«100 рублей — это целых две соски»: как НКО помогает заключенным женщинам, их детям и родственникам

Фонд «Протяни руку» оказывает материальную и моральную помощь заключенным женщинам, женщинам с детьми и подросткам в местах лишения свободы. Директор фонда Никита Садыков рассказал Vokrugsveta.ru, почему важно помогать заключенным вне зависимости от их преступлений, зачем арестантки просят помаду и как работа фонда делает мир менее озлобленным.

Как появился фонд и кому помогает

Фонд «Протяни руку» учрежден в 2014 году юристом Светланой Бахминой и бизнесменом и меценатом Валерием Баликоевым. С декабря 2004 года по апрель 2009 года Светлана, мать двоих маленьких детей, находилась в местах лишения свободы.

Тема женщин в заключении, особенно тех, кто рожает или беременеет в колонии, самих детей, находящихся в домах ребенка в колониях, — особенная, нишевая, зачастую лишенная должного внимания. Светлана и Валерий решили создать благотворительный фонд, который помогал бы тем, кто находится трудных жизненных обстоятельствах, фокусируясь на женщинах, детях и подростках в заключении, на их родных и близких, оставшихся на воле.

Приглашение поработать в фонде было для меня неожиданным. Я, хоть и общался на протяжении многих лет с разными благотворительными фондами как волонтер, в целом представлял себе их работу, но опыта работы в них не имел. Тем более в управлении.

Привычнее и комфортнее я себя чувствую именно в бизнесовых проектах: там есть очень много очевидных и понятных метрик и индикаторов, по которым достаточно ясно можно делать выводы об успехе тебя как менеджера, управленца. С благотворительностью все совсем иначе: здесь нет прибыли, здесь нужно помочь как можно больше (как следствие, затратив много ресурсов), а параллельно — есть цель тратить эти ресурсы как можно экономнее, рациональнее.

Как работает фонд

Фонд собирает пожертвования в виде средств или другую помощь (в виде волонтерской работы) от неравнодушных людей, которые, как и мы, осознают важность и нужность этого процесса — помогать.

Мы придумываем проекты, которые затем реализуем: например, освобождающимся женщинам (с детьми или без) при необходимости мы собираем и передаем рюкзачок с самым необходимым, что требуется, чтобы добраться из колонии до дома. Средства гигиены, нательное белье, дешевый мобильный телефон с предоплаченной симкой, чтобы быть на связи. Мы закупаем содержимое этих рюкзачков и передаем их освобождающимся — силами наших волонтеров по всей России.

Для детей в домах ребенка в колониях уже не первый год стараемся организовать выезды «за периметр»: в зоопарк, в театр, куда угодно, лишь бы ребёнок больше видел окружающий мир в свои первые годы жизни. Для этого мы закупаем автомобильные кресла, договариваемся с администрацией колонии, с транспортной компанией. Это целое маленькое путешествие с множеством разных условий, которые нужно обязательно выполнить.

На самом деле, фронт работ у нас — колоссальный, я бы даже сказал, безграничный. Люди, оказывающиеся в заключении, часто остаются одни, сами за себя. От многих отворачиваются близкие, а у кого-то их попросту нет: помощи им ждать неоткуда. Чтобы в колонии работать и зарабатывать весьма скромные суммы, нужно иметь и силы, и здоровье, и зрение. Иногда заключённой нужны элементарные очки — мы стараемся отправить посылку каждой, кто просит о таких вещах.

С какими трудностями приходится сталкиваться

Бюрократия, увы, — неотъемлемая часть работы НКО. Понятно, что мы под очень пристальным «присмотром» со стороны Минюста и налоговой, но это разумно и объяснимо. Мы же расходуем чужие средства — средства наших благотворителей. Тут всё должно быть безупречно.

Недоверие, непонимание, зачем мы этим занимаемся вообще — разумеется, есть. И природа этого — понятна. В информационном пространстве о таких проблемах мало говорят. Да и вообще, помощь и милосердие, будем откровенны, не самая популярная тема. Значит, нам надо больше, лучше и внятнее объяснять обществу.

Ведь у нашего фонда две основные задачи: первая — донести помощь до тех, кто в ней нуждается. Донести аккуратно, своевременно и ответственно. А вторая цель — постараться сделать окружающий мир чуть менее озлобленным и чёрствым, чуть более ответственным (перед слабыми, перед оступившимися), чуть более милосердным, простите мне такой высокопарный слог.

