Много лет ведутся археологические раскопки на Таманском полуострове. Изучаются существовавшие здесь еще до нашей эры богатые античные города — Фанагория, Гермонасса, Кепы. Археологи ищут следы древних построек, извлекая из глубоких раскопов тысячи целых и разбитых керамических изделий, по клеймам которых можно проследить тесные связи Северного Причерноморья с остальным античным миром. Но значительных произведений античного искусства, которые бы встали в ряд с выдающимися классическими шедеврами, здесь еще не находили. Считалось, что полуразрушенные фундаменты и глиняные черепки — единственные оставшиеся свидетельства высокой культуры живших здесь народов, а их художественные памятники утрачены безвозвратно...
Плита, накрытая брезентом, лежала на обочине пыльной дороги, в тени, отбрасываемой экспедиционным вагончиком. Те, кто только что тащил ее сюда с поля, отдыхали под чахлыми деревцами защитной полосы. Самому старшему из археологов я не дал бы и тридцати, другие выглядели значительно моложе. Поэтому я не сразу признал в тоненькой, по-спортивному подтянутой девушке руководителя археологического отряда кандидата исторических наук Елену Савостину. Она примостилась на краю длинной лавки из грубо отесанной доски и что-то быстро писала в тетрадь. Закончив, положила руки на колени и закрыла глаза. Говорить ей, похоже, ни о чем не хотелось. Сейчас, когда главные события этого дня были позади — оставалось только погрузить находку в машину,— пришла адская усталость и одолела невыносимая в безветренную погоду южная жара.
Начальник Гермонасской экспедиции (Гермонасская археологическая экспедиция Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и Краснодарского государственного историко-археологического музея-заповедника ведет раскопки известного с VI века до н. э. крупного древнегреческого города Гермонассы, находившегося на месте современной станицы Тамань Краснодарского края.) Анна Константиновна Коровина, с которой летом 1985 года я приехал на этот раскоп, позвала меня к вагончику. Мы откинули с плиты брезент и увидели две объемные фигуры, высеченные в молочно-белом прямоугольнике камня. Все будничное, привычное глазу — и подложенный под мраморный рельеф железный щит, и брошенный рядом трос, и приставленные к стенке вагончика лопаты — как бы перестало существовать. Передо мной тускло светилась отполированная поверхность памятника, пролежавшего в земле около двух тысячелетий.
...Из многих схваток выходил с честью старый гоплит. И на этот раз Зевсу было угодно, чтобы он невредимым вернулся домой. Но опытный воин знает: пришло время занять свое место в фаланге и его сыну, который уже достаточно возмужал, чтобы защищать свой город. Сын вышел навстречу отцу в полном боевом облачении, в коринфском шлеме, в походном плаще. Остановились на минуту старый и молодой защитники полиса — и застыли на долгие века. Положив руку на короткий меч-скифос и опершись на воткнутое в землю копье, внимает юноша мудрым наставлениям.
Никто так никогда и не узнал бы, что скрыто под метровым слоем земли на обычном поле, не надумай три года назад в совхозе «Юбилейный» засадить виноградом пустовавший запольный клин. Поздней осенью тракторист Александр Николаевич Завгородний провел здесь первую борозду. Плантажный плуг почти на метр ушел в мягкую таманскую землю, за ним потянулись бурые отвалы. Завгородний не оглядывался — все шло привычно. Вдруг машину тряхнуло, рыкнул двигатель, раздался скрежет металла о камень.
Механизаторы вытащили камень и слегка расчистили его поверхность. Из-под слоя налипшей земли выступила высеченная в мраморе мускулистая мужская фигура.
На пашню вереницей потянулись люди. Все хотели хотя бы одним глазком глянуть на «клад Завгороднего», и даже невозмутимые старухи ахали, обходя «статую» то с одной, то с другой стороны. Директор совхоза Леонид Иванович Киселев позвонил в Таманский краеведческий музей и распорядился временно прекратить работы на винограднике. Он же без лишних слов выделил грузовую машину научному сотруднику музея Олегу Богословскому, когда тот предложил отправить плиту в Тамань.
Летом на раскопки Гермонассы приехали московские археологи. Анна Константиновна, когда услышала о находке, сразу отправилась в местный музей. Опытному специалисту по изучению древних культур было достаточно первого взгляда, чтобы сразу определить истинную ценность находки — рельеф несомненно был создан греческим скульптором не позднее IV века до нашей эры. Таких подарков таманская земля до сих пор не преподносила археологам.
