Осажденные вечным льдом

Польские писатели, супруги Алина и Чеслав Центкевичи, посвятили свою жизнь Арктике — ее исследователям, ее жителям, ее природе. Их книги «Завоевание Арктики», «Кем же ты станешь, Фритьоф?» (о Нансене), «Человек, которого позвало море» (об Амундсене) изданы на русском языке. В этом году супруги отмечают сорокалетие своей литературной деятельности. Мы предлагаем читателям главы из их новой книги, которая готовится к печати в Гидрометеоиздате.

Издавна гренландского охотника уязвляло название эскимос, означающее в наречии индейцев Лабрадора «тот, кто пожирает сырое мясо»; однако оно привилось повсеместно и бытует по сей день. Тем не менее в разговоре с гренландцем — а именно так последние полвека называют себя жители острова — не следует звать его эскимосом. В лучшем случае это сочтут бестактностью, в худшем — оскорблением.

Извечный странник, эскимос-гренландец искони отличается гордостью. Той самой, которая заставляла голубых наездников в сердце Сахары — туарегов — закрывать свои лица, чтобы скрыть полученные ими в сражениях раны и не возбуждать жалости женщин.

Одинокая борьба с враждебным миром, окружавшим гренландского охотника, с мертвой пустыней, с холодом и голодом привили ему чувство огромной ответственности. Он знал, что может рассчитывать только на собственную расторопность и мужество, что он сам вершит свою судьбу и судьбу своих близких. Эта ежедневная, чуть ли не ежечасная борьба внушала ему не только чувство собственного достоинства. Он гордился своим происхождением, называя себя иннук или иннуит , что означает: «человек в полном смысле этого слова», «настоящий человек».

К пришельцам, чаще всего беспомощным перед лицом Арктики, он относился как к существам неполноценным. Называл он их каблуна или краслуна («собачий сын») с оттенком иронии и снисходительности. Наивысшей похвалой в устах эскимоса прозвучали слова, которые после многих лет совместных зимовок и странствий услышал адмирал Пири от старого гренландского охотника: «Ты почти как мы, ты — иннук».

— Как можно уважать каблуну, — вопрошал с достоинством эскимосский зверолов, — если он не в состоянии построить во время пурги убежище из снежных плит? Если он не способен одним взмахом кнута принудить собачью упряжку к повиновению? Того, кто не в состоянии переносить голод или холод? Такому достаточно потерять компас в пути, чтобы заблудиться как слепому, он не найдет сам ни севера, ни юга, не поймет, что предвещает ветер, не разглядит следов стада карибу под свежим снегом, не разгадает, как давно они проходили здесь, не найдет, где тюлень протаивает лунку во льду. Разве у него хватит терпения выжидать над такой продушиной, чтобы добыть пищу для своей семьи?..

В этом мире арктических понятий свои ритуалы учтивости и обходительности. Петер Фрейхен, датчанин, который поселился в Гренландии и взял в жены девушку-эскимоску, рассказывает, как однажды, после десяти с лишним дней, проведенных в поисках добычи, охотники, усталые и голодные, вернулись с пустыми руками в поселок. Они знали, что старик Аугутидлуарссук известен своим гостеприимством и никто никогда еще не уходил из его иглу голодным. При виде гостей хозяин забеспокоился, беспомощно развел руками и долго оправдывался, сколь ему неприятно, что он должен в этот раз разочаровать уважаемых охотников, так как у него осталась лишь самая малость еды, к тому же «негодной в пищу человеку».

«...Я был уже знаком с эскимосскими обычаями, поэтому не принял всерьез этих сетований, — пишет Фрейхен. — Другие также ожидали терпеливо, пока старик кончит говорить. Он вышел из иглу и через мгновенье вернулся с огромным мешком из тюленьей кожи, полным мороженой птицы. Деликатес!

— Даже мои бедные собаки, и те не захотят дотронуться до этой снеди, — причитал старик.— Я навсегда уронил себя в ваших глазах.

