воспринято с улыбкой и пониманием.
— Вы от Джозефа? Действительно хотите мороженого или... что вам надо?

Мы поддержали бизнес и тем установили контакт. Мы объяснили. Хозяйка отпустила нам три порции, на лице ее не отражалось ничего.
— Поешьте пока.

С мороженым мы вышли на улицу. Я осмотрелся. Несмотря на грузинистое название, окружающее меня место больше всего напоминало поселок в глубинах Казахстана: то ли отсутствием зелени и пыльностью, то ли стоящими без складу и ладу домишками, больше же всего — лицами людей. Из дома с фонарями вышел давешний белый с младенцем на руках.

— Сынишка, — сказал он без вступ ления, — четыре недели.
— Как зовут?
— Эндрю-Аарон -Уильям- и-еще-много-имен, как у шотландцев принято. А вот завтра ему дадут первое индейское имя. В шесть лет — сменят на взрослое. Хопи он у меня, здесь так: раз мать — хопи, значит, и дети из ее племени. Завтра будет церемония.
— А вам можно присутствовать?
— Конечно.

Мы разговорились, не уходя далеко от тем, касающихся жизни племени. Я поинтересовался: с чего это все встреченные мною дети говорят между собой по-английски?

— Да. Это школа. Телевизор еще. Но все владеют своим языком и дома говорят только по-своему. Хопи ведь всего тысяч десять, меньше даже, вот и берегут свой язык. Даже для новых понятий слова изобретают. «Машина», к примеру. «То, что пукает и тогда едет». А ведь как верно?
— А телевизор?
— TV? Что-то, наверное, есть, но я слышу: говорят «ти-ви» и еще что-то гортанное добавляют.

Он постоял немножко с нами, потом — не прощаясь — пошел домой. Муж хозяйки кафетерия, понятно, но отчего и почему решил жить с хопи — не сказал.

От самых дверей он обернулся:
— Жена сказала, что на 2-й месе будут обряды. Туда вас должны пустить. В случае чего — подъезжайте сюда снова.

Он исчез за дверью с Эндрю-Аароном-Уильямом-Пока-Без-Индейского-Имени на руках. Значит, на 2-й месе. Это же предполагал и Джозеф с индейским именем Наста Сива.

Грузинские названия, казахский поселок... Пройденное всегда с нами, и потому — хотим мы этого или нет — оно само приходит к нам в нужный момент, как подпорка тому, что мы видим внове.

Дагестан, и Казахстан, и Грузию я видел куда больше, чем Америку. Эти воспоминания всегда со мной. И не только эти. Четыре мальчика подружились более сорока лет назад на первом курсе географического факультета, и, наверное, желание попутешествовать тоже было тем, что нас объединило. Как выяснилось, на всю жизнь. И не только это желание. Одного уже нет среди нас, второй ждал в Москве (заморской экзотики он видел много), двое — Физик-Математик и я колесили сейчас между третьей и второй месами Страны хопи. И мы были вместе.

Качина на площади

То, что ритуалы состоятся на 2-й месе, подтвердил нам приезжий из города Финикса, аризонской столицы. У него имелись свои источники информации: они с женой уже несколько лет навещают резервацию. Он очень серьезно и уважительно относился к хопи, признавая, что из всех племен Северной Америки они относятся к белым и их вере с самым большим недоверием.

Мы договорились встретиться после завтрака у столовой и поехать вместе: они ведущие, мы — ведомые.
— Когда они начнут? — поинтересовались мы.
— До обеда, точно не скажешь.
— А до какого времени?
— Сколько надо.

С шоссе наша экспедиция круто свернула в гору — путь на 2-ю месу. Первая машина отважно вильнула — у нее все колеса ведущие, а мы повторили довольно успешно маневр и по совершенно никакой дороге промчались между подслеповатыми домами — один к одному дагестанские сакли — и у самого обрыва резко встали на пыльной пустой площадке. Ничего. И никого. Посоветовались. Съехали на шоссе, объехали подножье месы и снова взяли вбок и вверх — к дому белого учителя.

Наша записка так и торчала из-под ведра на крыльце. Сосед-индеец развел руками и посоветовал попробовать наведаться на 3-ю месу. Но и там ничего не происходило. Зато шоссе оставалось пустынным: сновавшие вчера по нему хопи, очевидно, уже наслаждались уединением на территории ОД1М.

Пока судили-рядили, аризонец рассказал, что они любят ездить к хопи не только потому, что те так блюдут свою веру и образ жизни. Дело еще и в глубоких библейских параллелях: потоп, первый человек. А знаете ли вы, что у хопи — тот хопи, у кого хопи мать? Это уж совсем ветхозаветные мотивы...

