Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Хосе Васконселос. Трагическая охота

7 сентября 2007
Хосе Васконселос. Трагическая охота

Какой охотник не видел сна, когда желанная дичь представала перед ним в несметном количестве, никуда не исчезала, а ему не оставалось ничего другого, как уничтожать ее без числа и счета... Затем охотник просыпался и, к своему крайнему огорчению, убеждался, что это был только сон, увы, несбыточный сон...

И все же мне, правда только однажды в жизни, пришлось испытать это наяву. Но какой ценой!

Хосе Васконселос. Трагическая охота

Несколько лет назад судьба забросила меня на побережье Перу, на довольно крупную сахарную плантацию. Нас было четверо друзей: мексиканец, перуанец, колумбиец, а четвертый был из Эквадора, прозванный нами для краткости Кито, по имени столицы его родины. Днем каждый занимался положенным ему делом, а по вечерам мы всегда бывали вместе. Мы не находили никакого удовольствия в карточной игре, подобно англичанам с их невозмутимой уравновешенностью, а отдавали предпочтение бесконечным спорам. Так как в наших жилах текла южная кровь, то часто они заканчивались очень бурно. Тем не менее это нисколько не мешало на следующий вечер собираться снова, обмениваться крепкими рукопожатиями и взаимными заверениями в том, что вырвавшиеся накануне резкие слова никак не должны омрачать нашу дружбу. Иногда же обходилось и без этого, а просто продолжался спор с прерванного места. Воскресенья мы обычно посвящали охоте. С вечера обсуждали маршруты, по которым предстояло идти, тщательно чистили старенькие ружья и наконец торжественно трогались в путь. И каждый раз тешили себя надеждой, что именно, сегодня нас будет ждать небывалая удача. Мы долго бродили по безлюдным долинам, тянувшимся вдоль побережья, делали множество засад, увы, как правило, безуспешных, и лишь подстреливали, десяток-другой птиц, которые в жаркие часы сиесты низко пролетали над нами. С приближением вечера настроение наше портилось все больше, и мы возвращались на плантацию, так и не дождавшись удачи.

Однако надежда не покидала нас. Мы проходили без устали десятки километров в день и незаметно для самих себя превратились в неутомимых ходоков. Постепенно наша четверка исколесила все побережье и начала подумывать о новых местах для охоты. Когда мы удалялись от берега, перед нами вставали величественные очертания далеких Кордильер. Горы манили и пробуждали страстное желание попытать счастья на их склонах, поросших девственными лесами. Но особенно соблазняли нас огромные, богатые тропической растительностью плоскогорья Бразилии, простиравшиеся по ту сторону Анд. Первобытная сельва влекла в свое лоно, обещая раскрыть великие тайны. В наших разгоряченных головах зарождались самые отважные замыслы, и, как часто случается со всем тем, о чем много думаешь, мечтам суждено было осуществиться.

Вскоре нам удалось получить отпуск, и мы приступили к сборам. Необходимым количеством продуктов запаслись заранее, в порохе и пулях недостатка не было. Каждый имел добротные сапоги, не боявшиеся ни горных дорог, ни болот. Спать собирались в гамаках. И вот в конце декабря в сопровождений шести проводников-индейцев наш маленький караван тронулся в путь.

Пустынное побережье с его ксерофитными кустарниками, пересохшими руслами рек и редкими оазисами быстро осталось позади. Мы вступили в область горных лесов, состоящих из густых зарослей низкорослых деревьев. Аборигенами эти места назывались «сехас де монтаньяс» (1 Сехас де монтаньяс — брови гор (испан.).). Путешествие по этой части Анд, откровенно говоря, доставляло мало удовольствия, так как продираться сквозь низко растущие ветви было довольно трудно. К счастью, полоса этих неприветливых лесов скоро кончилась, и перед нами раскинулись довольно обширные пространства горных лугов. Днем, несмотря на большую высоту, было тепло, и мы шли налегке, в одних рубашках. Зато ночью даже пончо с трудом спасало от резкого холода. Наконец наш караван перевалил через хребет, и, к удивлению, «сороче» пощадила нас.

