«Ночи Парагвая» — так называлось душещипательное танго, звучавшее в полумраке бара ресторана «Катаратас», который оккупировала наша разношерстная журналистская компания. Стоял прохладный осенний мартовский вечер. Да, да, именно осенний, так как дело происходило в южном полушарии, на берегу реки Игуасу, в том самом месте, где границы Бразилии, Аргентины и Парагвая сходятся в одной точке. Отель «Катаратас» был выбран для торжественной встречи президентов Бразилии и Парагвая после церемонии открытия автострады Асунсьон — Паранагуа, связавшей парагвайскую столицу с берегом Атлантики. Пока президенты беседовали за закрытыми дверями, журналисты, пользуясь свободной минутой, устремились в бар.
Собственно говоря, делать уже было нечего: ленточки разрезаны, торжественные речи произнесены, торопливые интервью окончены. Через полчаса должен был подойти автобус, на котором предстояло ехать в аэропорт. Пока же за стойкой бара группа репортеров потешалась над одним из незадачливых коллег. Кажется, парнишка представлял радиостанцию «Жорнал до Бразил».
Полтора часа назад, по окончании торжественной церемонии, он выбежал навстречу проходившему мимо замершей шеренги почетного караула президенту Парагвая Стресснеру и сунул ему под нос микрофон: «Господин президент! Что вы можете сказать в эту торжественную минуту, когда открывается величественная автострада, связывающая два наших братских народа?» Точнее, он только собирался задать этот вопрос. Он успел произнести эту фразу лишь до слов «в эту торжественную минуту...».
В эту, увы, печальную для него минуту два дюжих молодца, шагавших позади Стресснера, выскочили вперед и стремительным движением хорошо натренированных рук опрокинули парня на землю. Парагвайский президент равнодушно перешагнул через ноги репортера и неторопливо продолжал свой путь.
— Фашисты! — кратко, но точно высказался по поводу этого эпизода Мартин Тестер, корреспондент «Ди Вельт». И продолжил: — Больше всего меня удивляет, что вы, друзья (он обращался к бразильским журналистам, сидевшим с нами за одним столом), спокойно смеетесь по этому поводу... Ударили бразильца на бразильской земле два парагвайских мерзавца. А вы смеетесь!..
Бразильцы народ добродушный. Их трудно вывести из себя. Они продолжали спокойно потягивать пиво, а беседа потекла по руслу, подсказанному репликой Мартина. Речь зашла о фашистах, нацистах, вообще о немцах, которых в этих краях — на парагвайско-бразильской границе — чуть ли не больше, чем самих бразильцев или парагвайцев. И, разумеется, всплыл вечный вопрос: живы или нет два крупнейших военных преступника — Борман и эсэсовский врач-изувер из Освенцима Менгеле? Правда, дискуссия была какая-то вялая, схоластическая, в основном туманные предположения да таинственные слухи. Именно так отозвался о ней неразговорчивый корреспондент «Диарио де нотисиас», с которым мы оказались рядом в автобусе по дороге на аэродром. «Все они трепачи, — пренебрежительно заметил он о своих коллегах. — Но я знаю человека, который лучше всех нас разбирается в этих делах. Потому что этот парень видел Менгеле...»
И он дал мне координаты, имя и фамилию этого человека — кинематографиста Адольфо Шадлера. По возвращении в Рио-де-Жанейро я разыскал Шадлера и попросил его рассказать о том, каким образом, когда и где он видел Менгеле. Вот что поведал мне Адольфо Шадлер:
— В 1965 году я познакомился с оператором Вилли Грином, который выпускал в США журнал кинохроники, именовавшийся «От побережья до побережья». Этот американец рассказал мне, что как-то раз он издалека видел Менгеле. Это было, по его словам, во время карнавала в маленьком аргентинском городке Эльдорадо, что расположен на реке Парана, служащей границей между Аргентиной и Парагваем.
Рассказ Грина не на шутку заинтересовал меня. Позднее в сан-паульском отделении Интерпола я узнал, что немец по фамилии Менгеле действительно зарегистрирован у них, хотя никакого следствия в отношении его не проводилось. Мне сообщили также, что брат Менгеле имеет в Эльдорадо небольшую фабрику.
