Главная аллея парка Самеда Вургуна в Баку покрыта золотистым ковром. Листья платана... Они похожи друг на друга, как близнецы. Недаром американский художник Уистлер говорил: «...ничто так не похоже на лист платана, как другой лист платана». Но сколько оттенков желтого цвета! — Весенний листопад...— не доверяя себе, обращаюсь к тому, кто привел меня сюда.
Глаза Ибрагима Сафаровича Сафарова светятся радостью. Ему за семьдесят, а душа молода, как и в то далекое время, когда он мечтал стать лесником в своем родном селе Кушчи.
По всей округе тогда не было леса, а он думал о нем. В книжке увидел как-то огромное дерево и спросил, как называется. «Священный чинар,— объяснили ему,— самое главное дерево Востока». «Главное дерево...» — запомнил Ибрагим, будущий заслуженный лесовод республики. И захотелось ему насадить целые леса, и чтоб у каждого крестьянского дома рос чинар, как возле дворца шаха на той картинке...
Профессор Сафаров, член-корреспондент АН Азербайджана, — страстный пропагандист и организатор платановых насаждений в Баку и других городах республики. У него и книги об этом написаны: «Зеленый облик города Баку», «Платан восточный, орех грецкий и их значение в озеленении и лесонасаждениях».. Читая их, начинаешь понимать, в чем достоинства восточного платана, или чинара, который растет в Азербайджане (Вообще семейство платановых насчитывает около десяти видов. Распространен платан в Северной Америке и в Евразии — от Восточного Средиземноморья до Индокитая.). Он — долгожитель. Может размножаться и семенами, и черенками, и отводками от корней. Образует огромное число побегов на одном корне — иногда до двухсот. Дереву уже тысяча лет, а оно стоит в окружении молодых побегов... Платан любит свет, но к почве нетребователен. Не боится сухости воздуха и сильной жары, не страшны ему и морозы. Его рост — до 50 метров, и обладает он сказочно широкой кроной. Семи платанов хватит, чтобы укрыть от палящего солнца целую площадь в Баку. Впрочем, и само слово «платан» по-латыни и по-гречески означает «широкий» — видимо, дерево получило имя за широкие листья и большую крону.
— Весенний листопад — это, конечно, чудо. Однако чудо объяснимое,— сказал Сафаров.— Когда-то платан был вечнозеленым, но изменился, стал холоднее климат, и дерево начало сбрасывать листву, правда, позже других деревьев. У платана есть еще особенности,— продолжал ученый.— Он никогда не клонится: ни бурь, ни ураганов не боится. Корни у него длинные-длинные, похожие на доски. Они и удерживают высоченные стволы — гениальное инженерное решение, предложенное природой.
Платан почитали во все века. В Древнем Египте его считали деревом Вселенной. Древнегреческие философы свои прогулки-беседы с учениками проводили в тени платановых аллей. Первый садовод Ирана Кир I в VI веке до нашей эры устроил знаменитый сад «Чар Баг» с чинарами; историк и воин, грек Ксенофонт, подражая иранскому правителю, разбил свой парк при храме в Сциллах, а жестокий Тимур повелел заложить сад «Баг-и-Чинар» возле своей столицы Самарканда. В тени чинар гуляла прекрасная Лейли — героиня поэмы Низами «Лейли и Меджнун»...
— Знаете,— рассказывал Сафаров,— в Азербайджане издавна существовала традиция — собираться под чинарами. Вот в одном селе...
И профессор вспомнил такую историю.
До войны это было. В селе, что у слияния рек Биченекчай и Эйридже, на окраине рос могучий чинар. Никто не знал его возраста. Когда-то делали зарубки на нем — отсчитывали века дерева, да заросли они. «Шах-чинар» называли великана. В праздничные дни народ обязательно собирался под ним. Расстилали скатерти одна к другой, чтобы соединялись края. И это означало очень много...