Так был соблюден церемониал эскимосской учтивости».

После многих лет, проведенных среди гренландских эскимосов, Петер Фрейхен пришел к выводу, что, несмотря на внешнюю суровость, они зачастую значительно более чутки и деликатны, чем его соотечественники — датчане.

История гренландских эскимосов представляет собою убедительный пример приспособляемости человека к окружающей его среде. В Арктике жизнь не замирала ни на миг, разве что стрелки часов истории остановились на каменном веке и в течение многих столетий не сдвинулись с места.

В своем изнурительном повседневном труде люди пользовались помощью одной-единственной твари — собаки, которая, по-видимому, прибыла вместе с ними из далекой Азии.

— Без помощи собаки ни один человек не выжил бы в пустынных просторах Арктики, — говорил адмирал Пири.

Каким мастерством, неисчерпаемой изобретательностью и терпением нужно было обладать, чтобы из костяных пластинок и китового уса, обвитых ремнями или кишками зверей, сделать гибкий и пружинистый дальнобойный лук или гарпун — подлинный шедевр равновесия. С костяным острием гарпуна соединен надутый воздухом поплавок, благодаря чему смертельно раненный тюлень не тонет в воде.

Добротные сани, способные выдержать быструю езду по шероховатому снегу и по кручам ледников, построенные без куска железа, без шурупов или гвоздей, по сей день вызывают восхищение. Знаменитые нансеновские сани, которыми до сих пор пользуются в снаряженных по последнему слову техники экспедициях на обоих полюсах земного шара, представляют собою модернизированный вариант старинных эскимосских саней.

Эскимосская лодка-каяк выдержала испытание в течение тысячелетий. Легкий, эластичный остов, изготовленный из брусков плавника, пригнанного в Гренландию морским течением с берегов далекой Сибири или Северной Америки, эскимосы обтягивали большими кусками кожи свежезабитых бородатых тюленей. Эти кожи, гладко выделанные, без следа шерсти, эскимосы сшивали с помощью костяной иглы швом, который не дырявил обшивки.

Каждый охотник сам строил себе каяк, сообразуясь со своим ростом. Эта самая юркая лодка в мире имеет обычно около шести метров в длину, всего полметра в ширину и четверть метра в высоту. Роль «амортизаторов» играют куски кости моржа, помещаемые на носу и корме. Снизу прикрепляются клыки нарвала, чтобы предохранить лодку от удара о льдину. Ни один эскимос не умеет плавать — да и к чему это? В ледяной воде арктического моря долго не продержаться.

Круглое отверстие, через которое охотник залезает в каяк, обязано быть очень маленьким, края его должны плотно прилегать к телу. Таким образом, охотник образует одно нераздельное, водонепроницаемое целое со своей юркой лодкой. Когда резкий удар волны переворачивает каяк вверх дном, эскимос одним движением руки под водой легко выправляет лодку.

Сегодня спортсмены всего мира мастерят легкие лодки по старинному эскимосскому образцу, пользуясь вместо кожи пластиком или прорезиненным полотном.

Слова «каяк» и «иглу» вошли во многие языки, равно как и «анорак» — куртка с капюшоном, надеваемая через голову. Сшитый из тюленьих шкур, анорак должен быть свободным, чтобы воздух — этот дополнительный изоляционный слой — мог беспрепятственно циркулировать под ним. Когда охотник во время продолжительного бега за собачьей упряжкой вспотеет, ему достаточно откинуть капюшон, чтобы испарина улетучилась через широкий воротник.

Эскимосская обувь — камики, состоящая из двух частей — внутренней, шерстью к телу, и внешней, шерстью наружу — также результат многовекового опыта. Обувь из тюленьей кожи не промокает, отлично сохраняет тепло, особенно если выстлать ее сухой травой или клочьями шерсти мускусного быка. Зимние камики из медвежьего меха глушат шаги охотника, а тюленьи камики для лета не скользят по льду.

