От Дуная до Северного Китая, от берегов Атлантики до Индостанского полуострова на тысячи километров протянулась зона степей, полупустынь и пустынь. На протяжении тысячелетий здесь, в местах, удаленных от центров цивилизации, происходили события, которым в дальнейшем нередко суждено было изменить политическую и этническую карту Старого Света. Здесь цвели и гибли своеобразные культуры, начинались далекие переселения народов, зарождались грандиозные империи. В отличие от лесов и гор степь не разъединяла, а, наоборот, облегчала общение, способствовала торговле, контактам, распространению культурных достижений и навыков на самые большие расстояния. В немалой степени это зависело и от подвижного образа жизни, который вели ее обитатели.
Внешний мир плохо знал, что происходит в далеких и неизведанных степях и пустынях. Интерес пробуждался лишь тогда, когда жадные до добычи степные варвары — всадники, будто сросшиеся со своими конями, оказывались на границах цивилизованных стран.
И тогда рождались легенды о кентаврах — существах то мудрых и доброжелательных, то вероломных и коварных.
В этих легендах как бы концентрировался сам образ кочевников, вся жизнь которых, нравы и обычаи, социальная организация и психология — все было приспособлено к вечному скитанию по земле...
В обыденной жизни мы часто называем кочевниками всех ведущих бродячий образ жизни. Наука требует более строгих и точных определений. Скажем, австралийские аборигены, добывающие себе пропитание за счет охоты и собирательства, ведут бродячий или полубродячий образ жизни. Но кочевниками их считать все же нельзя. Кочевник — тот, у кого основным занятием является разведение скота. И опять же этого мало. Работники современных крупных животноводческих ферм не кочевники, и даже пастухи тоже не кочевники. Их семьи живут оседло, да и работа у них носит сезонный характер.
Кочевники — это люди, добывающие себе пропитание за счет подвижного скотоводства и передвигающиеся вместе со скотом с пастбища на пастбище целыми семьями, родами, племенами, словом, всем народом или большой его частью.
По мере того как скот выедает траву на одном пастбище, они переходят на другое, и так круглый год или большую его часть, весной и летом на север или в горы, осенью и зимой на юг или на равнины, по неизменным маршрутам.
Там, где были подходящие условия, например, в евразийских степях, кочевники никогда не были только чистыми кочевниками — скорее их можно назвать полукочевниками: они наряду со скотоводством занимались немного и земледелием, имели постоянные зимники. (Но процесс этот был прерывистым и непостоянным. В Северном Причерноморье в конце скифской эпохи значительная часть кочевников уже осела на земле, но продвижение сарматов и особенно гуннов вновь сорвало их с места. Затем в VIII—X веках нашей эры на территории Хазарского каганата кочевники вновь начинают оседать, но в X веке, после вторжения печенегов, снова переходят к кочеванию. В XII веке начинают понемногу заниматься земледелием половцы, но монгольское нашествие прерывает этот процесс.)
Постоянным передвижениям в жизни кочевника было подчинено все — обувь, одежда, жилье, занятия.
На Переднем Востоке кочевники живут в шатрах, в евразийских степях жили в юртах или кибитках, которые, не разбирая, перевозили на телегах.
В Казахстане подобные кибитки были отмечены еще в конце XVI века. Юрта, также известная еще в скифское время, дожила до наших дней. Даже одежда кочевников приспособлена для верховой езды (считается, что штаны изобрели именно кочевники), даже их пищевой рацион, в котором главное место занимают молочные и мясные продукты, отличается от земледельческого.
О том, когда впервые на земном шаре появились кочевники, ученые спорили уже давно и спорят до сих пор. Предложенные даты колеблются очень сильно; от IV тысячелетия до нашей эры до... I тысячелетия новой эры! О причинах, вызвавших появление кочевых народов, мнения также расходятся. Наиболее убедительной мне кажется следующая картина.
Кочевое скотоводство возникает там, где оно имеет преимущества перед земледелием, — в засушливых и пустынных районах разводить скот гораздо выгоднее (точнее, было выгодно еще в не столь отдаленном прошлом), чем примитивным плугом поднимать тяжелые почвы, боясь, что урожай в любой момент погибнет из-за засухи. Но когда бы ни возникло кочевое скотоводство, появилось оно не сразу, потому что для этого необходим был целый ряд условий.