Хозяйки расставляли глиняные кувшины с молоком, выкладывали на блюда жареное и вареное мясо, свежевыпеченные в тандыре чуреки, козий сыр. Насыпали из корзин яблоки, виноград, гранаты. И обязательно горячий чай. Общими были и стол, и беседы, и радости, и заботы.
А потом война... Не стали под чинаром накрывать стол. Некому было за ним сидеть.
Немногие мужчины вернулись с войны. И долго люди не собирались под чинаром...
Но недавно вышли к нему сельчане, уже сыновья и внуки тех, кто
приходил до войны, расстелили ковры и скатерти, сомкнув их как полагается. И шумел листвою Шах-чинар над общим столом, словно радуясь, что снова собрал всех под свою крону.
Придешь — увидишь
— Правда ли, что в Шеки растут «халгани-чинары»? — спросил я журналиста Абдулгани Кадырова.
— Придешь — увидишь,— улыбаясь, ответил он.
Позже я узнал, что так — «Придешь — увидишь» — называли город Шеки с 1744 года за неприступность крепостных стен и храбрость его защитников. Предводитель иранского войска Надир-шах, стоя в тени чинар, недоумевал: «Люди, как эти великаны, стоят. В чем их сила?» Ему послали ответ: «Придешь — увидишь».
...Шеки остался непокоренным.
Сейчас это старое название потеряло свой первоначальный смысл, но, право, стоило приехать в Шеки, чтобы увидеть — среди многих чудес этого города — «халгани-чинары», что означает «народные чинары», чинары для всех.
Я стоял возле могучих деревьев и смотрел вверх, запрокинув голову Казалось, их стволы подпирают небеса, надо мной — сплошная зелень, и только чуть-чуть то здесь, то тал пятнышки голубого... Каждый платан имел имя. Оно было записано в специальном паспорте, так же как и возраст: семьсот лет. Эти деревья охраняются государством, их оберегает народ.
Когда-то они были собственностью хана, чей дворец стоит рядом Построенный в 1761 году народными устадами — величайшими мастерами, дворец и сегодня восхищает своей художественной росписью; решением ЮНЕСКО он включен в список международных исторических архитектурных памятников.
Особенно изящны шебеке на окнах и дверях — ажурные деревянные кружева. Без единого гвоздика соединены, вставлены друг в друга десятки, сотни тысяч мелких горбыльков. В кружеве узора играет на солнечном свету мозаика разноцветных стеклышек.
— Дерево и стекло как бы срослись...— невольно замечаю я.
— Это все чинар помогает,— охотно поясняет работающий под платаном Ашраф Расулов, самый знаменитый в Шеки мастер по шебеке.— Чинар ни трещин не дает, ни изгибов и перекосов. Как в глину стеклышки вставляю, а держать будет прочно — легкая древесина, но твердая. Незаменимое в нашем деле дерево: само чувствует, что от него требуют...
Мастер помолчал. Погладил ладонью почти готовый оконный витраж. Взял в руку резец, в другую — горбылек. И сказал:
— Из этой древесины и музыкальные инструменты выходят отличные: зурна, чобан — пастушья дудка. Художественное дерево, с душой.
Потом Абдулгани Кадыров и Гамид Микаилов, директор шекинского хлебозавода, показывали мне другие, столетние, халгани-чинары. А во дворе хлебозавода росла аллея молодых чинар. Под широкой кроной деревьев на скамейках (был обеденный перерыв) отдыхали рабочие: тенистой прохлады хватало на всех.
— Теперь и у нас, как в Закаталах,— с гордостью говорил Гамид.— Правда, у них это давняя традиция — на центральной площади на скамейках вокруг семисотлетних чинар каждый вечер собираются горожане...
А на следующий день друзья отвезли меня в село Орта Зайзид, рядом с Шеки, обещая показать совсем особые чинары...
— Чинары ждут вас, проходите,— Гамид улыбнулся, пропуская гостей во двор своего дома. Не успел я войти, как меня сразу же окружили дети, взяли за руки и потащили в глубину сада, где у ключа рос стройный чинар.