Когда весной солнце в Арктике вступает на несколько месяцев в свои права, его лучи, отражаясь от каждой щербинки во льдах, больно режут глаза. Современные солнцезащитные очки, применяемые в последнее время полярниками, имели один крупный недостаток: пар замерзал на стеклах или пластике, покрывая их непроницаемой пленкой. Эскимос не испытывал этих затруднений. Тонкие костяные пластинки с узенькой горизонтальной щелкой отлично защищали глаза от ослепительного блеска солнца, не мешая в то же время видимости.

Высшим достижением изобретательности эскимосов является иглу — дом из глыб снега, единственного строительного материала, который всегда у них в изобилии. Жители северной Гренландии не понимали, что глыба снега пориста, содержит миллионы наполненных воздухом ячеек, что она плохой проводник тепла, а следовательно, превосходное изолирующее вещество; зато они по опыту знали, какой теплый дом из снега.

Строительство иглу в пути напоминает торжественный ритуал. Нужно видеть, как охотник священнодействует в этот момент. Невзирая на мороз или шквальный ветер, он медленно, сосредоточенно осматривается кругом. Ногой пробует наст, внимательно прислушивается к понятным ему одному звукам, через каждые несколько шагов глубоко вбивает гарпун в белый покров. Арктика научила его большой мудрости — не спешить. Инстинкт первобытного человека — этот извечный советчик — подсказывает, что не может быть никакой спешки там, где строится дом.

В пути охотник, настигнутый снежным бураном, может в течение каких-нибудь тридцати минут соорудить небольшое убежище, в котором помещаются двое или даже трое людей.

Тьма, холод, набухшие снегом тучи, леденящий ветер... Казалось бы, люди, живущие в этих исключительных климатических условиях, должны быть замкнуты, молчаливы и угрюмы, как мрачное небо над ними. Ничего подобного. Наоборот, они улыбчивы и безмятежны, пожалуй, даже больше, чем жители островов Полинезии.

«...Эскимосы производят впечатление счастливейших людей», — дружно подтверждают исследователи, прожившие не один год среди звероловов Гренландии. Эскимоса не сломит даже самая чувствительная потеря, ему чуждо понятие «вчера», он не терзается воспоминаниями о тяжелых моментах или сожалениями о прошедшей молодости. Он не придает значения понятию «завтра», не забегает мыслью в будущее, не беспокоится о том, что оно сулит ему. Важно только сегодня. Обладая неисчерпаемыми ресурсами юмора и безмятежности духа, он видит мир в светлых красках, радуется малейшей победе. А победу он усматривает во всем. Нужно видеть, как радуется охотник, возвращаясь с добычей. Да разве мало причин для радости? Не погиб во время охоты, благополучно вернулся к домашнему очагу, обеспечил семью пищей, может теперь залезть под шкуры на лежанку и выспаться всласть, может сразу же утолить голод, стоит только протянуть руку к мясу, которое он добыл, вырвал у окружающей его ледяной пустыни.

И какое же это упоительное чувство — во время внезапной метели в пути спешно выстроить себе иглу, отгородиться от свиста пурги, не ежиться от студеных порывов ветра, почувствовать себя наконец в безопасности. Кладя за собою последнюю глыбу снега и закрывая таким образом вход, эскимос смеется. Это смех победителя. Он не сдался злым духам, увернулся, перехитрил их, он умен, отважен, настоящий человек, он всегда справится с трудностями. И как же не радоваться этому?

«Смех витает в воздухе», — гласит старинная гренландская поговорка...

Жители Гренландии никогда не разрешали своих споров и ссор грубой бранью или дракой. Взамен этого, как ни странно, они импровизировали нескончаемые тирады и произносили их нараспев перед аудиторией, состоявшей из жителей поселка, которые заодно становились судьями. На церемонии этих бескровных поединков съезжались зачастую звероловы из самых отдаленных стойбищ.

