«Птицы» цвета хаки
Я не мог оторвать глаз от мыса Стеурен. У его отвесных, чуть притушенных зеленью утесов, казалось, кружили несметные полчища комаров. И только в морской бинокль я увидел, что это не комары, а крупные птицы. Волны наваливались на подножие скал и, отпрянув, оставляли за собой множество белопенных водопадов, чтобы через мгновение снова поглотить их своими могучими валами. Сонмища пернатых — белых, серых, бежевых,— рассевшись на недоступных морю скальных выступах, лениво наблюдали за воздушным парадом своих братьев и сестер.
— Птичий базар,— пригубив кофе, с улыбкой бросил в мою сторону щеголеватый норвежский лоцман и тотчас, строго сверкнув в полуобороте надраенными королевскими коронами на погонах, что-то негромко скомандовал штурману. На мостике воцарилось напряженное, чуть торжественное спокойствие, как и всегда перед прибытием лайнера на стоянку.
Мыслями я уже был там, на скалистых берегах Северной Норвегии, готовясь рассказать обо всем, что увижу, Василию Федоровичу Чибисову, участнику Петсамо-Киркенесской операции. Он просил об этом, узнав, что вскоре я окажусь здесь. Ему, сорок лет назад освобождавшему норвежский городок Киркенес, что неподалеку от нашей границы, было интересно услышать, как выглядит теперь Северная Норвегия, каковы ее обитатели, помнят ли они о жарких сражениях осени 1944 года...
Кондиционированный воздух на закрытом мостике мешал в полной мере ощутить разлитую вокруг судна серебристо-синюю прохладу высоких широт, и я приоткрыл дверь на палубу. Но, не сделав и шага, тотчас захлопнул ее. Вдоль борта, на расстоянии, едва превышавшем ширину судна, с оглушающим ревом пронеслось несколько реактивных военных самолетов цвета хаки. На мгновение заложило уши. Когда рев растаял вдали, наш штурман заметил:
— Это уже другие «птички». Как видно, даже пассажирский лайнер внушает им подозрение, потому что плавает под красным флагом.
Норвежский лоцман больше не улыбался.
Вскоре наш «Максим Горький» уже стоял на якоре у мыса Нордкап.
Ночное солнце
Со стороны моря Нордкап — это величественная отвесная скала, вздымающаяся на триста метров. Поверхность ее плоска, как танцплощадка для великанов. Это каменное плато лежит на широте 71° 10' и обязано своим названием английскому мореплавателю Ричарду Ченслеру, побывавшему тут в 1553 году.
Самая северная точка континентальной Европы, «танцплощадка» Нордкапа, наиболее удобна для наблюдений за «ночным солнцем», которое неутомимо кружит над горизонтом с 14 мая по 30 июня, а с 19 ноября по 25 января не удостаивает мыс ни единым лучом.
Мыс объявлен заповедным, и за порядком здесь ревностно следит инициативная группа «В защиту Нордкапа».
От Нордкапа рукой подать до самого северного в мире, как считают норвежцы, рыбачьего поселка на острове Скарсвог. Деревянная, ослизлая, насквозь пропахшая рыбой пристань, лавчонки, где торгуют саами, скромные домики у подножия скал, церквушка, несколько десятков могил да земляное, без единой травинки, футбольное поле — вот и весь Скарсвог.
Живут тут всего 250 человек, в основном рыбаки, но местные энтузиасты составили две футбольные команды. И я видел, с каким, вовсе не северным, азартом гоняли они мяч по каменистому стадиону.
