Килва представляет собой богатый мавританский город со множеством прекрасных домов из камня и извести, и окна в этих домах сделаны наподобие наших, и улицы города очень хорошо распланированы. (Д. Барбоша, сподвижник Васко да Гамы, 1501 год)
Пробираясь сквозь заросли тропического леса острова Килва, мы обнаружили нищенскую деревушку, о существовании которой вряд ли кто-нибудь знал. Жалкие лачуги теряются там среди развалин некогда почтенного преуспевающего города. (Из судового журнала английского брига «БАРРАКУТА», 1823 год)
Ни гостиниц, ни такси, ни туристских бюро в Килве не оказалось. За помощью пришлось обращаться к местным властям, Побродив по коридорам здания в котором размещались разом все административные учреждения города, я наконец остановился перед дверью с табличкой: «Республика Танзания. Главный чиновник-администратор района Килва».
Им оказался сравнительно молодой, подвижный и компанейский африканец — бвана Чунгуфу. За неимением лучшего он предложил мне располагаться на ночь на диване в своем кабинете.
На следующее утро я обратился к господину Чунгуфу с вопросом, где можно арендовать «лендровер».
— Для этого надо обратиться к чиновнику по транспортным вопросам, — разъяснил он.
— Где его можно найти?
— Это я, — церемонно поклонившись, ответил Чунгуфу.
Он пересек свой кабинет, сел за другой стол и, написав на бланке записку в гараж, протянул ее мне.
— А куда собираетесь ехать?
— В Великую Килву.
— Вам известно, что на посещение древних городов Танзании нужно разрешение главного хранителя памятников старины? Без него гид вам ничего не покажет.
— А где можно найти хранителя?
— Это тоже я,
Так я сделался обладателем еще одной записки, поблагодарил Чунгуфу и направился к выходу.
— Вообще говоря, машина вам не понадобится, — сказал он на прощание. — Великая Килва, или, как мы ее называем, Килва-Кисивани, находится на острове, туда можно добраться только на лодке. На машине, если хотите, съездите в Килву-Кивинже, возникшую уже во времена работорговли. И не забудьте, что сейчас находитесь в Килве-Масоко — самой молодой из всей троицы. Смотрите не заблудитесь.
У причала Килвы-Кивинже, расчищенного от мангров, упрямо вылезавших отовсюду, долго пришлось ждать, пока разгрузят шаланду-доу, владелец которой согласился доставить меня на остров. Доу была маленькая, тонны на две, доверху загруженная мешками, из дыр которых сыпалась тапиока. Теперь это единственный «экспортный продукт» порта, некогда слывшего самым богатым в Африке.
Заблудиться на острове, в самом деле, было немудрено, хотя шедшие впереди меня двое африканцев, без устали орудуя острыми пангами, расчищали дорогу. Лес, правда, в последние годы здесь сведен. Но высоченная, по плечи, трава, такая же сочная и ароматная, как на наших приокских лугах у Тарусы, только перевитая вьющимися растениями, заставляет ползти черепашьим шагом. Вытаптывать тропинки к здешним святыням африканской культуры, к сожалению, некому. Был май, а в реестре посетителей, в котором я расписался, моя фамилия с начала года оказалась четвертой...
Путеводителей по Килве не существует. Но солидный оксфордский труд по археологии побережья, предусмотрительно захваченный мною, сослужил хорошую службу.
В ученой книге цитировали вездесущего путешественника Ибн-Баттуту, который в 1331 году добрался до Килвы. Кто-кто, а он повидал средневековый мир! И тем не менее Килва, по его словам, — «один из наиболее прекрасных и мастерски распланированных городов мира». Великий путешественник не оставляет сомнений в том, кем был построен этот прекрасный город. То были чернокожие мусульмане — зинджи. Они поразили Ибн-Баттуту богатством своих одежд и добротностью домов — «все больше деревянных, крытых тростником». Бурная история, пожары и тропическая сырость ничего не оставили от них.
Семь веков Хусуни Кубва
Сохранилась и до сих пор поражает своими размерами огромная крепость Хусуни Кубва — ее название так и переводится с суахили: «большая крепость». Выстроенная на крутом обрыве над океаном, она сразу же давала всем заморским гостям представление о городе, о его могуществе и богатстве. Крепость сложена из кораллового известняка, который добывали на соседних рифах. В оксфордской книге в адрес строителей сказано много лестных слов: «оригинальный план», «удивительная кладка», «смелые формы». Но, по-моему, лучшая рекомендация суахилийским архитекторам и строителям — это то, что Хусуни Кубва стоит над океаном вот уже семьсот лет, лицом к прибою, отражает циклоны, пожары и осады и вовсе не собирается разрушаться.