Нигде в мире, кроме племен гренландских эскимосов, не существовало подобного обычая сводить личные счеты путем обращения к общественному мнению. Противники долго готовились, договаривались, когда сразиться в словесной дуэли, как некогда сражались копьями средневековые рыцари. Один из них хватал обтянутый тюленьей кожей барабан и, отбивая такт костяной палочкой, начинал петь и танцевать. Он оживленно жестикулировал при этом, призывал слушателей в свидетели правоты своих слов и немилосердно вышучивал, противника, которому нельзя было и шевельнуться, пока не наступал его черед.

Поединок, язвительный и злой, продолжался часами, иногда растягивался на несколько дней. Побеждал тот, кто сумел острее задеть противника и подольше развлечь слушателей-судей.

До недавнего времени жители Гренландии не знали самого понятия «война». Такого, слова не было в наречии ни одного из гренландских племен.

— Почему твои братья убивают друг друга? — допытывались они во время первой мировой войны у Петера Фрейхена. — Может быть, те, у кого много пищи в тайниках, не хотят делиться с теми, что живут впроголодь?

Нелегко было датскому исследователю объяснить своим друзьям-гренландцам, из-за чего воюет полмира, и зачем в этой войне погибают миллионы людей. Возможно, он и сам не понимал этого...

Каким образом Гренландия и ее извечные обитатели оказались связанными с Данией?

По окончании эпохи викингов мрак невежества раннего средневековья словно туманом заволок далекий остров, доступ на который со всех сторон преграждал лед. Дальнейшая его история приняла бы, возможно, другой оборот, если бы не черная горная порода, пронизанная густой сетью желтоватых жилок, которая внушила сумасбродные надежды отважнейшему из офицеров английского морского флота.

Капитан Марти Фробишер, направившись в 1570 году на поиски Северо-Западного прохода, который должен был привести его к сказочным богатствам Дальнего Востока, был вынужден повернуть обратно. Проплывая мимо берегов какой-то неведомой земли, он ввел корабль в один из фьордов. И не смог поверить собственным глазам. Насколько хватал глаз, каменистое побережье сверкало в лучах солнца золотистыми блестками. Прямо перед капитаном, стоило только протянуть руку, лежало золото, застывшее в горной породе, — целый золотой берег! Вне себя от радости он приказал экипажу заполнить трюмы бесценной рудой и поспешил покинуть незнакомые берега, прихватив одного из эскимосских звероловов, доверчиво приветствовавших его.

Лондон устроил мореплавателю поистине королевскую встречу. Дары Фробишера вызвали необычайный восторг.

— Золото!! — дружно воскликнули придворные алхимики при виде образцов невиданной породы.

Сразу же назначенный адмиралом «всех открытых им морей и всех материков, их окружающих», Фробишер вновь направился в Арктику.

Однако счастье изменчиво!

Непреодолимые скопления льдин остановили англичанина у берегов Гренландии, а бесценные сокровища — двести тонн «золота», доставленные второй экспедицией ценой многих трудов и лишений, — оказались после тщательных исследований обыкновенным пиритом. Груз сбросили поэтому на побережье Дартфорда, где он и пролежал несколько столетий.

Несчастный охотник-эскимос, которого в соответствии с указаниями Фробишера кормили сырым мясом, вскоре умер, будучи не в силах, видно, вынести жизнь на чужбине.

Так в XVI веке произошло вторичное «открытие» Гренландии европейцами. Мореплаватели устремились на Крайний Север в тщетных поисках кратчайшего пути из Европы в Тихий океан. Охотники-китобои, встречаясь часто с эскимосами из прибрежных поселков, убедились вскоре, что кротких, наивных туземцев можно легко обмануть. За простой нож, за чай, кофе, жевательный табак, за горсть стеклянных бус или других безделушек, за пачку иголок или банку из-под консервов они без колебаний отдавали отличные меха и шкуры. Пришельцы выманивали у них все, что удавалось.