Мы мало помогаем: мы часто отворачиваемся, мы слишком легко оставляем людей одних. Надо тренировать эту мышцу, эту эмоцию, это отношение: это полезно и важно. Не быть равнодушным, замечать и не отворачиваться.

Ведь благотворители — это не фонды. Фонд — это всего лишь функция: способ доставки, организатор процесса. Благотворители — это те, кто жертвует в те самые фонды для наших подопечных. Когда фонд благодарят за помощь, я всегда от имени фонда отвечаю: спасибо именно тем, кто эту помощь нам, в фонд, принёс.

Важные проекты фонда

Трудно выбрать, честно вам скажу. Как и в каких единицах измерять, непонятно.

Иногда мы закупаем для домов ребёнка простые латексные соски: бывает такое, что они попросту заканчиваются, и нянечкам нечего надеть на бутылочки с детским питанием. Такая вот латексная соска, пусть и стоит совсем недорого, нужна совершенно безальтернативно.

Иногда нам пишут: спасибо за вашу работу, я сделала пожертвование, но только 100 рублей, извините, больше не могу. А 100 рублей — это, между прочим, целых две соски. Понимаете? Кто-то нам пожертвовал сумму, которая превратилась в нужное и важное.

Если трёхлетний ребёнок выехал в зоопарк и увидел там жирафа, не по телевизору, не в мультике, а живого, настоящего — можно ли выразить в цифрах важность такого?

Когда мы получаем обратную связь какую-то, тут и начинаем понимать важность. Если ты делаешь что-то, что завтрашний день для кого-то сделает лучше, чем вчерашний, — это и есть важность.

В 2024 году мы оказали помощь на сумму более чем в пять миллионов рублей. С одной стороны, это очень внушительная цифра. С другой, мы много кому помочь ещё не смогли, не успели, не дотянулись: значит, надо стараться делать больше.

Моральные стороны помощи заключенным

Преступники они или нет, справедливо ли они осуждены, насколько у них безупречные моральные качества, «близки» ли мы эмоционально и совпадают ли наши с ними представления о добре и зле — все эти вопросы выведены за скобки и нас совершенно не касаются. Мы не прокуроры, не духовные наставники, не менторы и не проповедники, чтобы в такое лезть. Мы — помогаем тем, кому тяжело. Как помогает, например, врач пациенту, независимо от того, что это за пациент, каких он политических взглядов, какую он музыку любит. Это же базовый профессиональный принцип.

Смотрите: если вы идёте по тротуару, а перед вами кто-то, поскользнувшись, падает, первым делом вы инстинктивно ускорите шаг, спросите, в порядке ли человек, протянете ему руку, чтобы помочь подняться.

То же делаем и мы, протягивая руку тем, кто оступился, упал. «Протяни руку» — даже в названии фонда. Мы не подходим к поскользнувшемуся и не начинаем объяснять ему, какую неподходящую обувь с гладкой подошвой он выбрал. Как неловко он держал равновесие на льду. Как безрассудно и безответственно было спешить по сверкающей скользкой поверхности. Не наш вопрос. Мы просто руку протягиваем и помогаем встать.

Помогает ли фонд рецидивистам

Иногда в письме, присланном в фонд, читаю: «Здравствуйте, вы мне уже помогали когда-то пять лет назад, а теперь я с новым сроком в другой колонии». Разумеется, мы поможем человеку снова. Здесь нет конфликта. Нашей помощью мы не можем как по волшебству сделать так, чтобы рецидива не было.

Женщина второй раз попала за решётку? Плохо. Но это же не значит, что надо отвернуться от неё в отместку. Если мы бы демонстративно отвернулись, как бы мы повлияли на её мировоззрение, судьбу и возможное возвращение в колонию в дальнейшем?

Стоит ли помогать всем заключенным

Помогать нужно всем, кто просит о помощи. Мы не волшебники и не можем выполнять любые желания. Фильтрация происходит не по номерам статей и раскаянию (это не наш вопрос), а по нашим возможностям и целесообразности какой-то житейской.

Тут у меня случались промашки, признаюсь. Когда я ловил себя на мысли, что моя первоначальная реакция была неправильной. Несколько месяцев назад мой номер телефона «пошёл» по заключённым одной женской колонии. И рано утром в воскресенье они начинали мне звонить (в воскресенье заключённым позволяют сделать звонки по тюремному «автомату», и они звонили мне). Звонили с просьбами о посылках, о рюкзачках на освобождение. Что с этим можно было сделать? Ничего. Я просыпался каждое воскресенье и садился перед компьютером, принимал по несколько звонков.