Только крышу унес ветер, и поэтому буйная растительность давно уже заселила ее дворы, залы, коридоры и бесчисленные комнаты. В одной из них трава так искусно замаскировала древнее отхожее место, что даже мой бывалый проводник, всю жизнь лазающий по этим развалинам, провалился. Травм не было. Был, как всегда бывает в таких случаях, смех. В добавление — неожиданная находка. Гид вылез из ямы, держа в руках фарфоровый черепок с синим орнаментом.
Другая яма — поглубже, предусмотрительно огорожена частоколом. Когда я наклонился над ее зияющей чернотой, один из проводников ухватил меня за брюки.
— Очень глубоко, бвана. Двадцать шесть метров. В старые времена туда сбрасывали преступников.
Те, кто не разбивался насмерть сразу, тонул чуть позже. Где-то яма связана с океаном и с наступлением прилива заполняется водой. Тысячи крабов ползают по ее замшелой стене.
Хусуни Кубва была скорее пышным дворцом султанов, чем грозной крепостью. На облупившейся штукатурке бесчисленных апартаментов кое-где еще сохранился богатый орнамент, а в дверных проемах — рамы, украшенные вычурной резьбой. Рядом с дворцом — султанский бассейн, вмещающий девяносто тысяч литров воды. От самого океанского побережья к главному входу во дворец идет широкая лестница. Я представил себе, как подходила к этим берегам роскошная доу, инкрустированная бронзой и слоновой костью, как по коврам сходил с нее всемогущий султан и раболепно склонялись перед ним головы визирей и шейхов. Султан медленно подымался по парадной лестнице, бриз развевал его шелковые одежды.
Когда ходишь по Хусуни Кубва или стоишь рядом, не ощущаешь ее грандиозности. Но потом, отойдя от берега и глядя на крепость издалека, с развалин города, который она некогда стерегла, осознаешь размеры этого сооружения. Ибн-Баттута, хоть и много ездил по миру, не мог смотреть на Африку глазами наших современников, не мог мыслить масштабами всего континента. Живущие сегодня африканисты могут сделать это. Они воздали должное Хусуни Кубва, признав ее самым большим зданием, построенным в Тропической Африке в доевропейский период.
Мусульманские мечети, вязь арабских надписей над дверьми. Но, как и на всем восточно-африканском побережье, совершенно особый, свой стиль, налет неповторимой самобытности. Это, пожалуй, особенно явственно проступает в архитектуре Великой мечети Килвы.
Сорок коралловых колонн поддерживают висячие стрельчатые арки, перегородившие огромный зал мечети на квадратные отсеки. Потолок каждого из таких отсеков представляет собой идеальную полусферу, где местами можно угадать вязь тонкого орнамента. Полусферы не думают разрушаться. Подштукатурь кое-где стены, истреби лезущую из щелей траву, заделай пару выбоин, которые образовались не из-за неопытности строителей, а из-за варварства человеческого — и Великая мечеть Килвы вновь будет дивом. Таким, каким она предстала первым португальцам, сравнившим ее со знаменитой мечетью Кордовы.
Известняк, из которого выстроена Килва, по природе своей бел. Со временем на нем селятся коричневые и красные лишайники, и тогда говорят, что известняк «загорел». Кое-где мхи делают его зеленоватым. Эти краски преобладают в Великой мечети. Но воздух в ней — отчетливо-голубой, красные и зеленые тона проступают в мечеть через синеву, белесые колонны иногда вдруг тоже делаются небесного цвета. Я долго искал источник этого удивительного эффекта, но так и не нашел. Что самое удивительное — голубизну уловила и фотопленка, обычно не поддающаяся цветовым обманам. Почти все кадры, что я делал в мечети, пронизаны голубым воздухом.
На перепутье золотой дороги
Крикливая курица, внезапно выскочившая из-под моих ног и с кудахтаньем скрывшаяся в проеме окна, вернула меня в сегодняшний день. В окне, среди истрепанных листьев бананов, виднелось несколько глинобитных хижин. Хромая старуха, закутанная в иссиня-черное буибуи, гнала перед собой ишака. Один из гидов, окликнув ее, спросил, не готова ли еда. Оказалось, это его мать.