На плите был изображен греческий воин. Уцелела только левая часть рельефа: края его обкололись, недоставало вытянутой вперед левой руки, державшей, по-видимому, круглый щит, обкрошилось на месте давнишнего излома лицо. Несмотря на это, сохранившаяся часть рельефа была очень выразительна: в движении распахнулся короткий плащ гоплита, скрепленный на шее застежкой-фибулой, открылось красивое тренированное тело. В правой руке воина недоставало короткого меча.
«Возможно, этот кусок плиты некогда составлял лишь небольшую часть развернутой рельефной композиции»,— подумала Коровина и немедленно приняла решение послать в «Юбилейный» археологов.
Наскоро сформированный отряд возглавила Елена Савостина. Те полчаса, пока автобус вез их к «загадочному» полю, Елена не могла справиться с волнением. Что дадут сплошные раскопки? Вдруг посчастливится открыть античный город? Или найти остатки разрушенного святилища, стены которого украшали рельефы?
Когда вышли из автобуса, немного успокоилась. Поле было почти не тронуто вспашкой. Ветер с моря волновал бурьян, вдали, за полоской кустарника, мелькали разноцветные точки проносившихся по шоссе автомобилей.
— Где будем копать?— спросила Елена Анатольевна, лишь только рабочие закончили разметку поля на квадраты.— Справа или слева?
Она спросила, конечно, в шутку. Какая разница, откуда начинать, когда их всего восемь человек — она и семеро студентов Красноярского пединститута. Кто-то предложил бросить монетку наудачу. Выпало идти в левый западный квадрат.
— А вдруг промахнулись?— не выдержал кто-то из новичков, безрезультатно покидав землю несколько дней. Штык за штыком углубляли ребята раскоп, но ни одного предмета, даже самого пустякового, им не попадалось.
Миновало несколько грустных дней. Наконец чья-то лопата ударилась о камень. Осторожно, руками, расчищали археологи уложенные в ряд неровные плиты. Перевернули первые — ни изображений, ни надписей на них не было.
Приехали гости из соседней Фанагорийской экспедиции.
— Не повезло Лене,— сочувственно заметил кто-то, оглядев раскоп.— Искали город, а нашли рядовой могильник небогатого грека. Мраморная плита с воином могла попасть сюда случайно.
Осталась позади вторая неделя кропотливой монотонной работы. В раскопе обнажились аккуратно утрамбованные мелкие камни. И тут Елена поняла, что ее коллега ошибся. Обломанные плиты и мелкие камни могли означать дорогу.
— Плиты — это вымостка,— объясняла она рабочим.— Но куда вел этот путь, пока не знаю...
Но теперь Елена Анатольевна чувствовала себя уверенно: они копали неизвестное античное поселение.
Приехала Коровина, оглядела бережно расчищенную платформу, сложенную из каменных плит, и недоуменно посмотрела на Елену:
— А что же вы их еще не переворачивали?
Савостина улыбнулась:
— Так давайте начнем!
По команде студенты бросились осторожно поднимать плиты. Ученые завороженно смотрели: среди камней с гладко обработанной поверхностью лежало несколько фрагментов с рельефными изображениями.
— Это чудо!— только и смогла сказать Анна Константиновна.
Некоторое время она и Елена Анатольевна ползали на коленях от камня к камню, очищая их от земли, разглядывая известняковые плиты с изображениями колчанов и мечей, рук и голов. И все-таки три крупных фрагмента удалось точно соединить по местам неровных сколов.
В центре сложенного, как мозаика, рельефа сразу бросались в глаза две фигуры. Всадник, схватив за длинные волосы женщину-воина (так показалось с первого взгляда), занес над ее головой тяжелый меч.
Отчаянно взмахнула воительница дротиком, но ничто не могло спасти ее от разящего удара. Чуть выше, над этими фигурами, другой меч пронзил чью-то грудь, безжизненно повисла рука... За переплетением тел, рук и ног, принадлежавших фигурам, оставшимся за пределами уцелевшего фрагмента, проступал силуэт лошади, на шее которой странно смотрелись перевернутые головы без туловищ.
Этот второй рельеф, найденный возле виноградника в «Юбилейном», отнюдь не походил на первый, находящийся в Таманском музее. В них не было ничего общего — ни в сюжете, ни в манере исполнения. И даже материал рельефов отличался — вторая плита была не из мрамора, а из более мягкого камня, который издавна добывали на Керченском полуострове. Когда-то давно эту большую известняковую плиту специально раскололи, чтобы вымостить площадку.