К берегам Гренландии в XVI веке устремились также миссионеры, чтобы обращать в христианскую веру темных язычников. Больше всего их посылала Дания.

Христианская вера с трудом прокладывала себе путь к умам жителей Гренландии. Первые миссионеры запрещали им совершать старинные обряды и категорически отрицали существование наполненного духами мира. Слишком категорически.— Не могу дольше верить в твоего бога, хотя он мне нравился вначале, — заявил одному миссионеру старый охотник. — Не могу! Он велит все делать, как делал он. Разве это возможно?

Правда, длинные библейские сказания нравились охотникам своей красочностью и сложными сюжетами. Туземцы не боялись смерти: она была переходом в лучший мир, являвшийся наградой за тяжкий труд и страдания. Эскимосы задавали немало вопросов, способных озадачить не одного опытного богослова:

— Если твой бог добр и всемогущ, то почему он создал дьявола?..

«Вообще говоря, они оказываются лучшими христианами, чем сами датчане», — писал в своем донесении церковным властям в Копенгаген один из датских священнослужителей.

Единственным разочарованием, которое постигло скандинавских миссионеров в Гренландии, было отсутствие следов викингов. Разгадки пришлось ждать очень долго, еще три столетия.

Экспедиция под руководством профессора П. Нерлунна работала днем и ночью, которая была светла как день. И перед глазами исследователей постепенно представал из могил и развалин ушедший в прошлое мир. Мир, уснувший в муках голода и лишений, угасший в одиночестве, на которое его обрекла Европа.

Хорошо сохранившиеся в могилах скелеты людей постепенно раскрывали окутанную тайной трагедию. Карликовые, выродившиеся, изуродованные ревматизмом, они явились более красноречивым свидетельством, чем любые документы. Последние потомки рослых, стойких и выносливых викингов редко жили дольше двадцати с небольшим лет, ослабевшие, очевидно, вследствие нужды и лишений, которые продолжались из поколения в поколение.

Мерзлота Гренландии — «Зеленой Земли» — сохранила одежду из грубой мохнатой шерсти, сшитой по европейскому образцу. Широкие, длиной до лодыжек юбки, остроконечные высокие чепцы, словно те, кто жил на самом краю Земли, бесповоротно отрезанные от всего мира, стремились любой ценой сохранить рвавшиеся с каждым десятилетием узы с Европой.

Датское правительство и после второго «открытия» острова в XVI веке не проявляло особой заботы о своей колонии. Согласно данным, собранным Хансом Эгеде, в Гренландии насчитывалось приблизительно сорок тысяч эскимосов. К началу XX века их число сократилось более чем вдвое.

Этому в значительной мере способствовала обменная торговля, которую пастор Ханс Эгеде организовал, имея самые лучшие намерения. Охотничьи и торговые суда доставляли на остров не только товары, не только чай и кофе, очень пришедшиеся по вкусу эскимосам, не только иголки и огнестрельное оружие, но и спиртные напитки. Экипажи этих кораблей занесли в Гренландию туберкулез, черную оспу и венерические болезни.

Первым тревогу поднял Фритьоф Нансен в своей знаменитой книге «Жизнь эскимосов» в 1890 году. Но лишь четверть века спустя Дания издала указ, запретивший высаживаться в Гренландии без особого разрешения.

В конце концов между Норвегией и Данией возник издавна назревавший конфликт. Оба государства предъявили притязания на остров. Конфликт был передан на разрешение Международного суда в Гааге.

— Наш пастор Ханс Эгеде первым распространял христианскую веру в Гренландии, первым способствовал изучению острова. Наши купцы первыми основывали фактории, которые неоднократно спасали эскимосов от голодной смерти, — утверждали датчане.

— Эгеде был по происхождению норвежцем. Это наши предки открыли остров, колонизовали его и на протяжении веков обитали там! — парировали те.

— Вы, норвежцы, заинтересованы лишь в охотничьих угодьях. Что вы сделали для жителей Гренландии? Вы их не знаете, не заботитесь о них, они вам чужды и безразличны. Почему же вы предъявляете теперь права на их страну? — настаивали датчане.