На обед подавали вареный рис с сырыми, нарезанными кружочками бананами. В нарушение мусульманских понятий и мать и жены сидели тут же, на полу, из общего горшка доставая руками щепотки пищи. Дряхлый, но благообразный старик с окладистой седой бородой, дождавшись, пока я поем, обратился ко мне на суахили:
— Гость первый раз в Килве?
— На острове — первый.
— Большой город был. Великий город. Больше полусотни правителей долгие века жили в Хусуни Кубва.
— Да, мзее (1 Мзее (суахили) — обращение к старому, уважаемому человеку (Прим. авт.).), великий город.
Я бывал во всех древних суахилийских городах, но такого еще не видел. Наверное, у такого города большое прошлое. Что сохранилось о нем в памяти? Когда он был создан?
— Есть такая легенда. От своего деда слышал я рассказ. Тысячу лет назад сюда из Шираза прибыл персидский принц Хусейн — один из семи принцев, создателей многих городов на побережье. Но здесь, где стоит Килва, город уже был. Им правил Мурири ва Бари, вождь африканцев. Хусейн мирно договорился с Бари, женился на его дочери, купил у местных людей остров и основал на нем город, Килва-Кисивани. Его сын сделался султаном и послал доу воевать с островом Мафия. Но поскольку он разговаривал с ними не добром, подобно своему отцу, а силой, народ Мафии сверг султана. Вот и все, что я знаю.
Слова старика вполне согласуются с данными древних хроник Килвы. Основание Кисивани относят к 957 году, а нижние археологические слои на материке ученые датируют IX веком. Кроме того, по соседству с Килвой, на небольших островах Санье-Я-Кати и Сонго-Манара, ученым недавно удалось найти каменные строения еще более древних поселений африканцев, очевидно первенцев суахилийских городов.
Не исключено, конечно, что ширазцы и арабы во многом способствовали росту африканских городов, вдохнули в их быт и культуру новую струю. Интересно, что по времени появление большинства прибрежных поселений Восточной Африки совпадает с зарождением ислама, когда арабский мир охватывают религиозные и династические войны, спасаясь от которых многие устремлялись в соседнюю Африку. Одновременно на Аравийском полуострове, в непосредственной близости от суахилийского побережья, возникают первые сильные халифаты. Их владыкам нужны драгоценности и благовония, казне — деньги, купцам — рынки, армии — оружие. Именно в это время, как можно судить по обнаруженным недавно хроникам, Восточная Африка начинает продавать черный металл. Все купцы стремятся покинуть гавани островов Килвы, Ламу и Малинди с грузом железа. Из него ковали лучшую в то время сталь, из нее потом закаляли знаменитые дамасские клинки. Огромные доу из Адена, Омана, Персии, Хиджаза, Сирафа устремляются к африканскому побережью. Так суахилийские города делаются составной частью огромного и богатого средневекового торгового восточного мира.
Приезжие купцы, моряки, ремесленники селились на африканском побережье, обращали местных жителей в ислам, приобщали к мореходному искусству и знакомили с навыками торговли, брали в жены африканок. Но их было слишком мало, чтобы завоевать, поработить местное население, своим влиянием и культурой свести на нет их обычаи и традиции. Наоборот. Пришельцы-арабы быстро ассимилировались в массе африканского населения. А те, в свою очередь, не чураясь, перенимали у арабов их опыт и знания. Так появился народ васуахили, что значит «люди побережья». Так возник кисвахили — коренной африканский язык, родня всем языкам группы банту, но со значительными заимствованиями из арабской лексики. Влияние ислама до сих пор сильно в архитектуре, культуре, традициях жителей островов.
По этим внешним признакам культура Килвы, как и культура других суахилийских островных городов-государств: Пате, Ламу, Манде, Момбасы, Занзибара, — долго рассматривалась историками всего лишь как эпигон арабской цивилизации. И только за последнее десятилетие, благодаря усилиям ученых независимых африканских стран — Танзании и Кении — наследниц суахилийской культуры, благодаря сенсационным находкам археологов на восточно-африканском побережье, взгляды изменились. Самобытность, африканские корни суахилийской цивилизации доказаны. «Начав археологические исследования на восточно-африканском побережье, — пишет крупнейший знаток суахилийского средневековья, английский историк Мэтью, — я предполагал, что развалины в осмотренных мною районах — не что иное, как остатки арабских или персидских колоний на побережье. Но с течением времени я начал думать, что история побережья в средние века становится гораздо понятней, если считать ее историей африканской культуры, которая всего лишь подверглась влиянию ислама».