После этого, — продолжал Шадлер, — я решил сам попробовать разыскать нацистского врача и отправился в Эльдорадо под видом коммерсанта, занимающегося спекуляцией земельными участками. От Вилли Грина я получил еще одну зацепку: Менгеле якобы держал в этом городишке собственный катер под названием «Викинг». И мне повезло: на пристани в Эльдорадо я действительно увидел катер с таким названием. Я поинтересовался у индейца-сторожа на причале, кому принадлежит «Викинг». Индеец этого точно не знал. Единственное, чего мне удалось добиться от него, — это то, что хозяином катера был какой-то фазендейро — крупный землевладелец, имение которого находится где-то выше по течению реки. Правда, индеец утверждал, что этот человек каждую неделю появляется в городке — приезжает за покупками, — так что найти его нетрудно. Не очень веря в успех, я все же попросил предупредить меня, как только он увидит хозяина «Викинга». И вот через неделю услышал от сторожа, что владелец появился в Эльдорадо.
«А где он бывает, к кому ходит?» — осторожно спросил я. Оказывается, обычно его встречает городской врач. Не мешкая ни минуты, я раздобыл адрес врача, разыскал его дом и устроил неподалеку засаду. Пришлось просидеть в автомобиле напротив этого дома около пяти часов, пока наконец оттуда не вышел мужчина, удивительно напоминающий того Менгеле, которого я видел на многочисленных фотографиях, хотя они и были сделаны лет пятнадцать-двадцать назад.
Теперь все зависело от сноровки. Я схватил кинокамеру и из окна машины украдкой стал снимать похожего на Менгеле человека, пока тот неторопливо шествовал по улице. Меня, к счастью, он не заметил. Как только передо мной замаячила его спина, я выскочил из автомобиля, что есть духу помчался вокруг квартала и, оказавшись перед незнакомцем, снова включил аппарат. Тут он увидел, что я его снимаю, и бросился бежать...
— Но разве у вас есть бесспорные доказательства, что человек, которого вы снимали, на самом деле Менгеле? — спросил я Адольфо Шадлера.
Адольфо молча расстегнул толстую черную папку и достал пачку фотографий. На одной из них с обратной стороны был лиловый штамп.
— Это официальная, заверенная Интерполом фотография Менгеле. А вот другая его фотография, она снята в 1958 или 1959 году в Парагвае, когда Менгеле с благословения диктатора Стресснера оформлял себе парагвайское гражданство, — в те годы это делали тысячи нацистских преступников, скрывавшихся в Латинской Америке. Вот этот же снимок — мой, оттуда, из Эльдорадо.
Сомнений быть не могло: на всех трех фотографиях фигурировал один и тот же человек — начинающий полнеть мужчина весьма преклонного возраста, с жирным, мясистым носом, густыми бровями, брезгливой складкой, пробегающей от левой ноздри по щеке, с тщательно ухоженными черными усами. Это был шеф медицинской службы концлагеря Освенцим, офицер СС, врач Йозеф Менгеле, производивший чудовищные медицинские и хирургические эксперименты над тысячами заключенных. Это был человек, руки которого обагрены кровью тысяч невинных жертв и имя которого стоит на втором месте после имени Мартина Бормана в списке главных военных преступников, разыскиваемых после окончания второй мировой войны...
В первые послевоенные годы под разными именами он кочевал по странам Латинской Америки. Например, как доктор Хельмут Грегор-Грегори он довольно долго работал в одной из клиник Буэнос-Айреса. Дела Менгеле шли успешно, и он обнаглел до такой степени, что начал процесс о разводе и переписку с адвокатом в городе Фрейбурге. Эти-то письма и навели полицию Западной Германии на его след. Последовал формальный протест властей ФРГ аргентинскому, правительству и просьба о выдаче преступника. Но, как всегда бывало в подобных случаях, аргентинская полиция не проявила, точнее сказать, не пожелала проявить необходимого проворства, и Менгеле спокойно выехал из гостеприимной Аргентины, взяв курс на столицу Парагвая — Асунсьон, в аэропорту которого он благополучно высадился 2 октября 1958 года.