Несомненно, над этим действительно чудом уцелевшим рельефом трудился талантливый боспорский скульптор, живший в конце IV — начале III века до нашей эры. И, как видно, был он не менее искусен, чем современные ему греческие мастера поздней классики, имена которых хорошо известны из истории античного искусства. Но работал местный мастер иначе — от греческих работ рельеф отличается и необычным, неканоническим расположением фигур, и своеобразной манерой обработки камня. Вероятно, немало замечательных и самобытных художников жило в столице Боспора — Пантикапее и других городах государства, расположенного по обеим сторонам Боспора Киммерийского — современного Керченского пролива.
Но каким же образом столь разные по стилю и времени создания работы оказались рядом? И почему ими мостили дорогу? Последнее обстоятельство совершенно не укладывалось в рамки принятой гипотезы о находящемся неподалеку от места находок греческом поселении IV века до нашей эры. Ни одному из представителей той «классической» эпохи согласно нашим представлениям не могла прийти чудовищная мысль укладывать в землю, будто обычный камень, рельефы, предназначенные для украшения храмов! Другое дело, если памятник крушили несколькими столетиями спустя, когда обесценились многие античные представления, когда понятия гармонии и красоты, как их понимали древние греки, перестали определять сознание человека...
Следующий сезон подтвердил это предположение. Начали с раскопок в новом квадрате, и тут таманская земля стала приносить находку за находкой. Рабочие передавали Елене Савостиной разбитые сосуды, небольшие керамические светильнички, солонки. Все это, как она установила, было изготовлено на три-четыре столетия позже изящных рельефов.
Скоро археологи нащупали другую каменную полосу шириной около двух метров. Сначала подумали — еще одна мостовая. Ее расчищали медленно — вдруг и она сложена из ценных обломков скульптур? Однако на этот раз рельефов не оказалось, зато нашли «косые камни»— обломанные детали карниза, фронтона, куски ионических колонн. Несколько метров плотная каменная полоса шла прямо и вдруг повернула под прямым углом.
— До конторы дорога завертухала,— смеялись местные жители, приходившие проведать археологов.
Но каменная полоса метра через четыре снова повернула на девяносто градусов и пошла параллельно первой полосе, а вскоре замкнула прямоугольник. Стало ясно: открыт фундамент древнего здания, скорее всего сельской усадьбы. Судя по бытовым находкам, она принадлежала боспорцу, жившему две тысячи лет назад.
Дом он поставил крепкий. Мощный фундамент позволял хозяину возвести здание в два, а то и в три этажа. Возможно, это был дом-башня — сооружение, хорошо известное археологам, работающим в Западном Крыму, но редкое, как и вообще усадьбы, для кавказского побережья в античное время.
Видно, неплохо жилось зажиточному боспорцу в своем доме-крепости: вдали синел Понт, вокруг простирались угодья, которые давали ему немалый доход. Без сомнения, скульптурные фрагменты и даже целые рельефы ценились этим практичным человеком куда меньше, чем обычный строительный материал. Как мог, боспорец искал имевшимся в его распоряжении фигурным камням применение: клал в фундамент, мостил ими дорожки, переворачивая обратной стороной. Откуда именно он привез столь оригинальный материал — из разрушенной Гермонассы или Фанагории, азиатской столицы Боспорского царства,— остается неизвестным. Возможно, это место находилось и того ближе, там, где теперь зеленеет виноград.
К сожалению, хозяин усадьбы не догадался высечь на каком-нибудь обломке своего имени. Археологи помянули бы его добрым словом, хотя на это он меньше всего рассчитывал. Но благодаря его предприимчивости и, прямо скажем, ограниченному кругозору, не канули в Лету несколько античных шедевров. Древний боспорец, сам того не подозревая, построил себе памятник, открыть который было суждено через двадцать веков.
За несколько часов до нашего приезда в «Юбилейный» архитектор экспедиции Марина Смирнова, ни о чем другом не помышляя, принялась обметать веником фундамент усадьбы. Одна из плит показалась Марине странной — она мела и мела, а плита все не кончалась. Наконец обрисовался довольно большой прямоугольник.
Елена Савостина подошла поближе, осмотрела нерасколотую плиту и, присев перед ней, расчистила ямку у края. Потрогала камень рукой — торец был обработан лучше, чем обращенная кверху сторона.
— Значит, на обратной стороне...— едва сдерживая волнение, сказала Елена Анатольевна,— надпись или рельеф!
Ее помощники Андрей Сергеев и Владимир Котляренко побежали в лагерь за дубовыми кольями. Посидели, как перед дальней дорогой, на найденном камне, походили вокруг, приноравливаясь, а потом осторожно приступили к делу. Медленно приподнялась мраморная плита весом около тонны, и поле огласил радостный крик археологов.