И вот одна заключённая попросила наш «дорожный комплект», нехитрые вещи. Я записал всё, с размерами, мы поблагодарили друг друга, положили трубки. И вдруг снова звонок с того же номера. Опять она: Никита, я забыла совсем, а можно попросить ещё тушь и помаду?

И, знаете, моя первая реакция была — набрав побольше воздуха в лёгкие, выдать что-то в ответ, мол, дорогая Маша, мы тут стараемся самое необходимое вам отправить, а вы просите…

И слава богу, что я не успел эту отвратительную мою фразу даже начать. Одёрнул себя. Какого чёрта, что я несу? Человек, проведя несколько лет в колонии, поедет домой. И хочет просто выглядеть получше, чем выглядит любой, кто провёл несколько лет в заключении. Это же нормально! Тушь, помада, нехитрый набор мы, разумеется, положили и отправили ей.

Но я испугался, как близок был к тому, чтобы отреагировать на эту просьбу совершенно неправильно.

С какими предрассудками сталкиваются женщины после выхода из тюрьмы

После освобождения очень многие женщины психологически сломлены, им трудно коммуницировать с окружающими, они много чего боятся. Всё это не способствует быстрому поиску работы и социализации в целом. Ну и многие работодатели часто готовы отказать, узнав про отбытый срок.

Мы стараемся помогать силами психологов и профориентологов. В относительно крупных городах есть возможность устроиться на работу легальную, не очень сложную и приносящую доход сразу же.

Родственники заключенных: поддерживают или осуждают?

Развод, разрыв отношений — очень частая история. А в некоторых республиках — почти неизбежная. Разводятся, лишают родительских прав, оставляют одних. Большая проблема.

Как дети переживают, когда мать оказывается в заключении

У одной нашей подопечной довольно взрослый сын, 19 лет. Аутист. О нём заботятся в интернате. Мама освободилась — и мы с нашими коллегами из Арзамаса пытаемся помочь им начать жить вместе.

Надо разобраться со здоровьем после колонии. Разобраться с домом, пришедшим в негодность за прошедшие пять лет. Разобраться с бытом, в конце концов. Им надо жить вместе: сын вместе с мамой начинает чувствовать себя намного лучше, она с ним — тоже. Много там проблем, мы потихоньку их решаем.

Как работать с родственниками

Родственники — это тоже наши подопечные. Родители, дети… Самый частый вопрос — как вернуть нормальные отношения в семье. Наши психологи стараются помочь. Увы, получается это не всегда.

Бывают и просьбы о помощи вещами, едой. Несколько месяцев назад в фонд написала письмо мама заключённой. Бабушка, оставшаяся с двумя внучками, одна. Дочь — осуждена. Пожалуйста, помогите дочери чем-нибудь — и далее список каких-то базовых вещей для посылки в колонию.

Созвонились с бабушкой, разговорились. Оказалось, что они сами живут в очень тяжёлых условиях. Посёлок городского типа в регионе. Подработки для бабушки — никакой. Пенсия, пособия — и две девочки-тинейджеры на шее.

Мы купили им немного одежды и обуви, кровать с матрасом, кухонную утварь. Я в двух словах их историю рассказал, просто как пример, в соцсетях, и очень много людей откликнулись, просили их номер телефона, чтобы взять над ними шефство, помогали им, по сей день помогают, кстати.

Она звонит мне иногда, начинает рассказывать о том, как добры к ней и внучкам люди, совершенно незнакомые, ничего не требующие взамен, не просящие их как-то «прославить» или публично благодарить.

Как, оказывается, у многих, кто ей что-то отправляет из вещей, у самих больные дети, например. И как для неё перевернулось мироощущение с ног на голову: они были одни, а теперь не одни. И она, плача, спрашивает: а может и я могу кому-то как-то помочь, чем смогу?

Вот эта цепочка событий, эмоций, — это же самое главное. Это уже не про фонд. Мы просто подтолкнули слегка события — и уже люди идут в своём подъезде к одинокому старику, начинают ему в магазин бегать, угощать на праздник выпечкой, просто не забывать. Это же счастье: запустить истории, которые уже, возможно, живут без тебя, сами по себе, на энергии обычных людей. Завтра станет ещё одним одиноким стариком меньше: представляете, какое это счастье?