В книге регистрации туристов, хранящейся в архиве парагвайского департамента аграрной реформы, сей «исторический» факт зафиксирован под № 3098. Адольфо Шадлер показал мне фотокопию страницы из этой книги с записью Менгеле, где он значится как германский «гражданин, родившийся 16 марта 1911 года в Гинзбурге (Бавария), капитан медицинской службы, а ныне коммерсант».
Поразительно, что он даже не считал нужным маскироваться! Если в Аргентине, Чили, Бразилии, Боливии и других странах Латинской Америки Менгеле скрывался под фамилиями Грегора-Грегори, Жозе Аспиази, Вальтера Хазека, Жозефа Канната, Фрица Фишера и другими, то здесь, в Асунсьоне, он почувствовал себя среди своих. И не ошибся: год спустя — 27 ноября 1959 года — декретом № 809 правительство Парагвая предоставило ему парагвайское гражданство и выдало паспорт № 3415754, выписанный на имя Йозефа (Хосе) Менгеле, медика. С этим паспортом Менгеле преспокойно навещал соседние страны: его встречали в обществе красавицы немки Хильды Пьесбург в Сан-Паулу, крупнейшем городе Латинской Америки, и в крошечной Корумбе, лежащей на границе Бразилии с Боливией; он появлялся в городе Кампо-Моурао в бразильском штате Парана, где его видели в очереди за билетами в местном кинотеатре, и на роскошном аргентинском курорте Сан-Карлос-де-Барилоше. Именно там он столкнулся нос к носу с хрупкой женщиной Норой Элдок, приехавшей в Аргентину навестить свою мать. В свое время Нора была стерилизована Йозефом Менгеле в Освенциме. В этот раз на курорте не было сказано ни слова, но Менгеле понял, что его узнали... Спустя несколько дней Нора не вернулась из экскурсии: ее тело нашли в пропасти, изуродованное и искалеченное. По заключению аргентинской полиции, бедняжка стала жертвой «несчастного случая». Оступилась и упала,..
В Асунсьоне Менгеле жил практически открыто, как полноправный гражданин республики Парагвай. Он останавливался в лучших отелях города, принимал гостей, посещал рестораны.
В конце концов западногерманские власти вынуждены были — можно сказать, «через силу» — вновь направить просьбу о выдаче Менгеле. Это было 16 июля 1964 года. Очевидцы утверждают, что, когда Экерт Брест, посол ФРГ в Парагвае, краснея как провинившийся школьник, вручил ноту президенту Стресснеру, тот стукнул кулаком по столу и грозно вопросил:
— Чего вы, собственно говоря, добиваетесь?.. Вы хотите, чтобы я порвал отношения с Германией?!.
Больше об этой ноте ни в Асунсьоне, ни в Бонне никто не вспоминал.
Правда, сам Менгеле решил исчезнуть на время из поля зрения тех, кто интересовался его судьбой. Он уединился в одном из своих имений на юго-востоке Парагвая и лишь периодически стал наезжать в городок Эльдорадо к своему другу — местному врачу.
— Снять Менгеле — это было еще не самое трудное. — Адольфо Шадлер задумался, вспоминая дальнейшие перипетии. — Нужно было еще получить официальное подтверждение подлинности снимков, удостовериться, что запечатленное на них лицо действительно является Йозефом Менгеле.
Из Эльдорадо я немедленно переправился на парагвайский берег — в Энкарнасьон, затем поехал в Асунсьон. Там проявил пленки и стал показывать отпечатки лицам, которые знали Менгеле в те времена, когда он жил в этом городе более или менее открыто. И множество людей подтвердило, что на моих фотографиях изображен именно Йозеф Менгеле. Кое в чем мне помог один из новых знакомых — немец Александр фон Экстен, видевший врача-эсэсовца в последний раз в 1962 году. Он, в частности, рассказал, что Менгеле часто бывал в отеле «Астра». Когда я разыскал владельца отеля, как вы понимаете, тоже немца, его фамилия Фаст, тот сначала долго отнекивался и запирался, но потом, глядя на фотографию, все же признался, что Менгеле действительно часто останавливался в «Астре». После похищения агентами израильской разведки Эйхмана Менгеле, по словам Фаста, затаился и вообще перестал показываться в Асунсьоне. А спустя некоторое время парагвайские власти конфисковали у владельца отеля книгу постояльцев, в которой под своей фамилией регистрировался и Менгеле...