Наступал вечер, хотя солнце светило вовсю. Лавочки закрывались. Девушка лет семнадцати, сине-красный «этнографический» наряд которой доказывал ее принадлежность к народу саами, упаковывала непроданный товар: лисьи и оленьи шкуры, поделки из меха и — троллей. Не тех, выполненных из тонированного пластика страшилищ с дьявольски горящими глазами, которыми наводнены магазины южных и центральных районов Норвегии, а других, чисто саамских троллей. Их делают из обрезков меха и кусочков дерева. У саамского тролля нет туловища, а есть только голова с длинными висячими ушами, вместо глаз — колечки из спилов древесных веток, а вместо носа — обыкновенный сучок. Я попросил девушку продать мне одного тролля и, пока она отсчитывала сдачу, разглядывал ее наряд. И тут я заметил черно-белый значок с силуэтом птицы, на лапках которой разглядел какую-то местную, сугубо северную обувку. По окружности значка шла надпись: «Марш мира — 1983 — Эйдсволл-Тронхейм». Девушка, выходит, одна из тысяч молодых участников норвежского антивоенного движения, подумал я. И не ошибся. Когда я стал расспрашивать ее, она протянула мне небольшой плакат, призывавший норвежцев выступить против использования аэродромов страны самолетами с американских авианосцев.
...В этом краю ночного солнца перестаешь замечать время. Дома всегда стараешься что-то успеть, закончить до вечера. Здесь же и в три часа ночи светило солнце, даже птицы не спали, когда я побрел на окраину Скарсвога.
По склону заснеженной горы спускалась головокружительными зигзагами яркая точка. Через несколько мгновений точка превратилась в фигурку горнолыжницы. Она лихо промчалась в двух шагах от меня, и под копной волос я разглядел лицо женщины не моложе 70 лет...
Когда я спустился в деревушку, к одному домику подкатил пикап, груженный короткими поленьями. Водитель вылез и принялся бережно, по охапке, сносить дрова во двор. Топливо, необходимое тут и в разгар лета, прибыло в Скарсвог издалека. Рубить деревья, каждое из которых взращено здесь упорным трудом человека, все равно что вылавливать рыбу из собственного аквариума.
Клуб белого медведя
...С Нордкапа началось наше путешествие по норвежскому Заполярью. Здесь что ни возьми, все для этой страны — самое северное: город — Хаммерфест, рыбачий поселок — Скарсвог, университет — в Тромсё, почтамт — в Ню-Олесунне на Шпицбергене, железные рудники и березовая роща — в Киркенесе...
Край этот расположен за Полярным кругом, к нему норвежцы относят три «фюльке» — историко-географичесские области: Нурланн, Тромс и Финнмарк. Здесь, на крайнем северо-востоке, пролегает 196-километровая граница Норвегии с Советским Союзом...
Нити добрососедства связывают два государства: еще в 1925 году СССР заключил с Норвегией Договор о торговле и мореплавании, который до сих пор регулирует наши торгово-экономические отношения. Из Советского Союза в страну фьордов поступают нефть и нефтепродукты, апатитовые концентраты, автомобили, станки, оборудование. Норвегия, поставляет нам бумагу и пергамент, целлюлозу и химические товары, суда, вычислительные машины.
С весны 1982 года трейлеры фирмы «Войккос транспорт» перевозят норвежские товары в поселок Никель Мурманской области. Возвращаясь, мощные грузовики доставляют лесоматериалы в Киркенес. Никель и Киркенес города-побратимы. «Знаменательным» назвал открытие сухопутной торговой артерии между ними К. Карлстад, директор норвежской фирмы «Поморнордиктрейд», ибо в этом событии он видит возрождение древней «поморской торговли». Но дело тут не только во взаимной торговой выгоде. По словам Н. Ульсена, бургомистра коммуны Сёр-Варангер, центром которой является Киркенес, многие местные жители смогут получить работу на строящихся на территории коммуны разгрузочных и погрузочных предприятиях, а ведь это положительно скажется на занятости северян.
После первой — еще по пути на север — краткой стоянки в Хаммерфесте я ломал голову над тем, что, собственно, дает ему право считаться городом. Конечно, эту узкую, прижатую горами к морю полоску суши на острове Квалёйа не назовешь и сельской местностью — нет тут ни срубных жилых построек — стюэ, ни амбаров — лофтов, ни сараев — стаббюров, без которых не обходится ни один норвежский хутор —горд.