— Как тебя зовут? — потрепал я по волосам самого шустрого.
— Чинар! — весело ответил он.
— А тебя? — спросил я другого малыша.
— Чинар.
— А тебя, девочка?
— Чинара! — сказала она и рассмеялась. Я растерялся: наверное, шекинская шутка. Оказалось, что имя Чинар в Азербайджане одно из самых любимых. Его дают и мальчикам и девочкам. Чтобы росли сильными и щедрыми.
Чинар Низами
— Я покажу вам самое первое дерево нашего города — Чинар Низами,— сказал Шариф Шарифов, кировабадский скульптор.
Мы шли по залитым солнцем широким улицам Кировабада. В сквере присели передохнуть. Шариф поднял опавший лист, широко развел пальцы и положил ладонь на лист платана. Ладонь и лист совпали.
— Листья, как руки, всегда в работе,— заговорил скульптор.— Платан улавливает углекислый газ и пыль, а отдает кислород и влагу. Для нас, азербайджанцев, лист чинара — это символ трудолюбия...
— А почему чинар носит имя Низами? — спросил я.
— Говорят, великий поэт сочинил под ним свои лучшие стихи...
Мне вспомнились работы, которые я только что видел в мастерской Шарифа Шарифова, лауреата премии Ленинского комсомола Азербайджана. Мастер-умелец Мамед, азербайджанский поэт XIX века Мирза Шафи Вазех — скульптуры были выточены из древесины платана... Шариф говорил, что уже несколько лет обдумывает тему «Дерево жизни». Сколько же художников вдохновило и будет вдохновлять это удивительное дерево!
— Чинару Низами столько же лет, сколько и самой Гяндже, так когда-то называли наш город,— заметил Шариф.
Чинар Низами рос рядом с Джума-мечетью. Древний чинар и два минарета были видны в городе отовсюду. Тысяча пятьсот лет вот этой площади, этому месту, на котором мы стояли, чинару... Но каждую весну одеваются свежей зеленью его могучие ветки...
Впервые я встретил чинар-долгожитель в местечке Бирюза под Ашхабадом. Имя его было «Семь братьев». Ровно столько сросшихся стволов у дерева. Говорят, ему больше тысячи лет. Есть у меня и фотография этого платана: семь человек не могут обнять его ствол, так он широк. С «Семи братьев» и началась моя дорога к чинару...
Оказывается, на далеком острове Кос в Эгейском море растет настоящий патриарх среди деревьев — ему 2300 лет. Другой — еще старше и больше, почти с двенадцатиэтажный дом, а крона в окружности—100 метров. Он возвышается в долине Буюкдере у Босфора. Недавно азербайджанские ученые определили возраст другого долгожителя, что растет в Мартунинском районе республики: ему оказалось две тысячи лет. Корни этого платана питает родник; за сутки гигант забирает из земли около пяти кубометров воды. Мартунинский платан, как утверждают специалисты,— старейший на территории нашей страны. Вообще у нас платаны встречаются в Средней Азии, на юге Украины, на Черноморском побережье Кавказа, в южном Закавказье... Восточный платан занесен в Красную книгу. Чтобы спасти этот реликт от исчезновения, на юге Азербайджана создан Басутчайский платановый заповедник, а в Армении — Шикахохский.
...Я слышу голос Шарифа, он рассказывает историю города, но кажется, говорит само дерево: это от легкого ветерка шелестят листья. Как будто вспоминают, как в клубах пыли мчались монголо-татарские орды на Гянджу. Как остановились у села Келаил: дорогу им перегородил чинар. Он был один — как лес. Кинулись наземь вражеские воины. И тот, кто вел их, тоже на колени пал. А потом, не проронив ни слова, поднялся чернее тучи, сел на коня, ударил плеткою что было силы и поскакал в сторону от чудо-дерева. За ним в ужасе и страхе отступило и его войско...