Однако самые авторитетные свидетельства поступили... знаете откуда? — Адольфо с улыбкой взглянул на меня. — Ни за что не угадаете... Из ФРГ, где Менгеле не показывал носа с конца войны. Редакция журнала «Шпигель» предъявила его последние фотографии ста свидетелям из числа бывших заключенных Освенцима. И все они опознали Менгеле. Кстати, этого эсэсовца признала и его бывшая секретарша в Освенциме...
Адольфо Шадлер на этом не успокоился. Он задался целью сделать большой фильм о жизни нацистов в Латинской Америке. И в поисках материалов вновь поехал в Парагвай вместе с двумя своими коллегами — Гербертом Тайцем и Тэдом Орла. Путь их лежал через уже знакомый аргентинский городок Эльдорадо, где Адольфо сфотографировал Менгеле. На сей раз никаких следов нациста обнаружить не удалось: «Викинга» на пристани не было, сторож-индеец сказал, что катер давно уже не показывался в Эльдорадо. Очевидно, Менгеле, напуганный съемками Адольфо, решил отсидеться в каком-нибудь из своих дальних поместий.
Адольфо предпочел не задерживаться в Эльдорадо. Его физиономия уже примелькалась здесь, и это было опасно: путь человека, собирающего сведения о нацистах, в Латинской Америке отнюдь не усыпан розами. Однажды двое журналистов из Израиля пытались подготовить репортаж о нацистских колониях в районе бразильско-парагвайской границы. Через неделю крестьяне выловили в реке Парана их трупы...
Адольфо как в воду глядел.
— Возвращаясь с пристани Эльдорадо в город, — вспоминает он, — мы были неожиданно арестованы. Полицейские отвезли нас в «делегасию» на допрос. Разумеется, мы не сказали им о цели нашего путешествия, а назвались туристами, готовящими репортаж о путешествии в автобусе по странам Южной Америки. К счастью, они не заглянули в наши папки с материалами о Менгеле. И все же нам было предложено немедленно покинуть Аргентину. Вздохнув с облегчением, мы отправились в Асунсьон.
В тот приезд Адольфо не обнаружил Менгеле. Однако, собирая материалы о его жизни в Парагвае, он наткнулся на человека, который несколько лет назад видел не только Менгеле, но и нацистского преступника «номер один» — Мартина Бормана. Это был парагвайский врач по имени Отто Бис.
— Этот врач очень известен в Асунсьоне, — рассказывает Адольфо Шадлер. — Он пользуется большим авторитетом, имеет хорошую практику, и я не сомневаюсь, что все сказанное им правда.
Так вот, Отто Бис сообщил мне, что однажды ночью к нему домой явилась неизвестная сеньора, чем-то чрезвычайно взволнованная. Она хорошо говорила по-немецки и стала умолять Отто Биса оказать срочную помощь ее больному мужу. Врач отправился с ней. Они приехали в аристократический квартал Фернандо-дела-Мора, вошли в особняк. Больной лежал на софе, у него был приступ печени. Этот человек, по словам Отто Биса, очень плохо владел испанским языком и вообще весьма неохотно отвечал на вопросы врача. И вдруг Отто Бис понял, что лицо больного ему хорошо знакомо; причем знакомо по многочисленным фотографиям, которые он раньше встречал в газетах и журналах. И все же поначалу Отто Бис не смог вспомнить, кто этот человек. Продолжая осмотр пациента, он вдруг увидел, что в дверях комнаты стоит еще один человек, который тоже показался ему смутно знакомым.
Впоследствии, изучая многочисленные фотографии, Отто Бис пришел к выводу, что больной, к которому он был вызван, — Мартин Борман, а человек, появившийся в дверях комнаты, — Йозеф Менгеле. Неделю спустя доктор Отто Бис решил нанести еще один визит, чтобы осмотреть больного и проверить свои выводы. Но дом оказался пуст. Его владелец заявил, что жильцы, снявшие недавно особняк, неожиданно выехали.