После длительного разбирательства, пламенных речей и пяти тысяч листов протоколов в 1933 году было вынесено наконец следующее решение:

«Гренландия принадлежит Дании... Норвегии предоставляется право в течение тридцати лет свободно охотиться на восточном побережье острова».

Так Гренландия стала официально датской колонией. Колонией особого рода, которую нельзя было ни колонизировать, ни эксплуатировать ввиду ее скудных ресурсов. Впрочем, и заниматься этим было некому; не считая правительственных чиновников, датчане неохотно ездили в Гренландию. Да и что там было делать? Хозяйственное освоение острова потребовало бы огромных средств. Сомнительной была также рентабельность любых капиталовложений, поэтому полярную колонию предоставили собственной судьбе. А эскимосы?

Мало кто из них знал тогда, что их положение несколько изменилось. Ибо откуда им было знать?

...Скрипя и лязгая гусеницами, бульдозер сдирал огромным лемехом пласты промерзшей земли, обломки породы и отбрасывал их в сторону. Механик, сидевший за рулем машины мощностью в триста лошадиных сил, то давал задний ход, то вновь подавался вперед, чтобы захватить новые груды неподатливого грунта, по которым стлались клубы едких выхлопных газов. Он сыпал проклятиями. Никогда не думал, что нивелировка затвердевшего снега окажется столь затруднительной. Механик был знаком с этой работой, давно свыкся с ней, однако здесь она была несравненно труднее, чем у него на родине, в Неваде. Расчищая территорию под взлетные полосы для аэродрома, он с жалостью посматривал на неуклюжую фигуру закутанного в шкуры молодого охотника. Уже несколько часов эскимос не отходил ни на шаг от бульдозера, не спускал с него глаз и как завороженный жадно следил за каждым его поворотом.

«Бедняга, превратился в соляной столб и не осмеливается подойти», — умиленно подумал водитель, остановил машину и уже полез было в карман за жевательной резинкой, когда юноша одним прыжком взобрался на гусеницу бульдозера, оживленными жестами выражая желание сесть за руль.

— Спятил, что ли, дурак? Это тебе не собачья упряжка, тут не достаточно щелкнуть кнутом, чтобы разогнать моих лошадок, — засмеялся механик, однако в черных косых глазах было столько мольбы, что он в конце концов сдался.

— Погляди, чего ему захотелось, — крикнул он подходившему переводчику. — Пущу его на свое место, пускай посидит! Он напоминает мне моего сынка. Джону не было еще и четырех лет, когда он начал рваться к рулю и... — водитель внезапно прервал монолог.

Решительным движением эскимос включил сцепление, передвинул рычаг и медленно, осторожно дал газ. Семитонная машина легко, без толчков, покатилась вперед. Пораженный механик онемел.

Безукоризненно опущенный лемех срезал большой пласт земли, охотник отбросил его в сторону, выровнял машину, дал задний ход и с сияющей улыбкой поглядел на американца, не понимая, почему тот с криком выталкивает его из машины.

— Ах ты обманщик! Убирайся, пока цел! — вскипел механик.— Ну и напугал же меня этот дикарь! — крикнул он переводчику. — Прошел, видно, какой-то курс обучения, спроси его, где, когда? Кто его обучил? — утирая пот со лба, водитель прислушивался к коротким горловым звукам незнакомой ему речи. Он все еще не мог прийти в себя.

— Никто не обучал его. Говорит, просто присматривался, как ты водишь машину, запоминал каждое движение и точно подражал тебе, — услышал он в ответ. И, конечно, не поверил.

Не поверили и американские инженеры, прибывшие в 1950 году на северо-западное побережье Гренландии для постройки здесь крупной военно-воздушной базы. Они с изумлением убедились вскоре, что молодой зверобой из района залива Мелвилл вовсе не был исключением, наделенным природой какими-то незаурядными техническими способностями.