— Здесь мы и обнаружили рельеф с греческими воинами.— Елена Анатольевна привела меня и Анну Константиновну к раскопу.
Мы стояли на сыпучем земляном отвале, откуда неглубокая, но широкая яма была видна целиком. Вид раскопа я бы назвал даже красивым: под углом к аккуратно зачищенным земляным стенкам выходила широкая и тоже аккуратная кладка.
Елена спрыгнула в яму и встала в небольшое углубление возле каменной полосы.
— Большой мраморный рельеф не так просто расколоть,— сказала она.— Хозяин усадьбы предпочел приспособить плиту в качестве порога. Поэтому с греческими воинами ничего и не случилось: рельефная сторона вошла в мягкую землю.
Уже в Москве я побывал в запасниках Музея изобразительных искусств на Волхонке, где шла реставрация находок Гермонасской экспедиции. Анна Константиновна подвела меня поближе к тщательно отмытым известняковым кускам, разложенным на кафельном полу.
— Много споров возникло у специалистов по поводу прочтения сюжета многофигурного рельефа,— поделилась она.— Предварительно мы назвали его «Амазономахией». Вы, вероятно, помните легенду о битве Ахилла с амазонками из троянского цикла?
...С далекого Понта явились на помощь Трое храбрые амазонки со своей царицей Пентесилеей. Подобно вихрю, носилась на быстрых конях дочь бога Ареса с амазонками, одного за другим сражала она греческих героев. Близка была победа воительниц, но на помощь грекам явились Ахилл и Аякс, которые не сразу услышали шум битвы. Могучая Пентесилея храбро выступила против Ахилла, метнув в него копье. Но сломалось оно, ударившись о щит, выкованный Гефестом. В страшном гневе бросился на царицу амазонок Ахилл и поразил ее мечом. Собрав последние силы, Пентесилея хотела обнажить свой меч, но непобедимый Ахилл пронзил ее грудь копьем. Снял шлем с поверженного врага греческий герой и замер, пораженный необычайной красотой дочери бога войны.
Многое пока неясно на боспорском рельефе, многое не укладывается в сюжет известного мифа о битве греков с амазонками. Греки обычно воевали пешими или же на колесницах, а верхом на лошадях — амазонки. Между тем здесь всадник никак не походит на женщину, а пеший воин с длинными волосами мало похож на мужчину. Так кто же из них эллин, а кто амазонка? Не исключено, что местный мастер как-то по-своему переосмыслил известный греческий миф, наделив его понятным современникам смыслом. По мнению музейных специалистов, все сражающиеся одеты в боспорскую одежду.
И странные головы без туловищ дают повод для новых гипотез. По свидетельству древнегреческого историка Геродота, у скифских племен, обитавших в степях Северного Причерноморья, существовал обычай приносить вождю головы убитых врагов, чтобы засвидетельствовать свою храбрость в битве. Рельеф первоначально был раскрашен в разные цвета, и отрубленные головы, возможно, «висели» не в воздухе, как кажется теперь, а «крепились» нарисованной конской упряжью. Если так, то всадник может быть и скифом. Но на это возражают, что скиф непременно должен быть с бородой... Таким образом, окончательного ответа на вопрос, кто же изображен на боспорском рельефе, пока не дано. Зато после анализа всех фрагментов удалось установить, что этот рельеф был предназначен для украшения монументального здания, обломки которого были обнаружены в кладке, возможно, святилища в честь героя. Делаются попытки реконструировать эту постройку, но по-прежнему так и остается загадкой, где она возводилась, где искать другие ее части.
Не все ясно и с последним мраморным рельефом, который только что доставлен в музей. Полагают, что это древнегреческое надгробие. Не исключено, что в ближайших окрестностях открытой на Тамани усадьбы древнего боспорца со временем будет обнаружен богатый некрополь с десятками аналогичных памятников, которые спустя несколько столетий местные жители, не гнушаясь, использовали для своих строительных нужд.
— Раскопки продолжим этим летом,— добавила Анна Константиновна.— Когда вы уехали, отряд Елены Савостиной заложил раскоп «Юбилейное-2» на соседнем кукурузном поле. Там тоже открыта каменная кладка, но пока из обычного материала — необработанного известняка.
Таманские рельефы называют самой ценной находкой из сделанных советскими археологами в последние годы и даже десятилетия в Северном Причерноморье. Недавно эти памятники заняли место в экспозиции Музея изобразительных искусств.
Что еще подарит нам жаркая земля Тамани?
А. Тарунов, наш спец. корр. Фото А. Бочкарева и М. Сусловой