Так парагвайский доктор Отто Бис стал еще одним свидетелем, поведавшим миру о том, что два главных нацистских преступника — Мартин Борман и Йозеф Менгеле — живы и скрываются в Парагвае.
Волнение, вызванное во всем мире разоблачениями Адольфо Шадлера, было столь сильным, что невидимые, но сильные руки, оказывающие постоянную помощь скрывающимся в Южной Америке нацистам, поспешили замести следы,
Незавидная судьба выпала на долю молчаливого Даниэля Кабреро, местного индейца-гуарани. Соседи шептались, что Даниэль носит в сердце вечную печаль, потому что никто никогда не видел улыбки на его лице. Да и профессия не располагала к веселости: старый Даниэль был могильщиком на кладбище маленького городишки Ита километрах в сорока от парагвайской столицы Асунсьона. Почти вся его жизнь прошла на этом кладбище: он рыл могилы, потом равнодушно стоял в сторонке, пока падре бубнил над гробом, и, наконец, не обращая внимания на рыдания родственников покойного и вежливо-постные физиономии друзей, снова брался за лопату, чтобы засыпать могилу землей.
Однообразная, скучная процедура. День за днем, месяц за месяцем, год за годом... И лишь однажды Даниэль испытал чувство удивления: в тот день похороны случились какие-то необычные. Приехала небольшая группа иностранцев, говорила по-чужому. Деловито, словно корзину с бананами, поставили гроб на землю, позвали Даниэля и велели рыть могилу. Не было падре, не было мессы, не было слез. Хотя бы из приличия! Гроб сунули в могилу и уехали, не дождавшись даже, пока Даниэль завершит сооружение печального холмика над тем местом, где покоился таинственный покойник, по которому никто не проронил слезы.
Уходя, один из тех, что привезли гроб, сунул Даниэлю несколько крупных ассигнаций: «Следи за могилой! Чтоб всегда была в порядке. Мы будем время от времени проверять. Храни тебя господь, если могила окажется запущенной...»
А потом по Парагваю поползли слухи, что на кладбище Ита похоронен Борман. Эти слухи с поразительной быстротой докатились до Европы, США, не говоря уже о соседних латиноамериканских странах. Адольфо Шадлер, снимавший как раз в то время свой фильм о нацистах, решил проверить историю таинственной могилы кладбища Ита.
— Когда я узнал о том, что Борман захоронен в городке Ита, я немедленно отправился туда. На тамошнем кладбище я разыскал могильщика Даниэля, убогого индейца, слегка парализованного давним укусом ядовитой змеи, и тот подтвердил, что некоторое время назад здесь действительно был похоронен человек без обычного обряда, вроде бы тайком. Во всяком случае, Даниэля смутило, что слишком мало людей сопровождало гроб, как, впрочем, смутила его и слишком большая сумма выданных ему денег.
Тогда я отправился в префектуру Ита, — продолжает Шадлер, — но по записям в книге захоронений так и не смог установить личность покойника, лежавшего в загадочной могиле.
После этого я вернулся на кладбище, сунул индейцу полсотни долларов, и он решился на преступление: вскрыл могилу, чтобы я смог взять череп покойника. Этот череп я привез в Рио-де-Жанейро и показал знакомым врачам, которые установили, что он принадлежал человеку, рост которого не превышал ста шестидесяти сантиметров. Рост же Бормана больше ста семидесяти. Таким образом, вся эта история с его смертью и захоронением — просто трюк для того, чтобы уверить всех, что Бормана нет в живых.
По публиковавшимся в печати данным, в Южной Америке живет сейчас от шести до семи тысяч нацистов, которые должны были бы сидеть за решеткой, но продолжают пользоваться попустительством полиции и властей многих латиноамериканских стран. Когда несколько бразильских журналистов обратилось в начале 1968 года к руководителям бразильской службы безопасности с просьбой прокомментировать слухи о том, что Борман скрывается в западных районах страны, ответ, как его привела газета «Ултима ора», был следующим: «Мы с интересом следим за подобными сообщениями. Вместе с тем они не могут вызвать никакого беспокойства за судьбу нашей страны, потому что если Борман и жив, то ему сейчас уже около 70 лет, он прячется в глуши, не занимается активной политической деятельностью и, таким образом, не является элементом, который может причинить стране какой-то ущерб».