На земле имеются два главных района кочевого скотоводства: великий пояс евразийских степей, полупустынь и пустынь, протянувшийся непрерывной полосой от среднего Дуная до Северного Китая, и Передняя Азия с некоторыми районами Северной Африки. В евразийских степях земледелие и скотоводство возникли не позже IV—III тысячелетия до нашей эры. И уже в это время в состав стада там входили все основные виды домашних животных, за исключением верблюда, прирученного позднее. Обитавшие в степной зоне племена разводили скот, но жили оседло и наряду со скотоводством занимались и земледелием. Они еще не были кочевниками и не могли бы ими стать, даже если бы хотели этого. Для того чтобы вести подвижный образ жизни, нужны верховые животные и колесный транспорт. Всего этого в степи еще не было.
Приблизительно в первой половине II тысячелетия до нашей эры совершилось событие чрезвычайной важности не только для будущих кочевников, но и для всего человечества — лошадь была впервые освоена в качестве верхового животного. (О значении этого события кратко и ясно говорит калмыцкая пословица: «Лошадь делает расстояние близким» — ведь вплоть до XIX века лошадь оставалась главным средством передвижения.) А к этому времени в степи уже существовал колесно-упряжный транспорт, проникший сюда с Переднего Востока.
Археологические материалы свидетельствуют, что примерно тогда же, во II тысячелетии до нашей эры, а может быть, раньше, у степных народов начался распад первобытных отношений, появились знатные и незнатные, богатые и бедные. И скот стал одним из главных мерил богатства. Но при оседлой жизни, когда скот пасется рядом с поселением, количество кормов ограничено, а это, в свою очередь, лимитировало численность стада, ставило предел богатству. Казалось бы, именно тогда, во II тысячелетии до нашей эры, создались все условия для перехода к кочеванию. И все же он совершился позднее. Правда, удельный вес скотоводства в хозяйстве увеличился, кое-где оно даже приобрело пастушеский характер. Но все же основная масса населения продолжала жить оседло.
Но вот на рубеже II и I тысячелетий до нашей эры достигло своего максимума длившееся более тысячи лет постепенное усыхание климата. Кочевание было уже не только возможным — оно стало необходимым. Прошло двести-триста лет — и в евразийских степях появились первые кочевники.
В Передней Азии настоящие кочевники — бедуины, жители пустынь, тоже появились лишь в I тысячелетии до нашей эры, после того как стали разводить верблюдов — животных, позволивших людям проводить почти весь год в крайне бедных водой районах.
И была еще одна причина, способствовавшая и в евразийских степях, и в Передней Азии переходу к кочеванию, — соседстве с оседлыми земледельческими цивилизациями, располагавшими излишками зерна и ремесленных изделий. В Евразии они возникли к югу от степной зоны как раз к I тысячелетию нашей эры. Впрочем, здесь уже начинается еще одна проблема — взаимоотношения кочевников с земледельцами.
Сложными и порой трагическими были эти взаимоотношения. В одной из китайских хроник говорится, что вскоре после изгнания монголов из Китая, в конце XIV века, и воцарения династии Мин на границе с Монголией были устроены специальные рынки «для упрочения границ и ради сокращения расходов на оборону». На первый взгляд все это выглядит довольно нелепо. Зачем торговать с давним и отнюдь еще не смирившимся с неудачей врагом, тем более что экономически Китай не так уж сильно был заинтересован в такой торговле? И как она могла способствовать упрочению границ и сокращению расходов на оборону?
Монголам нужно было кому-то продавать скот. Монголы нуждались в продуктах земледелия и ремесла. Пока они владели Китаем, они получали их бесплатно в виде налогов и дани. Теперь они должны были добывать все это торговлей. Если Китай не хотел торговать, для них не оставалось иного выхода, кроме войн.
И так было везде. Потому что кочевники всегда активнее стремились к торговле и контактам с земледельцами, чем те — с кочевниками, Земледельческое хозяйство — хозяйство комплексное, земледельцы почти всегда в каком-то количестве разводят скот. Могут они обходиться и без тех продуктов, что поставляют на обмен кочевники. Кочевники же без земледельческих продуктов и ремесленных изделий обойтись не могут. Поэтому через земли кочевников охотно шли караваны, тянулись далекие торговые пути.