Суахилийская цивилизация Килвы была мусульманской, но африканской, не арабской. Она возникла в непосредственной близости от африканского побережья и была создана руками африканцев — наследников культуры зинджей. Залогом богатства Великой Килвы была торговля с внутренними районами материка, куда арабы тогда еще не проникли. В основе этой торговли лежало золото.
Море соединяло Килву с внешним миром. Присмотревшись к судам, заходившим в гавань Килвы, ее султаны обнаружили, что владыки северных городов — Могадишо и Маоката, плавают на юг, в Софалу, за золотом. Софала — портовый город в полутора тысячах километров к югу, в нынешнем Мозамбике. Так кому же, как не им, султанам Килвы, находящейся как раз на полпути между этими крайними пунктами «золотой торговли», контролировать столь выгодное дело! Сделать это было не очень трудно, потому что ни одно судно, участвовавшее в этой торговле, не могло пройти мимо Килвы, не запасшись там водой и припасами. А если не заходили, султаны Килвы посылали свои доу перехватить беглецов. Дальше — больше. Древние хроники говорят, что Килва прибрала к рукам рынок Софалы и сделалась монополисткой в торговле золотом в Восточной Африке. Это случилось в XIII веке.
Расцвет и падение великого суахилийского острова
Для обеспечения этой торговли султаны Килвы начали чеканить собственные монеты. Это самые первые африканские монеты, найденные до сих пор к югу от Сахары. Их начеканили очень много: на следующий день, когда я снова поехал в Килву в сопровождении Чунгуфу, тот показал мне целый ящик медных и серебряных денег, которые время от времени выбрасывает на берег море или случайно подбирают в траве жители острова. Но все монеты в очень плохом состоянии, разобрать на них надпись невозможно.
Хорошо сохранившиеся монеты выставлены в местном музее. Первые в Килве собственные деньги, по форме и рисунку напоминающие монеты египетских Фатимидов, начал чеканить султан аль-Хасан ибн-Талуугу, правивший в Килве с 1277 по 1294 год. Последним их выпустил Ибрагим ибн-Мухаммед, правитель Великой Килвы, взятый в плен португальцами.
Но больше всего поразило меня в Килве обилие фарфоровых черепков. Голубые черепки блестят в траве, торчат из-под развалин зданий, их собирают все островные мальчишки. Не отступая от нас ни на шаг, они настойчиво предлагали купить осколки.
Фарфор — благодарная находка для археологов, поскольку без труда поддается датировке. Обнаруженные в одной из бесчисленных комнат Хусуни Кубва черепки удалось склеить в роскошную вазу эпохи поздней династии Сун, то есть конца XIII века.
Итак, вывод напрашивается сам собой. Дорогостоящий фарфор из Китая, первые в Тропической Африке монеты, в которых нуждалась торговля, роскошные здания появились в Килве в XIII веке. Именно тогда, когда в глубинных частях материка возникли централизованные могущественные государства, процветавшие на добыче золота.
Когда в 1498 году каравеллы Васко да Гамы вошли в Килву, один из его спутников, некто Лопеш, записал в своем дневнике: «Купцы-мавры говорят, что в Софале есть таинственный рудник, а в местных книгах можно прочитать, что это и есть страна Офир, откуда царь Соломон каждые три года получал золото...»
Португальцы впервые встретились в Килве с чернокожими моряками, знавшими компас, квадрант и имевшими отличные карты, впервые увидали купцов, бывавших в Индии — стране, путь в которую и приказал им отыскать лиссабонский владыка. «Они увидели, — пишет Б. Дэвидсон,— процветающую морскую торговлю. Они увидели торговый мир, который по размерам, а может быть, и по богатству превосходил все, что знала в то время Европа. По сравнению с океанскими судами, бороздившими в то время Индийский океан, корабли да Гамы казались поистине крошечными».
Это был процветающий, мирный край. Индусы и африканцы, арабы и китайцы, привыкшие иметь дело друг с другом, не интересовались цветом кожи. Да и португальцы на первых порах обращались с местными жителями как с равными.