Трудно даже комментировать подобное поразительное высказывание. После этого начинаешь понимать, почему нацисты облюбовали в качестве убежища именно Латинскую Америку. Вернемся, однако, к рассказу Адольфо Шадлера:
— Во время поездок по Парагваю нам приходилось видеть множество тщательно охранявшихся немецких колоний (1 Об одной из таких колоний в нашем журнале писал Л. Каневский («Третий рейх» для двухсот тридцати» — «Вокруг света», № 12 за 1966 год).). Один из моих попутчиков был немец, и он выяснил, что там обитает много офицеров бывшего «третьего рейха». Впрочем, такие колонии существуют не только в Парагвае. У нас в Бразилии есть населенные пункты, где говорят в основном только по-немецки. И не только говорят. В одном из городков близ Маринги в штате Парана накануне второй мировой войны устраивались даже парады с фашистскими приветствиями, свастиками и тому подобными атрибутами. Теперь парадов уже не увидишь, но дух в колониях остался прежним. Ясно, что сбежавшие из Германии нацисты нашли в таких местах и приют, и поддержку, и единомышленников...
Адольфо Шадлер безусловно прав. После войны в Бразилии скрывался Герберт Цукурс (1 Цукурс был убит неизвестными лицами в Монтевидео 23 февраля 1965 года.), кровавый палач латышского народа. Он работал пилотом маленького гидросамолета, катавшего туристов, а заодно перевозившего нацистских беглецов в глубинные районы страны. Франц Штангль 2, третий по значению после Бормана и Менгеле нацистский преступник, в течение долгих лет благополучно подвизался в Сан-Паулу, причем работал не где-нибудь, а на заводе «Фольксваген». Он даже сумел сколотить изрядное состояние и купить роскошный особняк в одном из аристократических районов города. Штангля арестовали лишь в 1967 году, когда его выдал за (2 Франц Штангль — бывший комендант концлагеря Треблинка.) тысяч долларов один из бывших немецких офицеров. Наконец, нацистский палач Адольф Эйхман был похищен израильскими агентами в соседней Аргентине.
Цукурс, Штангль, Эйхман. Очень короткий список. Единицы настигло возмездие. Тысячи продолжают разгуливать на свободе. И не только разгуливать! Они подымают голову: как сообщил на допросе в бразильской политической полиции некий Зонненбург, нацист мелкого калибра, арестованный в одном из монастырей в Ресифи, на северо-востоке Бразилии, в декабре 1966 года, в странах Южной Америки функционирует постоянная организация бывших членов нацистской партии. Зонненбург рассказал, что в декабре 1966 года в боливийском городе Санта-Крус-дель-Сьерра состоялся конгресс этой организации, на котором присутствовали Борман и Менгеле. Обсуждалась политика нацистской организации по отношению к правительствам и режимам Южной Америки, а также перспективы дальнейшего расширения нацистской пропаганды на континенте и во всем мире. Одним из важнейших решений конгресса было следующее: «Оказывать всемерную финансовую помощь правительствам южноамериканских стран, активно борющимся против коммунизма...» Помощь должна оказываться двумя путями: либо прямыми денежными ассигнованиями от самой нацистской организации, либо косвенно — посредством привлечения в соответствующие страны частных западногерманских капиталовложений.
Каждому, кто попадает в южные штаты Бразилии, бросается в глаза засилье немцев в этих районах. Например, в муниципии Нова-Гамбургу даже негры и мулаты вынуждены говорить по-немецки! Городок Марешал Рондон бразильцы из-за обилия обитающих в нем нацистов называют иногда «четвертым рейхом». В муниципии Баже, на самом юге Бразилии, имеется немецкая колония, где никто не знает португальского, где в единственной больнице на 20 коек только восемь могут быть заняты бразильцами, остальные отведены немцам. Множество таких фактов приводит бразильская печать и рассказывают сами бразильцы. Эти факты заставляют задуматься об опасности, затаившейся в этом районе мира. О тихой угрозе. О силах, ожидающих своего часа. Эти черные силы страшны не своей, скажем, «ударной мощью», не «количеством штыков», а заразой, распространяемой вокруг себя, инфекцией, заражающей бразильцев, аргентинцев, парагвайцев...
