В Липецкой области, которую собрали в 1954 году, отрезав по лоскуту от четырех окрестных губерний, мастера восстанавливают пространственно-временной континуум. Плетут из нитей, стругают из дерева и лепят из глины связь между прошлым и настоящим. Корреспондент «Вокруг света» отправился в этот регион, чтобы познакомиться со старинными промыслами и сохраняющими их мастерами.
«Здравствуйте!», — я повышаю голос, но он все равно тонет в перестуке кленовых коклюшек. Пятнадцать кружевниц наполняют мелодичным шумом просторную залу с большими окнами. Эхо, отражаясь от высоких потолков, умножает веселую полифонию. Бывшая парадная купеческая гостиная в советское время была переоборудована под производственный цех комбината женственных изделий «Елецкое кружево». От советской эпохи остались светло-розовый оттенок стен, матерые фикусы в напольных кадках, старомодные, неудобные стулья с прямыми спинками.
«Удобные стулья! Сядем в кресло — расслабимся и ничего не будем делать», — я оборачиваюсь, пытаясь угадать, кто прочитал мои мысли. Мастерица со смешливыми глазами бросает на меня взгляд поверх очков и вновь переводит внимание на вышивку.
Детская мечта
«Алена», — просто называет себя кружевница. Голос у Алены Алексеевны Фениной молодой-молодой. Даже странно слушать историю о том, как она в 1970-х увидела журнал «Работница», где оказалась фотография елецких кружев. Как уговорила родителей, потомственных медработников, готовивших ее к поступлению в медицинский институт, поехать посмотреть Елец. Как впервые услышала звон коклюшек и увидела работу мастера.
«Елецкое кружево воздушное, летящее. Узоры словно подвешены на фоне тонкой решетки. Мне показалось, я попала в кружевную сказку, — говорит Алена, перебирая воспоминания так же быстро, как палочки, которые в ее руках словно летают над ажурным узором. — Помню, что обернулась к маме и сказала: я остаюсь». На вопрос, в каком году это было, Алена отмахивается. Зато ее соседка кричит, что юбилей надо бы отметить. 40 лет на фабрике — не шутка.
Алена переводит разговор на работу, показывает, что коклюшки соединены попарно. В зависимости от сложности плетения используют разное количество пар. Пока я пытаюсь сосчитать палочки, мелькающие в руках Алены, она говорит, что во времена расцвета кружевоплетения в России, на рубеже XIX и XX веков, монашки Елецкого Знаменского монастыря работали с 200 парами. Конкуренция была высокой. Каждый девятый житель уезда занимался промыслом. В 1890 году в этом деле было занято больше 30 000 человек, включая детей, мужчин и женщин.
«Наше кружево покупали всюду. В Москве, в Петербурге, в Париже, в Вене, — говорит Алена. — А ведь изначально искусство пришло из Европы. Петр I привез фламандское кружево в Россию, а наши мастерицы его уже переиначили в собственном стиле».
Алена переходит к следующему лепестку узора «яблоневый цвет». Он считается классическим рисунком в елецкой традиции. Воротнички или броши с таким орнаментом не редкость встретить на ельчанке и сегодня. Многие плетут кружево дома, собираются в клубы по интересам.
«Это же красота. Она всегда в моде. Вне времени, — говорит Алена и накидывает на меня вуаль, где ажурный цветочный узор вскипает, будто кучевое облако. — Смотрите, как кружево все меняет. Стать другая сразу. Лебедушка. Ниночка над этой пелериной три месяца работала».
«Четыре месяца», — слышу я голоса кружевниц сквозь гул коклюшек.
Семейная традиция
То, что время у мастеров свое, подтверждает и Николай Афанасьевич Матюхин, чья мастерская елецкой рояльной гармони находится (как и все в Ельце) неподалеку. В пяти минутах ходьбы от кружевного производства. На просьбу уложиться с интервью в час, Николай Афанасьевич не проронил ни слова. Зато посмотрел так, что я тут же выделила на встречу весь оставшийся день.
Задавая темп беседе, Николай Афанасьевич молча и неторопливо зажигает свет в просторных залах современной мастерской, где вдоль стен стоят самодельные фрезерные станки, разложены заготовки для починки гармошек, которые музыканты привозят к мастеру со всех концов России.
На все вопросы «что такое рояльная гармонь, чем отличается от обычной, почему ее придумали в Ельце, как вы стали мастером» я получаю один ответ: «Подожди». Николай Афанасьевич берет с полки одну гармонь, вторую, третью. С невозмутимым лицом играет залихватские мелодии, ставит инструменты обратно, разворачивается ко мне, делает паузу и произносит. «Слышишь?».
Так звучание елецкой рояльной гармоники в 2014 году демонстрировал сын Николая Матюхина Константин (Земляки / YouTube)
Я молчу, уже догадавшись, что с настоящим мастером диалог невозможен. Есть лишь монолог, ради которого ученики нанимались к ремесленникам в бесплатные помощники и ждали каждой фразы иной раз годами. «Звук зависит от мастера, — Николай Афанасьевич говорит медленно, будто размышляет вслух. — Иная гармошка глухая, звуки словно клещами вытягиваешь. А вот этот инструмент делал мастер Панов Василь Василич. Ее чуть пальцами тронул — и звучит, как оркестр».
О Панове Николай Афанасьевич готов рассказывать долго. Тот увлекся гармошкой еще в детстве, поступил на службу к деревенскому умельцу Баранову. Поначалу входил в доверие: работал на огороде, занимался скотиной, колол дрова, носил воду. Спустя год заслужил один день в неделю работы в мастерской. И в 1908 году сделал гармонь, увидев которую учитель сказал, что учебы больше не надо. Он — мастер. Панову было тогда всего 15 лет.