Но очень скоро грохот пушек возвестил закат городов Восточной Африки. Из всех этих городов Великой Килве досталось больше всего. Пораженные ее богатством, португальцы поспешили сокрушить город, надеясь тем самым стать хозяевами золотой торговли с Софалой. Флотилия Васко да Гамы в 1502 году вновь появилась на рейде острова. Через три года капитан Альмейда предал Килву огню и оставил там гарнизон. Немецкий путешественник Ганс Мейер, который вместе с Альмейдой прибыл в Килву, описал, как был выжжен город, перерезана большая часть его двенадцатитысячного населения, разграблены дворцы, сожжены деревянные дома, вырублены цветущие сады.
А еще через семь лет Эдуарде Парейра, заправлявший португальским разбоем на суахилийском побережье, рапортовал своему королю в Лиссабон:
«Капитаны вашего величества обнаружили большой рудник и овладели им. Полагают, что это Офир, но сейчас его называют Софалой».
Г. Мэтью, Н. Читик, Д. Киркман и другие историки, работающие сейчас в Восточной Африке, уже не сомневаются в том, что источником золота для Софалы были рудники, находившиеся на территории могущественных внутриматериковых африканских империй. Где-то там были загадочные «копи царя Соломона» — один из семидесяти тысяч древних заброшенных рудников, найденных в наши дни учеными в междуречье Замбези — Лимпопо, на территории современных Родезии, Мозамбика, Ботсваны. Семьдесят тысяч рудников — это внушительная цифра. Из них в Софалу ежегодно поступало четыре тонны золота и никем еще не оцененное количество железа. Португальцы застали закат этой торговли, но арабы писали о ней еще за пятьсот лет до Васко да Гамы.
Португальцы пришли на землю гостеприимных суахили как враги. Они не хотели делить богатств с местными правителями, не хотели торговать с купцами. Они пришли грабить. И поэтому португальцы не нашли в Килве и Софале союзников. Тайны Африки навсегда остались для них тайнами. Разгадки этих тайн исчезли вместе с самобытной, хрупкой, неповторимой цивилизацией, разрушенной матросами Васко да Гамы. Не прошло и века, как из некогда цветущих и так много обещавших португальской короне суахилийских городов полетели в Лиссабон новые депеши: золота нет, отбираемые у населения ценности не могут даже покрыть расходы на дорогостоящие экспедиции, колонии хиреют. Отобрав у людей золото и слоновую кость, дома и земли, португальцы под конец забрали последнее, что осталось у африканцев, — их свободу. Начался век работорговли.
Потеряв всякую надежду найти «копи царя Соломона», вконец спившись, заработав малярию, португальцы покинули Килву...
Второй раз европейцы открыли Килву в начале прошлого века, британское адмиралтейство отрядило к восточно-африканскому побережью бриг «Барракута» под командой капитана Ботелера — присмотреться, выбрать хорошие гавани, составить карту будущих территорий, намеченных к колонизации Великобританией.
Капитан Ботелер по достоинству оценил выбор, сделанный суахилийскими мореходами. Он признал гавань Килвы одной из лучших в мире. Но все остальное произвело на бравого английского офицера гнетущее впечатление. Измазав свой белый мундир в тине, разодрав брюки в мантрах, Ботелер добрался до берега. Идущие впереди матросы топорами расчищали ему путь среди леса. Наконец показалась стена каменной кладки, скрытая лианами. В ней зиял провал, через который англичане увидели огромные постройки под пальмами, остовы жилых домов, купола неповторимой по своей красоте мечети. Но надо было обладать огромной фантазией, чтобы представить, что некогда этот город жил. На всем острове моряки с трудом нашли несколько лачуг, в которых ютились боязливые люди. «Признаки былой роскоши и культуры резко контрастируют с современной нищетой и дикостью», — записал Ботелер в судовом журнале.
Через неделю, когда, исходив все лесные тропинки Килвы и соседних островов, я собрался уезжать, бвана Чунгуфу пришел проводить меня в порт.
— За шесть лет, что работаю в Килве, ни разу не видел здесь журналистов, — признался он. — Постарайтесь рассказать об этом великом, незаслуженно забытом городе.
Я обещал ему написать о Килве.
Сергей Кулик, корреспондент ТАСС в Восточной Африке — для «Вокруг света»
Килва — Найроби