Этих способностей было бы еще недостаточно, чтобы выжить в просторах Арктики, где все, казалось бы, противостоит жизни, если бы не феноменальная зрительная память, у других народов не встречающаяся. Память, которая, словно чувствительная фотопленка, моментально фиксирует мельчайшие детали, ускользающие от внимания стороннего для мира льдов человека. Все, кому приходится работать в Арктике — геофизики, археологи, этнографы или участники полярных экспедиций, — жалуются на ужасающее однообразие гладкого, безбрежного, покрытого снегом ландшафта. Зоркий глаз эскимоса подмечает на единообразной белизне незаметные для других опознавательные знаки, а память мгновенно запечатлевает их.

Благодаря этой феноменальной способности эскимос никогда не заблудится. Зимой он легко отыщет под снегом тайники, в которых хранит добытую летом дичь, не собьется с пути, безошибочно начертит контуры побережья или тропу между поселениями. Каждый снежный бугор, каждый излом, малейшая трещина в льдине, каждое дуновение ветра говорят ему о многом.

Зрительная память жителей Гренландии наряду с незаурядными техническими способностями ошеломляла белых пришельцев. Несколько десятилетий назад много писали о некоем мальчике из Готхоба. Ученик миссионерской школы, он получил от пастора в подарок за хорошее поведение часы. И поступил с ними так, как, наверное, поступили бы на его месте многие его сверстники Старого и Нового Света — разобрал их на части. Когда вернувшийся с охоты отец внезапно позвал его, он засунул горсть колесиков и шестеренок в карман анорака. Прошел весь день, пока он смог, наконец, приняться за сборку своего сокровища.

— Он быстро справился с этим, ни минуты не раздумывая, и точно, словно опытный часовой мастер, вставил на свои места все зубчатые колесики механизма, — рассказывал впоследствии пастор. — Я ни за что не поверил бы, если бы собственными глазами не видел, как он вытаскивал из кармана эти злосчастные части, а затем собирал их. Стремясь убедиться, что это не простая случайность, я пожертвовал своим любимым будильником и поручил мальчику разобрать его, а все части запер в ящике письменного стола. Трое суток я с нетерпением ждал, с дрожью в сердце думая, что произойдет, когда я велю ему снова собрать их. Представьте, он безошибочно проделал это, будто ничем иным никогда не занимался. И подумать только, что уже больше года я не могу вбить в голову этому самому мальчику таблицу умножения!..

Эскимосы охотно обучаются техническим специальностям. Достаточно краткого показа и нескольких пояснений, чтобы зверолов, с детства погоняющий упряжных собак, стал ловко управлять подвесным мотором. Охотнее всего он водит моторную лодку, автомобиль или гусеничный бульдозер.

Однако не всякая техническая работа привлекает гренландского охотника. Нельзя, например, приучить его работать на конвейере, он не выносит механического повторения одного и того же действия.

— Какие чудесные фигурки на рукоятке ножа, — восхищался однажды матрос судна, прибывшего к побережью острова в районе Сенре-Стремфьорд. — Скажи ему, — обратился он к переводчику, — что я охотно куплю этот нож, предлагаю пять долларов, это хорошая цена!

Внимательно рассмотрев костяную рукоятку, на которой художник искусно вырезал великолепные сцены охоты, американец решил, что примитивная резьба произведет фурор в США и на ней можно неплохо заработать.

— Закажу ему тридцать ножей, но обязательно точно таких же, — заявил он переводчику. — Цена, разумеется, должна быть ниже, как за оптовую партию. Спроси, сколько он хочет?

Эскимос выслушал предложение и покачал головой:

— Если бы я согласился сделать тридцать одинаковых ножей, то за каждый ему бы пришлось заплатить вдвое дороже. Очень скучно все время делать одно и то же…

Окончание следует

_{Алина Центкевич, Чеслав Центкевич}

_{Перевел с польского В. Кон}