Николай Афанасьевич берет в руку крохотную латунную пластинку. «Это голос — сердце гармони. Корпус, оболочку, все можно сделать красиво, а играть гармошка не будет, — мастер достает планку с узкими отверстиями. — Главная задача мастера — идеально подогнать голос к прорезям в голосовой планке. Тогда при нажатии клавиши весь воздух идет на создание звука, а не выходит через зазоры. Панов достиг в этом совершенства».
Мы переходим от одного станка к другому, и Николай Афанасьевич показывает заготовки для голосов, говорит, как непросто выпилить затейливую форму, как он придумал специальные ножницы по металлу, особые тиски, резаки, инструменты, ведь голосов у елецкой рояльной гармони гораздо больше, чем у обычной.
«Ночами иногда думаю, как сделать звук чистым. Помогает слесарный опыт. Вообще мы из мастеровых, в роду все кузнецы. В семье две реликвии. Одна — кувалда прапрадеда». Мастер делает долгую паузу, совершая путешествие во времени на 400 лет назад. Тогда в Ельце появились первые слободы казенных кузнецов, работавших с государственными и частными заказами.
«Елец — город живой. Кузнецы и сейчас есть. Иной раз иду по городу, слышу звук наковальни, и у меня внутри что-то дрожит».
Николай Афанасьевич протягивает руки к верхней полке стеллажа с гармошками, выбирает инструмент с минималистичным, строгим декором. Играет, прислушиваясь к чистому, яркому звуку.
«Панов был очень тщательным. У него не было инструментов. Сделать гармонь с такой точностью, в каком-то сарае, в глухой деревне, — Николай Афанасьевич говорит почти с трепетом. — Я промерил все голоса. Все идеально. Как он вот эту ширину в микроны выдерживал. Напильником, надфилем?! Не представляю. Его гармошку я взял за основу, по ней делаю».
Я молчу, не вмешиваясь в беседу двух мастеров. Уже в дверях вспоминаю, что так и не спросила, что за вторая семейная реликвия.
«Гармонь отца. Тоже пановская. Отец был одним из лучших гармонистов России. Мать любила, когда он играл на пановской гармошке. Звук у нее просто… — Николай Матюхин долго подыскивает слово, — заводной. Мать добрела. Душу она веселит».
Судьба мастера
В отличие от купеческого, богатого Ельца с его нарядными, кружевными традициями, село Троицкое (бывшая слобода села Романово), где работают мастера романовской игрушки, тихое и скромное. Речка и залежи гончарной глины на берегах — вот что определило местный промысел, родившийся естественно, как из упавшего на землю семечка вырастает дерево.
С XVII века жители села Романово делали посуду, а для души лепили свистульки. Наивные и беззаботные игрушки чуть не исчезли в хаосе событий XX века. Их спасли несколько мастеров, возродив романовское ремесло из найденных осколков керамики и обрывков воспоминаний.
В первую очередь это местный житель и потомственный гончар Иван Федорович Гункин, начавший обучать старинному ремеслу детей в школьном кружке. Традицию продолжил его ученик и школьный учитель истории Виктор Васильевич Маркин. А сегодня это искусство передает по цепочке поколений Яна Харина, народный мастер России и одна из учениц Виктора Васильевича.
«Романушки Ивана Федоровича Гункина», — Яна представляет глиняные фигурки женщин, расставленные в хоровод за стеклянной витриной. Жительницы села Романово в традиционных костюмах. Нарядный наголовник, юбки с цветными фартуками, руки в боки, спины прямые, сейчас пойдут в пляс.
«А это райские птицы моего учителя Виктора Маркина», — продолжает экскурсию Яна. Со стеклянной полки на нас смотрит загадочная Сирин. Романушка, обернувшаяся наполовину женщиной, наполовину птицей.
«В романовской игрушке больше 100 сюжетов. Но учиться все начинают с самого древнего и простого. Это жаворонок, что весну закликает. Помню, как вылепила своего первого жаворонка в пятом классе школы», — Яна заходит в мастерскую и садится за стол, где уже подготовлена глина и стеки.
Коснувшись глины, Яна замолкает. Говорят уже ее руки. Вот из прохладного комка земли рождается шар, сплющивается в лепешку и складывается пополам. «Надо, чтобы внутри было пространство для звука», — руки и пальцы Яны движутся без остановки. Вытягивают, поглаживают, придавливают глину. На свет появляется птичья голова с короной и хвост.
Деревянным стеком Яна ловко делает отверстие для свистульки и наносит узор из насечек и отверстий. Так быстро и легко, как это получается лишь после многих лет практики и повторов.
«Лицо игрушки — лицо мастера, — рассказывает Яна. — Покажи мне жаворонка, и я сразу скажу, кто его сделал». Я верчу в руках веселого жаворонка с добрыми и умными глазами. Руки Яны согрели холодную глину, сделав ее теплой и влажной.
«Осталось просушить, — говорит Яна. — И можно обжигать. Потом расписывать. Тут главное не торопиться, дать фигурке высохнуть, как следует. Так и звук будет звонче. Это важно. Ведь по традиции свист отпугивает злых духов».
За дверью мастерской слышны детские голоса. У Яны сейчас будет урок по лепке для школьников. Центр романовской игрушки дружит с сельскими школами. «В любом промысле есть одна сложность, — рассказывает Яна. — Учеников не находят, их выращивают. Усилия готовы прикладывать те, кто увлечен. Для кого эта игрушка — любовь и миссия. Кто понимает ее ценность. Эту детскую простоту. Когда достаточно дунуть в свистульку, и все плохое тут же исчезает».
Материал опубликован в мае 2025