Но лучшим способом обеспечить бесперебойное поступление продуктов ремесла и земледелия было, конечно, завоевание и подчинение земледельческих стран. Поэтому, когда кочевники чувствовали себя достаточно сильными, они вели со своими соседями захватнические войны.
И здесь мы подходим, пожалуй, к самой трагической закономерности существования кочевых обществ. Скот легко накопить, но еще легче потерять от стихийного бедствия или вражеских набегов. В числе других причин это приводило к тому, что у кочевников всегда особенно сильно ощущалась потребность во взаимопомощи. Конечно, у кочевников была свая аристократия, богачи и бедняки. Но по сравнению с земледельцами они все же были более сплоченными, более объединенными общностью интересов. И свои аппетиты кочевая знать стремилась удовлетворить не столько за счет своих соплеменников, сколько за счет земледельцев. В конечном счете, что она могла получить с рядового кочевника? Еще немного скота. И к тому же разоренный соплеменник будет плохой опорой во время своего или вражеского набега. Другое дело — земледельцы. У них были богатства, не снившиеся кочевнику. И к тому же они были чужими.
От начала I тысячелетия до нашей эры, когда скифы впервые обрушились на Ближний Восток, и вплоть до позднего средневековья все новые и новые волны кочевников, сильные своей спайкой, дисциплиной, боевой выучкой, алчущие чужих богатств, нападали на земледельческие страны. Когда им сопутствовал успех, нередко рождались кочевые «империи», обычно эфемерные и недолговечные, но оставлявшие неизгладимый след в истории.
И все же недаром одному из советников Чингисхана принадлежал афоризм: «Хотя мы империю получили сидя на коне, но управлять ею, сидя на коне, невозможно». Пусть такие империи своим созданием бывали обязаны кочевникам, пусть кочевники нередко господствовали в них политически, но характер социально-экономических отношений в них определялся уровнем развития земледельцев. Да и сами завоеватели под влиянием завоеванного ими населения начинали менять образ жизни. В степи возникали города — центры ремесла, торговли и политической власти. Правящий слой кочевников нередко быстро превращался в господствующий класс оседлого населения, рядовые кочевники начинали оседать на земле.
Победа оборачивалась поражением, победители становились побежденными...
И еще. Кочевники менялись гораздо меньше и медленнее, чем земледельцы, потому что земледелие создает гораздо больше условий для развития и прогресса. К позднему средневековью соотношение сил изменилось решительно и бесповоротно. Против армий, вооруженных пушками, конница была бессильной. Кочевники стали обороняющейся стороной, им приходилось бороться за свою собственную свободу. Но свобода немыслима без прогресса, а прогресс кочевников немыслим без того, чтобы они перестали быть кочевниками.
...Когда-то, на заре своей истории, кочевое скотоводство было положительным явлением. Кочевники заселили доселе почти пустынные и бесполезные для человека районы земли. Кочевники освоили новые способы разведения скота. Кочевники изобрели юрту, седло, стремя. Но время шло вперед, и кочевники все больше отставали от времени. Кочевое хозяйство, неизменное в своих основных чертах, неустойчивое и ненадежное, обрекало их на застой.
Именно поэтому облик кочевника неповторим и своеобразен, своеобразны его мышление, представления, предубеждения и предрассудки. И именно поэтому в нем причудливо сплетены благородство, честность, простота, гостеприимство с недоброжелательностью и недоверчивостью по отношению к внешнему миру, невежеством и фанатизмом. Стойкость, выносливость и непритязательность в нем подчас граничат с консерватизмом. Тяга к лучшей жизни с приверженностью древним традициям. Для того чтобы перейти к прочной оседлости, кочевнику необходимо преодолеть груз прошлого, перестать презирать земледельческий труд, перестать считать кочевание наидостойнейшим занятием. Здесь кочевникам необходима помощь.
А. Хазанов, кандидат исторических наук
Но не только звоном оружия, топотом копыт вошел кочевой образ жизни в историю. Не только седлом и стременами исчерпывается вклад кочевых народов в мировую культуру.