По образцу и подобию нацистских организаций плодятся в Бразилии, Аргентине и других странах Южной Америки всевозможные легальные, нелегальные и полулегальные реакционные «общества», «союзы» и «команды», ставящие своей задачей борьбу с «коммунистическим проникновением», то есть с прогрессивными силами этих стран. Прямыми наследниками штурмовых отрядов Гитлера являются небезызвестная «Такуара» в Аргентине, ККК («Команда охотников за коммунистами»), МАК («Антикоммунистическое движение»), ФУР («Объединенный революционный фронт») в Бразилии.
Как-то с группой бразильских и иностранных журналистов я совершал поездку по штату Санта-Катарина. Самолет сильно запоздал, и мы прилетели в столицу Санта-Катарины город Флорианополис поздно ночью. На аэродроме нас встречали чиновники губернаторской канцелярии. Я подчеркиваю: губернаторской канцелярии! Почему я это подчеркиваю, станет ясно чуть ниже.
Мы с Мартином Тестером, уже упоминавшимся корреспондентом западногерманской «Ди Вельт», садились в один из лимузинов, когда к нам, сияя радушнейшей улыбкой, подскочил один из этих чиновников. Предупредительно придерживая дверцу автомобиля, он приветствовал нас «от имени правительства и народа штата», потом уселся на переднее сиденье рядом с водителем, обернулся и, сохраняя все ту же лакированную улыбку, принялся разглагольствовать, стремясь, видно, чтобы полсотни километров, отделявшие аэропорт от города, не показались нам слишком долгими. Вероятно, знакомясь с нами, он не расслышал, что один из его собеседников является корреспондентом советского радио. Но он хорошо осознал, что другой был журналистом из ФРГ. Желая доставить гостю удовольствие, он заливался соловьем, восхваляя Германию, величие немецкой нации, славные традиции и героический исторический путь германского народа. Его, что называется, понесло. В мгновенье ока он добрался до Гитлера и, воздевая руки к небу, хватаясь за голову, начал сокрушаться: «Да, да, я понимаю, он плохо кончил... Но никто не смеет отрицать, что этот человек был выдающимся государственным деятелем, что он сделал из Германии великую страну, что именно при нем с наибольшей силой окрепли концепции величия германской нации...»
Мартин Тестер, устало откинувшись на спинку автомобильного сиденья, лукаво подмигнул мне. Его забавляла эта ситуация. Мартин, хоть и работает в отнюдь не прогрессивной газете, умеет объективно оценивать недавнее прошлое своей страны. Мы с ним хорошо знакомы, немало беседовали; я знаю, что он ненавидит нацизм. Но наш гостеприимный собеседник этого не знал. Он продолжал высказывать сожаление по поводу того, что Гитлеру не удалось осуществить его идеи, «многие из которых, дорогие сеньоры, поверьте мне, были не так-то уж и плохи... Да, да, я знаю это, я хорошо владею немецким и прочел все, что можно было достать в Бразилии о Германии. Здесь у нас богатые библиотеки. Есть даже, — он заговорщически понизил голос, — «Майн кампф!..».
Тут машина взвизгнула тормозами, и заспанный портье отеля распахнул, согнувшись в учтивом поклоне, дверцы.
Мы вышли. Мартин повернулся к чиновнику — еще раз напомню — губернаторской канцелярии и снисходительно сказал:
— Я бесконечно признателен вам за эту содержательную лекцию. Позволю себе только заметить, что, на мой взгляд, пять миллионов немецких жизней, ставших жертвами войны, — это слишком высокая плата за идеалы «величия германской нации»...
Он произнес это и пошел не оборачиваясь. Следом к чиновнику подошел и я.
— Я тоже благодарю вас, сеньор, — сказал я ему, — но вынужден по меньшей мере разделить точку зрения господина Мартина... Рад познакомиться: корреспондент Московского радио... — Я сделал ударение на слове «московского» и назвал себя.
Чиновник остался стоять с широко раскрытым ртом: вероятно, он раскрыл его для заранее отрепетированной формулы прощания с нами, но проглотил ее...
Игорь Фесуненко