Но разве это город — несколько десятков каменных, в основном двухэтажных, похожих на кубики домов да две церквушки?
Однако спешить с выводами в Заполярье неуместно. Из порта виден лишь приморский район Хаммерфеста, остальные отделены друг от друга скалами и бухтами. Оказалось, в этом городе с восьмитысячным населением есть и четырех-пятиэтажные дома, и нарядные, чистые улицы. И почти двухвековая, полная крутых поворотов история. Ее я узнал в Королевском историческом обществе Белого медведя, разместившемся в первом этаже ратуши.
— С давних времен,— сообщила секретарь общества фру Хильде Эриксен,— в этот порт заходило множество русских судов. Привозили они ржаную муку и пеньку, которые меняли на рыбу и рыбий жир. Вот эта торговля и позволила местным жителям еще в 1789 году добиться для Хаммерфеста статуса города. Потом торговля пошла еще бойчее. В 1882 году, например, тут побывало 82 купеческих судна. Из них 64 — под русским флагом. За тот же год из Хаммерфеста в Россию было вывезено 733 тонны сушеной и 31 тонна соленой рыбы, 11 тонн ворвани.
Кстати,— продолжала фру Эриксен,— не в последнюю очередь благодаря выгодным коммерческим связям с Россией город получил возможность в 1890 году первым в Европе осветить свои улицы электричеством: для Заполярья это было огромное событие! Однако в том же году город — тогда весь деревянный — был почти полностью уничтожен пожаром.
Спустя полвека на Хаммерфест обрушилось бедствие, перед которым померкли все известные в его истории беды: зимой 1944/45 года город был стерт с лица земли фашистскими оккупантами, отступавшими под ударами Красной Армии.
Рассказ Хильде Эриксен мгновенно оживил в моей памяти разговор с Василием Федоровичем Чибисовым:
— ...Гитлеровцы дрались яростно, цеплялись за каждый участок дороги к Киркенесу. Город был превращен в крепость, которую удерживали отборные части вермахта и эсэсовцы. Это и понятно —- провинция Финнмарк имела для Гитлера стратегическое значение, контроль над ней позволял держать под прицелом морские подступы к Мурманску.
Чтобы обойти фашистов с фланга, надо было форсировать фьорд, а ширина его около двух километров. На рассвете 25 октября 1944 года, после артподготовки, наш батальон амфибий двинулся на штурм Киркенеса. Нужно было спешно переправить через фьорд пехоту.
Фашисты укрепились на вершинах скал, строчили оттуда по фьорду из станковых пулеметов. Половина экипажа моей машины погибла. Но сама амфибия оставалась на плаву.
Успех операции казался совсем близким. И тут начался отлив... Амфибии, следовавшие сзади, оказались зажатыми среди валунов, до того скрытых водой...
Вот какой сюрприз подкинул нам фьорд. Но мы все-таки его форсировали. 25 октября, через три дня после того, как наши части вышли из Никеля на границу с Норвегией, Киркенес мы взяли...
— Как он выглядел?
— Дотла сожженным. Когда немцы отступили, в городе осталось два-три десятка домов. Наши солдаты стали помогать норвежцам сооружать времянки, делились с ними солдатским пайком, медикаментами.
— А как встретило вас местное население?
— Без страха. Помню, навстречу вышли симпатичные, опрятно одетые люди. Они старались показать свое гостеприимство, хотя у них самих крова над головой не осталось. Мы расположились на ночлег в сопках.
8 февраля 1945 года, выступая по лондонскому радио, лейтенант норвежской армии, впоследствии знаменитый исследователь Тур Хейердал сказал:
«Наибольшее впечатление на норвежцев произвело то, что русские их никак не беспокоили. Немногие уцелевшие дома... они предоставили норвежскому населению, а сами спали прямо на мерзлой земле. Это действовало совершенно невероятным образом на нас, норвежских солдат... русские, невзирая на холод, пели и плясали вокруг костра, чтобы согреться».
Единственную «привилегию», как заметил В. Ф. Чибисов, позволили себе любители сладкого. Дело в том, что в окрестностях Киркенеса скопилось несколько немецких автоцистерн со сгущенным молоком. Удирая, фашисты прошили их автоматными очередями. Вот и образовались под каждой цистерной целые озера сгущенки, которой наши солдаты наполнили свои походные котелки...
...Голос фру Эриксен возвратил меня в сегодняшний день.
— Так что,— завершила она,— наш город построен заново, после войны. За исключением разве Меридианной колонны. Она тут недалеко, на полуострове Фугльнес. Вам, русскому, это должно быть интересно.
Осмотрев выставленные в клубе чучела и шкуры медведей, тюленей и моржей, орудия охоты и лова, модели и фотографии старинных кораблей, я вышел на малолюдные улицы Хаммерфеста.
Мне было важно найти те штрихи, в которых жила память о мирных связях между нашими предками и норвежцами. Вот он — полуострове Фугльнес. В центре цветника с анютиными глазками — колонна из красного гранита. На ней позеленевший бронзовый шар. На колонне выбиты даты «1816—1852». В середине прошлого столетия ученые России, Швеции и Норвегии осуществили первую международную экспедицию по измерению окружности земного шара. Здесь, на месте, где стоит памятник, располагалась последняя база экспедиции.
Еще раз о троллях
Осторожно двигалась наша стальная громадина, чтобы не задеть плавающие льдины Темпель-фьорда. Фьорд этот врезается в самое сердце архипелага Шпицберген — земли, не чужой как норвежцам, так и советским людям. Отсюда, с 78-го градуса северной широты, даже суровый Нордкап не кажется настоящим севером, он-то на сотни миль южнее.
В эту пору — был конец июля — первозданная тишь шпицбергенских фьордов слегка нарушается вкрадчивым похрустыванием маленьких айсбергов. Подтаивая и пропитываясь морской водой, они приобретают самые фантастические формы, становятся сапфирно-бирюзовыми. Их «подсветка» выглядит особенно сочно на фоне берегов Темпель-фьорда — отвесных бежево-бурых утесов, похожих на стены какой-то исполинской крепости.
Когда «Максим Горький» приблизился к самой вершине фьорда, стены расступились и в широкой расселине между ними возник пухлый, словно потрескавшийся каравай, глетчер. По нему от самой воды поднимались две параллельные друг другу колеи, будто тут проехалась колесница величиной с наше судно. И уж нечто совсем необычное открылось наверху, куда уходила эта загадочная «дорога»: над розовыми снегами медленно колыхались огромные нежно-розовые лепестки. В их обрамлении сиял ослепительно белый шар.
Как ни уверяли меня попутчики, что так «цветет» тут обыкновенное солнце, я стоял на своем: Темпель-фьорд и есть точный адрес Снежной королевы.
Ну разве не объясняет величественная краса природы стойкую веру норвежцев в фольклорных героев: хозяев гор — троллей, добрых маленьких уродцев — двергов, морских чудищ — драугенов, в существование пленительной Аскеладден — Золушки? Жители сельских районов страны оставляют на сеновале под праздник юль (рождество) миску с праздничным угощением для домового-ниссе.
Наиболее прочные позиции в обиходе норвежцев занимают тролли — не случайно они служат тут излюбленными сувенирами. Когда ребенок начинает капризничать, его укоряют: «Ведешь себя как тролль!» А одна молодая дама на мой вопрос, не знакома ли она с каким-нибудь троллем, ответила: «Знакома, и даже очень близко, это мой муж...»
Считается, что хозяева гор — тролли способны в основном на недобрые дела. А потому боятся солнца: если их застигнет рассвет, превращаются в камни. В глубине души каждый норвежец уверен, что именно поэтому в его стране так много камней. Честно говоря, я бы не удивился, если бы участники антивоенного движения, вроде девушки-саамки из Скарсвога, стали изображать в виде троллей тех, кто хочет превратить Норвегию в посадочную площадку для ВВС США...
Песня Сольвейг и птицы мира
...В пригороде Бергена находится мемориальная усадьба Эдварда Грига. Застекленный уголок бывшей кухни дома великого композитора носит название «андерсеновского шкафчика». Экспонаты, в нем представленные, демонстрируют дружеские отношения между Григом и великим датским сказочником. Но почему рядом с бюстиком Андерсена и его рисунками троллей в шкафчике помещена папка с надписью на русском языке: «Эдварду Григу от рязанского музыкального кружка»? Как и когда папка попала в Трольдхауген, а главное — почему в «андерсеновский шкафчик»?! Этого я так и не узнал. Фру Дагмар Иенсен, водившая по дому наших пассажиров, не разрешила мне заглянуть внутрь папки. С плохо скрытым недовольством отреагировала она и на мою просьбу назвать автора бюста Сольвейг, украшающего терраску дома, сухо заметив, что бюст «кажется, из России». Я наклонился к скульптуре поближе и на ее цоколе разглядел четкую надпись на норвежском языке, из которой было ясно, что автор бюста — Иван Семеновский...
Мне показалось, что фру Иенсен представляет ту категорию норвежцев, которая относится к нам настороженно, не выходя ни на шаг за официальные рамки.
И все же эту женщину что-то заставило рассказать, притом не мне — туристам из ФРГ — еще об одном экспонате, не выставленном для всеобщего обозрения. Осенью 1944 года, поведала она, советские солдаты захватили фашистский грузовик с грампластинками. На наклейке одной из них они прочли надпись: «Песня Сольвейг» Грига». И тогда — в бесстрастном голосе фру Иенсен послышалось искреннее восхищение — солдаты решили возвратить пластинку норвежскому народу. Она хранится в фондах мемориала...
А недавно у причала Хаммерфеста стал на бункеровку — пополнить запасы топлива и воды — советский рыболовный траулер. Было начало мая, и экипаж готовился отметить День Победы.
В полдень у трапа появилась группа молодых людей — рыбаки с норвежского судна, стоявшего по соседству, и активисты местного отделения общества дружбы «Норвегия — СССР». Гости принесли с собой два торта и передали их экипажу.
— Мы ведь соседи. И не только по причалу, а и по границе, не омраченной военными конфликтами за всю свою тысячелетнюю историю.
...Раз в два года, в разгар полярного лета, проходят по очереди в СССР, Норвегии, Швеции и Финляндии встречи под названием «Северный Калотт». Жителям Заполярья Европы слова эти понятны: «калотт» значит «шапочка».
Так называют северяне четырех стран свои земли, что ограничены на картах Полярным кругом. В прошлом, 1983, году гостей принимал Мурманск. Уже вернувшись из плавания, увидел я плакаты, присланные северянами в Советский комитет защиты мира.
Синяя гладь океана, зеленый массив Северной Европы, алое солнце на оранжевом небе. А над этим, таким знакомым мне по путешествию Пейзажем полярного лета — стаи белых птиц, птиц мира: голубей, чаек, альбатросов...
В газете норвежских коммунистов «Фрихетен» публикуются репортажи о деятельности борцов за безъядерный Север Европы. Там я нашел фотографии массовых демонстраций, прошедших по улицам норвежских городов и поселков.
«Не позволим самолетам НАТО базироваться на нашей земле!» — протестовали жители города Рюгге.
«НЕТ — атомному оружию!» — этот лозунг был написан на плакатах многих прогрессивных организаций, действующих в рамках общенационального антивоенного движения Норвегии.
...Я всматриваюсь в газетные фотографии — хотя и понимаю, что было бы наивно искать среди лиц сотен демонстрантов знакомые — лоцмана, девушки-саамки, парня в рыбацкой робе... И все-таки для меня бесспорно: они вместе с демонстрантами разделяют тревогу за мир на планете, за мир на далеком северном перекрестке Европы.
Вадим Чудов
Хаммерфест — Москва