Так говорит легенда, что живет в Гяндже-Кировабаде, вблизи величавой горы Кяпаз, совсем рядом с прекрасным озером Гекгёль.
Калитка большого двора
Мало кто видел платан поверженным. Вот и дал народ ему еще одно имя — «бессмертный». Ни жечь, ни рубить его нельзя было. Настоями из кожуры платана лечили раны, мазями из свежих плодов избавлялись от разных заболеваний. Даже прикосновение к дереву уже считалось полезным, приносящим удачу.
Лучшей похвалой считалось, если говорили: «Гордый, как чинар», «Сильный, словно чинар». А если упрекали в зазнайстве или наставляли, то спрашивали: «Ты сколько чинаров вырастил, что так невежливо разговариваешь?»
Редко кто имел свой чинар у дома. Но в селах чинары росли. Это место считалось особым. Ни курить, ни мусорить, ни браниться там не смели. Если сложный вопрос решался, аксакалы под чинарами собирались.
...Мы сидим в саду у дома № 15 по улице Комсомольской города Мингечаура. Я в гостях у шофера Консула Велиева. Это необычное имя — «Консул» — дал ему уважаемый в их селе Оджак столетний аксакал Мамедали. «Нужным стране человеком твой сын будет, дорогой Замир,— взяв младенца на руки, сказал мудрец отцу,— как наш чинар...»
Не ошибся седобородый Мамедали: Консул — ныне уважаемый гражданин города, рабочий человек, водит КамАЗ. Вместе с отцом каждое утро спешат на работу семеро его детей.
От ветки того чинара, у которого дали имя Велиеву, выросло в саду Консула новое дерево.
— Скажи, какие у тебя традиции, и я скажу, сколь силен и славен твой народ. Эти слова древних мудрецов мы всегда помним.— Консул бережно провел ладонью по стволу чинара и продолжал: — У нас, Велиевых, от деда Гюльмамеда пошло — сажать чинары у родного дома, слово чинару давать...
Отец посвятил Консула в эту традицию осенью 1947 года, после случая у переправы на речке Алиджанчай. Никто из колхозников, и среди них сын, не захотел войти в холодную воду, когда арбы с хлопком к берегу подошли. Отец бригадиром был, коммунистом. И первым в воду вошел...
На другой день отец стоял у чинара в наглаженной гимнастерке при всех орденах и медалях, две золотые и одна красная ленточки на груди — два тяжелых и легкое ранения. Сын знал, зачем отец привел его сюда. «Буду смелым! Слово даю, чинар»,— сдвинув брови, сказал он. В тот день Консул срезал ветку чинара и посадил у дома.
А был в жизни Консула и такой случай.
...От ворот предприятия до самого дома бригадира Велиева они шли молча. Слесарь Гамид не поднимал головы, у него не прошли еще обида и стыд. За дверью, откуда только что вышли, никто из товарищей по работе не поверил его обещаниям. Только Велиев сказал: «Я поручусь за Гамида».
Хозяин открыл калитку во двор, пригласил войти Гамида.
— Садись,— указал он на ковер под чинаром. Подали армуды с душистым чаем, сласти, мед. Гамид заметил, что в его стаканчике ароматного напитка чуть меньше. Это знак особого уважения к гостю. В груди защемило... Консул сказал: «Когда мне бывает трудно или если ошибусь, я прихожу под чинар. Так делали мой отец и мой дед. Побудь и ты наедине с чинаром...» И Консул ушел.
Шелестели широкие листья над головой, и наверное, в первый раз в жизни Гамид чувствовал каждым своим нервом, что он и все вокруг — это одно целое...
— Я тоже могу посадить чинар у своего дома? — спросил Гамид Консула, когда тот вернулся.
— Конечно! — не сдерживая радости, ответил Велиев.
Геннадий Остапенко
Баку — Шеки — Кировабад — Мингечаур — Москва