Тем временем мы подъехали к лавке Джозефа: посоветоваться и снять Джейн. Она обещала надеть национальное платье. Джейн вдруг отказалась. Даже Джозеф не смог помочь: не в настроении, что ли. Он виновато развел руками:

— За 20 лет я не научился понимать индейцев до конца. Даже свою жену, — он позвонил по телефону и улыбнулся нам. — Езжайте в «Кафе-мороженое», вас ждут, все в порядке.

Через пыльную площадь мы прошли переулком к тыльной стороне плоскокрыших домов. К одному прислонена была лестница.

— Лезьте сюда. Снимать нельзя, ни с кем не разговаривайте, ничего не спрашивайте.

Крыша легко пружинила под ногами. Все было заполнено людьми (белых почти не было) — все крыши вокруг прямоугольной площади.

А на площади сжатой подковой стояли индейцы. Половина в масках (нельзя спрашивать, по книжке надо посмотреть, по книжке!). Веерами лежали на их плечах перья; ноги в желто-синих мокасинах; к поясам прикреплены по два куска черной ткани: передний — фартуком, задний — полотнищем. С боков трогательно виднелись обычные трусики — белые и голубые.

Головы других скрывали огромные глиняные шары. Спереди и сзади стояли два человека в рубашках с длинными рукавами и в брюках с перьями по шву.

Еще один человек — в цивильном платье, с лицом председателя бурятского колхоза держался чуть поодаль.

Бил барабан. Индейцы топали то одной, то другой ногой и вдруг по очереди поворачивались — с первого до последнего. Это продолжалось долго. Потом в подкову вошли четверо в обычных куртках и джинсах. Мне даже показалось, что один из них — тот белый, сыну которого должны были сегодня давать первое имя. Но нет, не он. Все четверо были индейцами: лица их не скрывали маски.

«Председатель» сыпал к ногам танцоров кукурузные зерна из мешочка. Вокруг площади сидели на лавочках женщины; некоторые с девичьими прическами: два изогнутых диска из волос, скрывающие уши.

В сидящих никакой торжественности не чувствовалось: я бы не удивился, если бы они грызли семечки (или что там грызут индеанки-хопи на посиделках?).

Барабан резко смолк. Индейцы цепочкой тут же ушли по переулку куда-то вниз. Куда? Зачем? На сколько? Спрашивать нельзя. И хотя враждебности не ощущалось, некое отчуждение отделяло нас от толпы на крышах. Люди остались на местах. Остались и мы. Остались и супруги из Финикса. И долговязый белый на противоположной крыше, торчавший среди приземистых хопи, как зубная щетка из стакана.

Через некоторое время индейцы вернулись — уже без глиноголовых и все переодетые. Из-под масок торчали парики из травы. За браслетами на предлоктье — пучки той же травы. На спины свешивались зеркальца или большие раковины. С поясов сзади свисали лисьи шкуры.

Теперь на них были хлопчатые юбки, изукрашенные зелено-красным прямоугольным орнаментом. Под коленями позвякивали погремушки; правая рука сжимала лук, а левая — сухую тыкву на рукоятке. Когда они взмахивали рукой, раздавался сухой треск. Барабанщики вырядились в перепоясанные рубашки, а брюки заправили в высокие сапоги с перьями.

Руки танцоров были раскрашены как перчатки, торсы — как майки тела (опять доступный образ!). Через плечи пересекали красные перевязи — и все, очевидно, имело смысл. Но какой?

Несмотря на наряд, танцоры были хопи, как хопи: приземистые, с кубическими телами без талии и без шеи, с мощными плечами. Но обнаженные их торсы меня поразили: тучные, с многочисленными складками жира. Лишь четверо последних — подростки — выделялись стройными фигурками. Перехватив мой взгляд, Виктор шепнул:

— Типичные бедняки. Бросовая пища. Сидячая работа — все качины режут, — он опасливо оглянулся, хотя в этой толпе никто не мог понять нашего языка.

Распорядитель-«председатель» что-то произнес нараспев, и все стали по очереди поворачиваться, топая левой и правой ногой. Он шел внутри подковы и у каждого сыпал кукурузу. И еще ходила женщина в одеяле и прямом белом платье-рубахе с узорами (но при том в чулках и туфлях совершенно не индейского вида) и тоже сыпала желтые зерна, но — с наружной стороны подковы.

Топ-топ, команда, поворот. Топ-топ, поворот. Монотонно бьет барабан. Это может длиться вечно. Это может вдруг оборваться сейчас.

Наши новые знакомые из Финикса оставались: библейские параллели требовали углубленного изучения и много времени. Мы молча пожали руки.
Надо было торопиться, чтобы, покинув Страну хопи, пересечь земли навахо до сумерек.

Лев Минц

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения