В Мали лучше ехать после окончания изнурительного пекла и сезона дождей. Но звезды распорядились иначе, и Сену, аэропорт малийской столицы, ждет нас в разгар африканской жары. В Москве уже наступило завтра, и мы перемещаемся в удлинившемся сегодня, чтобы спуститься в вечер цвета маренго, ласкающе мягкий и влажный на днях с неба упали первые капли, знак скорого сезона дождей, который нас так и не настигнет.
«Нет-нет, не на конференцию». — «Тогда вам сюда». Сюда — это, скорее, туда, пешком по летному полю до узкой двери внутрь здания аэропорта. Штамп зависает над визой № 24. За моей спиной, приветствуя офицера, гуськом протискиваются «свои». Сразу за границей крупная женщина, энергично жестикулируя, выкрикивает что-то в устье втекающего в страну ручейка. Так, сертификат о прививках… День слишком долог, искать его в сумке нет сил, я примирительно улыбаюсь: да-да, есть, все в порядке. Ее день, похоже, тоже долог — она не настаивает…
Наш джип обнаруживается под раскидистой акацией. Машины теснятся, проталкиваясь к шлагбауму, снующий меж ними служащий взимает плату за стоянку. Человек в белом вручную поднимает шлагбаум… Бамако.
На широком мосту через Нигер — отличное покрытие и аккуратные зоны для вело- и мототранспорта, которого едва ли не больше, чем машин, катящих по основному полотну. Вечерние улицы в пятнах желтых фонарей, тарахтенье мотоциклов и разномастных авто, автобусы всех цветов радуги. Большой город сворачивается в улочку без покрытия, вечер дышит близкой рекой и зеленью, слева, о Господи, остается вывеска «СИБИРЬ» по-русски и по-французски (след закрытого ныне ресторана). Мы в Ситэ дю Нижер — застроенном виллами фешенебельном квартале Бамако. Отсюда, прежде чем отправиться в Страну догонов, мы будем осваивать столицу Мали. В Москве глубокая ночь, в Бамако — десять вечера, разница во времени четыре часа. И еще несколько веков.
Четвертое место с конца
Как вообще белый человек попадает в Мали? Сюда добираются те, кому поднадоел ленивый пляжный отдых и когда уже пройдены мировые центры цивилизации. Но даже для бывалого странопроходца путешествие по Мали остается серьезным испытанием.
Да, здесь есть несколько дорог, не уступающих европейским, и можно найти приличный отель. Но случается также выбирать между ночлегом в палатке или на крыше глинобитной мазанки — и прелести такой гостиницы измеряются не звездами в прайс-листе, но мириадами африканских звезд, которые всю ночь смотрят на вас с неба.
Конечно, и здесь на дворе XXI век. И все же: у вас есть обязательная прививка от желтой лихорадки? Вы готовы ехать сквозь страну, тяжело пораженную новоявленным СПИДом, неизжитой оспой и, казалось бы, давным-давно забытой, архаической проказой? Согласны вы встретиться лицом к лицу с самыми бедными людьми планеты? Появившийся с легкой руки ООН индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) соединяет важнейшие показатели того, что определяет качество человеческой жизни: доход, продолжительность жизни и уровень образования. Так вот, в рейтинге ИРЧП за 2005 год Мали занимает четвертое место с конца. (Хуже, быть может, только там, где война, — в Сомали и Нигере.)
Если вы уверены в своих утвердительных ответах, то у вас есть шанс попасть в совершенно другой мир, в самое сердце Африки, где быстро понимаешь, что действительно важно в жизни, а что излишне. Это не восточноафриканские Кения—Танзания— Уганда с их курортным климатом. Это самая жаркая, влажная и душная из всех Африк — Западная. А в самом названии Мали слышно что-то первобытное и первородное, не правда ли? Как «мама», которое очень похоже во всех языках, — ведь это первое, что может выговорить маленький человек.
Из глубины веков
Современное Мали с довольно ранних исторических пор служило центром крупных и развитых цивилизаций. Отсюда, с берегов верхнего Нигера, хорошо вооруженные (железными мечами и копьями, а также металлическими цепями) конные отряды рассылались в самые дальние пределы. Вожди (а позднее, после принятия ислама правителем Бирминданой — султаны), правившие в этих местах, контролировали всю транссахарскую торговлю, поддерживали регулярные отношения со средиземноморскими странами и всячески процветали — примерно с 700 года, когда взошла звезда империи Гана (ее основным этносом были сонинке), до падения империи Сонгаи под ударами марокканских завоевателей в 1591-м. Между этими двумя датами на малийской территории успели возникнуть и разрушиться еще несколько сильных образований, среди которых была и империя Малинке, давшая имя современному государству. А с тех самых пор и вплоть до превращения этих земель во французское владение в самом конце XIX века здесь правили мелкие мусульманские «князьки», постоянно ссорившиеся и воевавшие друг с другом, «разбазаривая» потихоньку древнее культурное наследие. В 60-м году теперь уже прошлого ХХ века сразу 17 бывших африканских колоний добились политической независимости. Среди них Французский Судан — он и стал Республикой Мали, названной так в честь одноименной державы, возникшей не позднее 1235 года и достигшей расцвета в первой трети XIV столетия.
Мали и сегодня одна из самых больших по территории стран Африки. На пространстве в миллион с четвертью квадратных километров живут без малого 12 миллионов… кого? Малийцев? И да, и нет. Сегодня помимо потомков малинке страну населяют очень разные народности: бозо, традиционно промышляющие рыбной ловлей, скотоводы фульбе, земледельцы и охотники бамбара, караванщики туареги и еще сонгаи, догоны, сенуфо — всего 25 этнических групп. О догонах в последние годы пишут особенно много — их удивительные астрономические знания до сих пор вызывают массу вопросов.
Если нужен фетиш
Считать, что догоны живут только на плато Бандиагара, все равно что думать, будто все москвичи родились в столице. С первым представителем загадочной народности мы знакомимся в день приезда в Бамако: это Сиди, наш гид по городу, улыбчивый симпатяга ростом под два метра. Сиди учился в Лейпциге, говорит по-немецки, по-французски, на языке бамбара и еще на четырех диалектах языка догонов — у его отца были четыре жены из разных деревень. У Сиди красивые руки с длинными пальцами, на которых нельзя не заметить колец: одно — на левой руке, два — на правой.
— Что это за кольца, Сиди?
— Вот это, — он протягивает руку, — от злых духов. А это, — показывает другую, — приносит удачу.
Догоны — анимисты (от латинского «anima», то есть «душа»). Согласно их представлениям, мир вокруг одухотворен, во всем, что нас окружает, живут духи. Они могут гневаться или проявлять милосердие, а также усиливать желания людей и транслировать их в пространство…
— А тебе случалось что-нибудь просить у духов? — Сиди согласно кивает.
— Чего, например? — Пауза. — Извини, об этом не принято говорить.
— А как ты это делаешь, рассказать можно?
— Можно… — Сиди собирается с мыслями. — Прежде всего я ищу фетиш. Приношу жертву и говорю ему, чего хочу.
— Фетиш всегда один и тот же?
— Нет, конечно. — Сиди рад, что может мне хоть что-то растолковать. — Все зависит от того, о чем я хочу попросить. Разные просьбы — и фетиши разные.
Сиди знает, где и у кого искать понадобившийся фетиш — неодушевленный предмет, обладающий магической силой. Знакомых у него много. Мы же в Бамако гости, а потому отправляемся на рынок — присмотреться…
Лавки, лавочки, навесы, сарайчики, лотки. Покупателей почти нет — не сезон. Музыкальные ряды тихи, а инструментов не счесть. Динь-диньдинь — палочки с резиновыми подушечками извлекают несколько легких нежных звуков. Со мной уходит маленький ксилофон — восемь деревянных пластинок, прикрепленных к трем тыквочкам-резонаторам. В пару к нему продавец уговаривает взять небольшой инструмент, похожий на банджо: круглая дека обтянута белой кожей, на светлый фон кисть мастера бросила стайку черных чаек, желтые струны звучат густо и ждут умелой руки… По соседству продают ткани с всевозможными оттенками синего с белым орнаментом: полосы, квадратики, звездочки. А вот — рубашки, шарфы, покрывала: «Ну купите же, я уступлю, мадам…»
И, конечно, маски. Они повсюду. Стилизованные головы неземных существ, вырезанные из дерева, разрисованные и покрытые орнаментом из цветного бисера и мелких раковин. Огромные, предназначенные для ритуальных танцев, и маленькие — маски-талисманы. Наконец, маски-украшения — для жилищ европейцев.
Маска, кто ты?
Театральные маски, трагические и комические, были неотъемлемой частью культуры Древней Греции. Позже, в Европе, они «возродились» в комедии дель арте, где каждый персонаж отождествлялся с определенной маской. В Латинской Америке и Южной Европе маски до сих пор — необходимый атрибут традиционных красочных карнавалов. Они помогают преодолеть условности и позволяют надевшим их вести себя более непринужденно, чем в обыденной жизни.
Иное отношение к маскам отличает восточные культуры (японский театр Но, индийский катхакали, театральные действа острова Бали). Здесь они — воплощения духов и богов. Для них строят храмы, их охраняют специально приставленные жрецы. Возложение маски на себя сопровождается ритуальными действиями и молитвами. Восточные маски, с присущими только им «сверхъестественными возможностями», заметно отличаются от европейских «личин» или слепков.
К чему это мы? Ах, да. Маски появились не в античной Греции и не в Древнем Китае. Первые маски, как и первые люди, появились в Африке.
Чего ждать от неба
Тут же скульптуры из дерева и глины. Вот догон в молитвенной позе. Продавец уточняет: он испрашивает пять лет дождя… Подобные фигурки — самые популярные на рынке. И это неспроста. В Мали есть все — от безводной и безлюдной Сахары на севере до влажных тропиков на юге. На севере в удачный год даже 50 мм осадков — счастье. На юге же за год с неба выливается полтора—два «метра» воды. Сезон дождей длится с июля по октябрь—ноябрь. В сухой сезон (с ноября по июнь) дуют прохладные северо-восточные ветры, вызывающие песчаные бури. Весной, в апреле—мае, в Сахаре властвует раскаленный ветер харматтан.
Оранжевая дорога тянется мимо уходящих к реке улиц без названий. Жизнь протекает прямо на них: двери невысоких строений распахнуты, их обитатели, пристроившись у порога, беседуют, жарят и тут же трапезничают, мастерят, купают в тазу детей… Малышей, гнездящихся за материнскими спинами, не слышно: они либо спят, либо внимательно вглядываются в окружающий их мир. Дети постарше походят на птичьи стайки — стоит притормозить, они уже тут как тут, щебечут-скандируют по-французски «аржан — аржан», «кадо — кадо» — а вдруг и в самом деле перепадет маленькая денежка или полезный пустячок?
Пятна на спине крокодила
…На языке бамбара Бамако означает «крокодилья заводь». Обычно иностранцы и туристы здесь надолго не задерживаются. Экзотика выглядит заманчиво издалека, а вблизи это просто полуторамиллионный город, и если перед вами не стоит задача изучать особенности архитектуры и быта, составлять каталоги памятников, исследовать малийскую музыку или систему образования, то путь ваш лежит дальше — скажем, на север страны. И тогда в памяти, подобно солнечным бликам, останутся большой стадион, построенный еще в пору расцвета дружбы с СССР, католический храм, фонтан, который стерегут три гипсовых крокодила, высотка сельскохозяйственного банка, большая мечеть, кровати из красного дерева, которые продают на перекрестках, как у нас сосновые, мотоциклисты, резко срывающиеся на зеленый свет, редкие казино и многочисленные рынки, где вас ждут не только сувениры.
Тот рынок, где продают скотину, слышишь и чуешь издали. В Бамако таких семь — поголовье в Мали немаленькое: 7 миллионов овец, 20 миллионов коров. В прежние времена скотом торговали фульбе, ныне монополия утрачена — дело доходное. Вам козу? Пятнадцать тысяч франков, меньше 25 евро… За породистого быка просят полмиллиона в местной валюте, а за верблюдом придется и вовсе ехать в Мопти. На рынки деревенские жители приезжают группами, под деревом мастерят навес, живут — когда пару недель, когда несколько месяцев. «Вахтовым методом» дежурят жены, приезжают, уезжают, возвращаются снова… Иноземцу с фотокамерой здесь можно бродить часами — вряд ли кто станет уговаривать его купить скотину, не за тем он приехал, ясно. Но в людных местах, на торговой площади или на заправке, готовьтесь выдержать напор продавца с отчаянием в глазах, который до несусветного минимума сбросит вам цену на одеяло из козьей шерсти, потому что на ничтожный заработок он хотя бы сегодня накормит семью. И вдохните поглубже, когда джип, перемещаясь на котором вы за сутки хотите увидеть максимум возможного, притормозит у светофора: слепцов с женщинами-поводырями здесь не меньше, чем перекрестков. Мелочи вашей на пару дней хватит, но от невозможности помочь иначе станет не по себе куда раньше.
Мали, как это ни покажется странным, страна дорогая. Когда россиянка Екатерина Гришко, живущая в Бамако 10 лет и преподающая языки и социологию в частных университетах, в день нашего отъезда назначит мне встречу в столичном кафе «Релакс», то, озираясь в прохладном помещении в поисках нужной мне незнакомки, я увижу дюжину европейских лиц — и только одну местную пару. «Ты бываешь здесь, Сиди?» — спрошу я нашего гида-полиглота. — Он помотает головой: «Я не могу столько платить за кофе».
Президентская пауза
В Бамако есть два моста через Нигер. Отправляясь на север, мы воспользовались третьей возможностью: брод Сотуба, небольшая колдобистая дамба, обычно скрытая и выступающая с понижением уровня воды, позволил увидеть обнаженное дно большой реки. В Сегу ведет отличное шоссе, впереди не более трех часов пути… однако спустя час путь преграждает вежливый полицейский: в связи с ожиданием президентского кортежа дорога перекрыта. Президент, он и в Африке президент. Между прочим, нынешний глава Мали, Амаду Тумани Туре — выпускник Рязанского училища ВДВ.
После суетной столицы вынужденная остановка даже кстати. Деревня Володо лежит по обеим сторонам дороги. Двигаясь в глубь улицы, можно рассмотреть просторные подворья, обнесенные ограждениями из банко — глины, перемешанной с резаной соломой. Машин и путников прибывает. Вокруг кружат местные ребятишки, фотомаэстро делает «козу» крохе с золотыми сережками в ушах, рядом со мной стоит чем-то озабоченная женщина с тазом под мышкой и в дивном платье… Малийцы любят одеваться (в Национальном этнографическом музее Бамако, лучшем в Западной Африке, этот тезис доказывает экспозиция тканей). Отличный крой, большое декольте, кружевная отделка, ткань насыщенного синего цвета с мелкими букетиками… Чудный контраст с моим дорожным одеянием! «Мадам, какое у вас замечательное платье…» — Женщина улыбается: «Вы находите?» Дамскую болтовню прерывает водитель. Терпение его, похоже, лопнуло: сделав нам знак занять места, с возгласом «Огородами!» он направляет машину в объезд по бездорожью.
День клонится к закату. Джип переваливается по проселку, вдоль которого торчат агавы, справа и слева тянутся поля, где уже собраны хлопок и просо. Из проса здесь варят пиво, вкусом вроде нашего кваса, освежающее и слегка хмельное. Баобабы с планеты Маленького принца вздымают к небу десятки веток-рук, зеленеющих мелкими листочками. Плоды баобаба созревают к январю, совсем зрелые падают на землю, ободрав жесткую кожуру, можно полакомиться кисло-сладкой мякотью, похожей на подсохшую пастилу. А еще вычищенные особым образом плоды превращают в погремушки и используют как музыкальные инструменты. По крыше джипа шуршат ветви. «Это карите, — поясняет водитель, — масличное дерево. Его плоды собирают осенью. В пору массового сбора урожая, когда полно других неотложных дел, похожие на орехи плоды закапывают в землю, чтобы вновь отрыть в январе: тогда из них отжимают масло, которое используется в косметике и для производства мыла. Масло частично экспортируется в Европу, а прочная древесина карите годится для ступок и пестиков».
Мы едем африканскими «огородами», мимо хуторков, где живут большие, по 30—40 человек, семьи. Вслед нам улыбается женщина с кувшином на голове, издали доносятся крики болельщиков (ближе к опустевшей дороге мальчишки играют в футбол). Возница с груженной хворостом телеги приветливо машет рукой. Через полчаса, когда трапеза в придорожном ресторанчике «Феникс» завершается восхитительным свежим манго, становится ясно, что засветло в Сегу не добраться… Тут-то по трассе в сторону Бамако и проносится наконец темный джип с правительственным флажком.
Тень королевства
Бывшая столица бамбарского королевства встречает нас провинциальной тишиной. Смена веков и народов на этой территории к XVI веку привела к воцарению династии Битона Мамари Кулибали. Он правил более 40 лет, оставив после себя резиденцию, потомков в нескольких поколениях и акацию — символ королевского достоинства и добродетелей: скромности, доступности, доброты, гуманности и, несомненно, величия. Баланзан, как называют здесь беловатую акацию, покрывается листвой во время африканской зимы, когда остальные деревья листья сбрасывают.
В 1932 году в Сегу обосновалась французская компания, ведавшая строительством плотины и оросительных каналов. Пребывание французов оставило в городе след в виде многочисленных построек в неосуданском стиле. Попетляв по сонным улочкам, в глубине которых просматривались колониальные виллы в два-три этажа, и невзначай проехав через территорию местного гарнизона, мы оказываемся на высоком берегу Нигера на вполне обустроенной набережной. С недавних пор здесь проходит ежегодный музыкальный Фестиваль на Нигере. Неподалеку от фестивального подиума — терракотовая постройка, похожая на дворец. Так же, как когда-то к правителю, войти внутрь без поклона не удастся — дверной проем заставляет нагнуться.
Молодой человек с королевской фамилией Сулейман Кулибали — основатель расположенного здесь небольшого ткацкого центра, где изготавливают традиционную ткань боголан. Корень слова — «бого» означает «речная глина». Сотканные полотнища опускают в жбан с этим материалом, окрашивая ткань в желтый, коричневый или оранжевый цвета. Затем с помощью трафарета наносится рисунок. Традиция изготовления боголана восходит корнями к маскировочной одежде охотников, ныне она сохранилась, скорее, на уровне «народного промысла». Кроме того, ткацкий центр Сулеймана выпускает множество вполне современных изделий: рубашки, сумки, шарфы, покрывала. Поупражнявшись в росписи по ткани, мы выходим на высокий берег Нигера.
Вода стоит низко, на мелководье развернута традиционная стирка — зрелище, завораживающее, словно маленький спектакль. На песке сохнут ткани всех цветов радуги, мальчишки-подростки усердно купают белую овцу. На удобренном илом склоне разбиты огороды, в тени навеса дружелюбно кивнувший дед нянчит пятимесячную внучку с яркими бусинками в ушках. «Как зовут малышку?» — «Бинту Кане», — звучит в ответ. — Именно так — даже если человечек еще не может представиться сам. Не просто Бинту, а Бинту из рода Кане.
Остров Дженне
Солнце, светившее слева, внезапно вписалось в лобовое стекло: мы въехали на дамбу, ведущую в Дженне. В сезон дождей город превращается в остров, и, чтобы попасть туда, надо погрузиться на паром и одолеть приток Нигера, зовущийся Бани. Сейчас, в жару под 50°С, судно дремлет на приколе; полоса воды сужается до двух десятков метров, и паромщик, закатав брюки, шагает по дну реки, указывая путь нашему джипу.
За переправой время меняет темп; приправленный уличной пылью, воздух густеет. Открывшийся взору Дженне походит на крепость, окруженную сухим рвом. К ней тянутся разрисованные телеги с вязанками длинных сучьев. Торговцы хворостом заночуют прямо снаружи — их товар идет здесь, за городской чертой. Cливаясь со светлой почвой, глиняный град будто вырастает из земли, устремляясь ввысь ступеньками крыш. Венец пирамиды — знаменитая мечеть Дженне.
Джип, въезжающий в город, внедряется в него словно боевой конь: на полном скаку, оставляя за собой облако терракотовой пудры, медленно оседающей у ног льнущих к домам прохожих.
Как и оставшийся в стороне от нашего маршрута Томбукту, Дженне — один из древнейших городов Западной Африки. Мечеть Дженне — самое большое в мире культовое сооружение, выстроенное полностью из глины. Необожженная глина не самый прочный материал, ее размывают дожди, и временами мечеть «оплывает», как гигантская свечка. Тогда ее восстанавливают, что называется, всем миром. Внутри здания — длинные, не более метра шириной, коридоры, разделенные подпирающими высокие потолки колоннами. Скрытая от глаз лестница ведет на плоскую, огороженную по периметру крышу. Ее ограждение украшено остроконечными зубцами — в городе они видны отовсюду. Поверхность крыши — будто застывшая в кипении глиняная каша, вздувшаяся сотней пузырей-полусфер. На верхушке каждого — отверстие: через них в храм проникают свет и воздух.
Мечеть — не только центр города, но и сердце самого большого в Западной Африке базара, который собирается здесь по понедельникам. Мы приехали накануне, воскресным вечером, чтобы не упустить начала торжища. С раннего утра монтируются навесы и помосты, раскладывается, развешивается товар: разнокалиберные кастрюли, пластик, ткани и иная мануфактура, автомобильные покрышки, продолговатые, как мячи для регби, арбузы, рис, помидоры, лук, снова рис, желтые дыни. Вот жарят пончики из рисовой муки, из дальнего угла попахивает рыбой, мальчик везет на тачке мраморные колобки местного мыла. К 10 утра меж рядов уже не пробиться…
Колоритный старик разложил на земле народные снадобья: зверушечья лапа — «от спины», плоды акации — от малярии, высушенная головка обезьяны — неясно от чего. Везде продается питьевая вода, но не в бутылках и не в кувшинах, все проще: тара — прозрачный пластиковый пакетик, завязанный с двух сторон, проткни дырку — и пей на здоровье! Как и в любом городе Мали, большом или малом, базар — не просто торговля, но и средоточие жизни: здесь стригут и бреют, нянчат и кормят детей. Малыши припеленуты к материнским спинам полосой ткани, в тон платью или контрастной, из-под маминых локтей торчат маленькие трогательные пятки… И вновь эти чудо-одежды на женщинах и мужчинах: белые, желтые, сиреневые, розовые, бирюзовые; платья, юбки, брюки, туники, накидки, с вышивкой и украшениями. Приспущенные с одного плеча женские блузы, неровный обрез юбок на точеных шоколадных лодыжках — не отсюда ли пришла в Европу новая мода?
Ужин с фонариком
Вечером мы званы на ужин к Льяджи. Наш проводник по Дженне живет за городом; его кузен любезно доставляет нас на машине — четверть часа неспешной езды… Крыльцо под неяркой лампой, длинный коридор; у выхода во внутренний двор в кресле расположилась немолодая женщина. Мама Льяджи принимает за детишек их подарки: со взрослыми надлежит общаться взрослым. Дядя, братья, племянники — в доме живет человек пятнадцать. Тридцатилетний мужчина строил дом сам 8 лет, вон из тех кирпичей — поднявшись вместе с нами на плоскую крышу, он указывает на ров, из которого брал глину. Вместе с 26-летней женой Айшей и тремя детьми он занимает в доме две комнаты, обставленные вполне по-европейски: кресла, диван, телевизор. На диване, в той самой позе, в какой днем он висит за маминой спиной, сопит, распластавшись лягушонком, младший сынишка.
Жарко. Ужин накрывается во дворе — без стола, на циновках. По кругу идет тазик для мытья рук: приборов не предусмотрено, еду из общей миски привычно берут правой рукой. В вечернем меню шу-шу — рис с острым соусом и рыбой. Мы берем щепотью порцию за порцией, вдыхая пряный аромат горячего риса, в дальнем углу двора блеет коза, на небе рогами кверху подвешен серпик луны. Левой рукой Льяджи держит фонарик, указывая лучиком на куски рыбы: «Вкусно?» — «Очень!» — «Вот, возьми еще, это другая». Другая еще вкуснее — рыба-капитан, сочная и нежная… На прощание — зеленый чай и… игрушки. Крохотные цветные машинки — самосвал, грейдер, экскаватор — сделаны из консервных жестянок. Когда-то хозяин начал делать их на продажу, и торговля шла так бойко, что позволила ему скопить деньги на образование. Теперь игрушки делает брат, такой вот у них семейный бизнес, и даже есть мастерская. Жаль, не успеем завтра заехать…
По Нигеру
Нигер для Мали — все равно что Нил для Египта. Если верить слухам, недавно в его бассейне обнаружились немалые запасы нефти. Вполне возможно: соседней Нигерии с нефтью уже повезло.
Говорят, в сезон дождей Мопти становится похож на Венецию. И сейчас в лагуне лавируют своеобразные пироги — их здесь называют «пинассами». Ходят они с мотором и под парусом, а на мелководье приводятся в движение шестом дежурного «гондольера». Именно так я перебираюсь с одного берега на другой, от местного рынка — где, как и встарь, соль продают огромными плитами — к известному всей округе бару «Бозо», украшенному рисунками «а-ля Пиросмани».
Мы грузимся на пинассу. Наша, — скорее, прогулочная, длиной метров пятнадцать и с мотором. Между бортами прилажены скамьи, делящие лодку на отсеки для еды и отдыха, большая часть их скрыта под навесом, защищающим от солнца. Хозяин судна Амаду — капитан и штурман в одном лице; сын его приставлен к мотору. Еще в команде мальчик-матрос, без устали выгребающий черпачком просачивающуюся в лодку воду, и юная красавица-повариха Бамана. В сухой сезон Нигер мелеет, и, чтобы развернуться в нужном направлении, нам приходится выгребать ближе к середине фарватера и делать изрядный крюк.
Солнце палит, согревая желтую воду. На пологих берегах тянутся в небо эвкалипты, пасутся козы и круторогие коровы зебу. «Гиппо, гиппо!» — вскакивает вдруг со своего места Бамана. И вправду, метрах в сорока по правому борту из воды показывается огромная голова. Бегемот, между прочим, символ Мали, в Бамако даже скульптура такая есть: внушительных размеров «речная лошадь» на постаменте. В огромную розовую пасть травоядной лошадки — третьего по величине млекопитающего после слона и носорога — заглянуть не удается. Как это у Маршака? «По целым дням из водоема он не выходит — там свежей…» Не обращая на нас внимания, гиппо фыркает, пару раз ныряет и скрывается из глаз — пастись на дне Нигера.
Свидание с марабу
— Хотите взглянуть на селение бозо, увидеть, как живут рыбаки? — свернув с фарватера, капитан воткнул пинассу в берег.
В Мали бозо традиционно занимаются рыбной ловлей. Нигер — рыбная река, даже летом, когда она пересыхает, местные жители не остаются без улова. В рыбацких селениях часто стоят легкие хижины, которые можно разобрать и вновь поставить выше или ниже по откосу в зависимости от уровня воды в реке. А некоторые семьи круглый год кочуют в поисках богатых мест.
Там, где мы оказались, хижин не было. К берегу сбегали уже привычные глиняные постройки, в глубине возвышалась небольшая мечеть. Облепленные детьми, мы поднялись по пологому взгорку. Впереди в вибрирующем от зноя воздухе растворилась дверь; ступивший на улицу человек в ярком сиреневом облачении оказался сыном живущего в селении марабу. Марабу в Мали — духовный авторитет, наставник и судья. Говорят, он и будущее предсказать может. «И с ним можно встретиться, вот так запросто?» — Кивок: разумеется.
В темноватой, без окон, комнатке с выходом во двор мужчин усаживают на циновку, пододвигая мне единственное здесь кресло. Марабу появляется не сразу, видимо, мы в приемной. А вот и он. Входит, опираясь на руку сопровождающего. Сухощавый девяностолетний старец обликом похож на Махатму Ганди; темное до полу платье, маленькая красная шапочка, крепкое рукопожатие. Яркие внимательные глаза на подвижном лице — к вашим услугам… В висок барабанит финальная фраза из «Пикника»: «Счастья для всех — и пусть никто не уйдет обиженным!» В конце концов, все идут за этим — к нему…
— Скажите, а вы сами, — вопрос отчего-то сжимает горло, — что делает счастливым вас? — с французского на бамбара, затем на арабский, пауза, опять по-арабски, Амаду переводит с бамбара, ну же!!!
— Мали очень бедная страна, — звучит ответ марабу. — И все же ко мне за советом идут люди с Восточного побережья Африки…
До селения близ Мопти с побережья Индийского океана пять-шесть тысяч километров. Значит, и в самом деле знает, если люди не страшатся пути… Жаль, о себе не спросила — когда еще попадешь к марабу?
Сириус совсем близко
На плато Бандиагара, у его подножия и по склонам живут догоны — самая загадочная из народностей Мали. В 30-е годы прошлого столетия французский этнограф Марсель Гриоль начал изучать их происхождение, историю и быт, но с тех пор ученые так и не нашли однозначных ответов на вопрос, откуда взялось это необычное племя. Одни приписывают ему родственные связи с древними египтянами, другие ищут его корни на крайнем западе, откуда догоны будто бы бежали от насильственной исламизации. У них самих — своя версия, свои легенды. Наиболее красивые из них связывают появление предков с небесными светилами, а точнее, со звездой Сириус, самой яркой в созвездии Большого Пса (кстати, название «догоны», вероятно, имеет английский корень — Dog Star — «Звезда Собаки»). Сами догоны называют себя «Детьми Бледного Лиса», как, согласно мифу, звали их звездного отца.
Так или иначе, это — народ древний: о людях, живущих под стенами плато Бандиагара, африканские караванщики стали упоминать еще с XII века. Сегодня «пришельцы с Сириуса» ведут жизнь мирных земледельцев: выращивают лук, просо, чеснок и хлопок, ткут ткани. В своих селениях они сохранили обычаи и традиции, поверья и праздники, которые до сих пор притягивают на плато ученых, путешественников и туристов.
Доктор Напо и его папа
Плато Бандиагара — уступ протяженностью около 150 км и высотой 500— 600 м. Пешком сюда добираться сложнее; машиной до крупного селения Санга можно доехать за пару часов. Сельскую гостиницу видно издали; она стоит на возвышенности, и с площадки у входа единственная здешняя улица кажется проспектом: ее ширину подчеркивают невысокие, в один-два этажа, дома и гигантские баобабы. Осмотреться в одиночку не получается — пришельца без сопровождения следует опекать…
— Мадам из Франции? — худощавый мужчина в просторном платье явно готов стать моим гидом. — Из России… — Добро пожаловать! — звучит в ответ по-русски.
В России учился не сам Бубакар Напо, а его брат, живущий теперь в Бамако. От дяди младшему сынишке Бубакара досталось «звание» — двухлетний малыш именуется не иначе, как «доктор Напо». Он уже бегает, но мама все же частенько привязывает его к спине, где «доктор» засыпает, — отличный способ унять живого любопытного мальчугана. У Балкисы и Бубакара шестеро детей, старшей девочке-школьнице — двенадцать.
— Жаль, Мамаду сегодня нет, — говорит Бубакар. — Он настоящий бандит, тебе понравится. И учиться любит…
С девятилетним Мамаду я познакомлюсь на следующий день: перебегая крохотный дворик, он ввинтится мне под руку со словами: «Привет! Это меня вчера не было! Хочешь, покажу свою тетрадку?» — Тетрадка выглядит основательно: хорошая оценка заверена печатью, рядом — примечание учителя: «Работает пока не в полную силу, может лучше».
Все домашние хлопоты достаются женщине. Балкиса трудится без устали: налить кашку-болтушку доктору Напо, подмести здесь, вымыть там, поставить на огонь просо. Присела с гостьей — и тут же взяла иглу, яркая портьера с вязанными крючком цветами-аппликациями, за которой скрывается вход в комнату, — ее рук дело. Быт скуден, здесь рады простым вещицам: кусочку душистого мыла, швейным иглам, блокнотикам, ручкам. Но гостя всегда встретят стаканом воды и пригласят к ужину, подсвечивая фонарем, если на дворе темно…
Бубакар показывает мне Сангу: вон там — луковые поля и дамба, тут — колодцы, по воду, конечно, ходят женщины; вот здесь, в семье Доло, жил Гриоль; а это тогуна — низкий навес, под которым собирается местное вече. Тогуна — постройка функциональная: толстый слой соломы на крыше сохраняет прохладу, а низкий потолок не позволяет вскакивать на ноги в пылу закипевших страстей.
— А что ты празднуешь, Бубакар?
— Я праздную, когда светло на душе, и каждое утро благодарю Провидение за то, что просыпаюсь, и прошу его дать пищу мне и моей семье. А еще отмечаю все праздники — католические и мусульманские. — Взгляд Бубакара полон лукавства, и я понимаю, что он попросту не прочь выпить просяного пива…
На склоне и в долине
Близ Санги у края уступа Бандиагары нагромождение камней образует нечто вроде тоннеля — символического входа в страну догонов. Пройдя через него, мы спускаемся вниз по склону плато в сторону Банани. Идти по деревне надо осторожно, ступая след в след проводнику: не дай Бог зайти на сакральную площадку и повредить нераспознанный фетиш.
Улиц здесь нет, меж домов вьются узкие тропинки; наверху на скальных уступах лепятся друг к другу строения, похожие на большие птичьи гнезда с отверстием-входом. Прежде они служили жилищами народу телем. Вытеснившие телемов догоны используют их для захоронений. Свои дома они строят из камня, а крытые соломой амбарчики — из банко. Хранилищ для провианта и домашнего скарба в хозяйстве может быть несколько: у мужчин — свои, у женщин — свои.
Калитки и двери украшены выразительной резьбой с определенным набором элементов-рисунков. В верхней части обычно изображают бога дождя и бога земли. Две выпуклости в форме полусфер в среднем ряду символизируют Любовь и Сексуальность. Кромку украшает резной рельеф — дорога с чередованием подъемов и спусков, внизу помещают фигурки священных крокодилов или восьми основателей страны догонов. Впрочем, сюжетов может быть и больше — все зависит от размеров двери и фантазии резчика. …
Тук-тук-тук — тукает, позвякивает молот по наковальне. Деревня Кунду лежит у подножия плато. Сидя под навесом, двадцатипятилетний Дрисса Самасеку кует лезвие для топора. Чтобы стать кузнецом, надо быть сыном кузнеца — ремесло передается по наследству. Кузнецов почитают и побаиваются: изготовление вещи повторяет акт сотворения мира. Дрисса пошел дальше своего отца, он не только кует, но и режет по дереву и делает ружья. Жена его и мать троих его детей — тоже дочь кузнеца. Первую жену выбирают родители, таково правило. Улыбчивая девчушка весело раздувает мехи. На вид ей лет пять, через год-другой отец выберет ей мужа…
Танцы по заказу
Главный праздник догонов — День Сиги, церемония, совершаемая во искупление вины людей перед мифическим прародителем с Сириуса. Праздник Большой Сиги проходит только раз в шестьдесят лет. Мало кому из догонов удается поучаствовать в двух Сиги в жизни — чаще не удается дожить и до первой. А вот Праздник погребения проводят ежегодно. В нем участвует до дюжины масок, в Сиги — больше ста. Главная маска, высотой несколько метров, символизирует связь Земли и Неба. Согласно древним мифам, пребывание догонов на планете Земля конечно и вскоре должно завершиться. Звездные посланцы вернутся на родину, а их временное пристанище, плато Бандиагара, исчезнет без следа.
Космогония этого народа — скрытый пласт родовой культуры. Чтобы понять его, надо прожить здесь не день и не два. Тем, кто заезжает ненадолго, охотно покажут фрагменты ритуального действа. Догоны не отказываются порадовать любопытствующих туристов, готовых оплатить показательное выступление, — не так уж тут много возможностей заработать…
…На площадке — два десятка танцоров. Молодые мужчины в черных шароварах, поверх которых надеты яркие юбочки из скрученных толстых нитей, торс украшен раковинами каури. Маски сменяют одна другую — цветные головы-лица неведомых существ. Это — основная ритуальная деталь танца. Расшифровав их значение, танец можно прочесть. В нем — история племени: Сириус, мифическое существо Номмо, загадочные птицы Балако — они являются на ходулях.
«Пляска по заказу» длится около получаса, и реквизит для нее всегда под рукой. Для ритуальных праздников маски всякий раз изготавливают заново. Ведает этим олубару — человек, подготовленный Наставником и знающий о масках все. Например, где хранится Главная Маска и какой она подает знак, чтобы начался праздник. Говорят, что если во время «настоящего» танца навершие маски-антенны ломается, действо останавливают…
…Мы покидаем плато в рыночную пятницу. Навстречу, в сторону Санги, семенят ослики с поклажей. У подножия плато близ деревни Тели молодые женщины в ярких платьях с песнями толкут в ступах просо. В деревне Ирели в школе идет урок. В класс, переступив порог, попадаешь прямо с улицы. Первоклассники пишут на торосо — одном из догонских диалектов. Перед каждым вместо тетрадки — маленькая черная дощечка.
Мы переночуем в Севаре, где вечером привычно «вылетит» электричество и хозяйка гостиницы, ливанка, живущая здесь тридцать лет, столь же привычно включит тарахтящий генератор — без кондиционера жара не даст заснуть… Потом мы домчимся до Бамако за полдня, и новых впечатлений хватит, чтобы рассказать о стране еще раз. И почему-то под конец мне вспомнятся слова из прочитанной мной еще в самолете рекламной брошюры «Страна мечетей»: «Мечети там, как вы могли убедиться, и правда есть, они живописны и достойны внимания. Есть и иные архитектурные красоты, и природа, ради которой стоит обогнуть половину земного шара. Но все же, согласитесь, без „артистов“ эти декорации мертвы — при всей своей живописности. Люди далекой африканской страны — и те, к кому надо добираться дальними маршрутами, и те, кто провожает нас белозубыми улыбками в аэропорту, — составляют главное очарование Мали». Мысль, конечно, не новая. Зато верная.
Ольга Соколовская / Фото Александра Тягны-Рядно
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 3, март 2007