Должен сказать, что «сороче» (так называют в Перу горную болезнь) приводит обычно к серьезным последствиям; особенно опасна она для людей со слабым сердцем. Тошнота и головокружение бывают настолько сильные, что иногда могут привести к смертельному исходу. Спасаясь от болезни, индейцы жуют особую траву, которую всегда берут с собой в горы.

Так, без особой спешки, мы достигли, наконец перевала, и это позволило нам набежать «сороче». Наши организмы привыкали к постепенному изменению давления, и все окончилось благополучно. Во многом мы были обязаны мулам, которые еле тащились, не обращая ни малейшего внимания на наши шпоры.

Проводники-индейцы прекрасно ориентировались среди бесконечных хребтов, глубочайших каньонов и диких лесов. Они вели нас кратчайшим путем по обрывистым тропинкам, о существовании которых нельзя было даже и предполагать. И вот наконец гигантские горы, окружавшие нас плотной стеной, расступились, и вновь начали попадаться зеленые лужайки. Все говорило о том, что мы приближаемся к цели.

Однажды утром наш караван выехал на большую равнину. Отпустив поводья, мы втягивали в себя густой воздух низменности с каким-то животным наслаждением. Теперь пейзаж резко изменился: постоянно повторяющиеся изломы однообразных скал, гладко отполированных ветрами и солнцем, сменились пологими склонами, покрытыми соснами и живописными дубовыми рощицами. По мере того как спуск подходил к концу, становилось все жарче, растительность — обильнее, а ручейки, бравшие начало где-то далеко в горах, превращались в шумные быстрые речушки. Чувствовалось, что сельва Амазонки — цель нашего путешествия — была совсем близка. Горы, к которым мы так привыкли, остались далеко позади, напоминая о себе лишь строгими силуэтами мощных вершин. Жужжание насекомых нас попросту оглушало. Влажный, горячий воздух долин затруднял дыхание, действуя еще более угнетающе, чем разреженная атмосфера гор. Духота притупляла волю, нас одолевала сонливость, возбуждая в то же время воображение, подобно какому-то странному наркотику.

И все же каждое утро было для нас праздником, полным радостного ожидания чего-то нового, неизведанного. С первым лучом солнца пышная и буйная сельва, сквозь которую мы продвигались с большим трудом, наполнялась стрекотом насекомых, пением птиц, ревом каких-то животных. Казалось, даже река, вдоль которой мы прорубали себе путь, журчала громче и веселее... Когда же темнело, среди быстро наступавших сумерек в небе вспыхивали огромные пожары, зажженные последними лучами солнца. Затем почти сразу наступала полная тьма, в которой холодный фосфор звезд светился особенно ярко.

Со всех сторон нас обступала сельва, мы были совершенно подавлены ее величием и вместе с тем благодарны ей, так как дикие заросли спасали от палящих лучей солнца. Иногда же, когда случалось выйти на открытое место, мы могли окинуть взором огромные, до самого горизонта, пространства зеленого океана. Он представлялся лишенным всякого движения и жизни, а громадные горы и сбегающие с них волны многовековых деревьев казались новыми элементами мироздания.

После нескольких дней утомительного, но вместе с тем и крайне интересного пути мы добрались наконец до крошечной деревушки, приютившейся у самого берега Мараньона. Здесь пришлось изменить способ путешествия, так как продвигаться по берегу было уже невозможно, и мы, перетащив припасы на каноэ, выменянное у местных жителей, отправились вверх по реке. Через несколько часов пути мы должны были оказаться у цели. Там, по словам индейцев, обитало множество диких свиней, стада знаменитых американских кабанов.

Нам рассказывали, что эти животные живут здесь целыми колониями в несколько тысяч голов. Облюбовав какой-нибудь подходящий участок, они пожирали на нем всю траву, а затем, сохраняя полный порядок и дисциплину, покидали место в поисках нового пастбища. Нетрудно было настрелять с десяток животных, когда они отдыхали после сытного обеда, подобно войску, только что одержавшему победу. Но горе тем, кто осмеливался напасть на них голодных, когда они шли на поиски пищи. Ярость их бывала безгранична.

В предвкушении удачной охоты мы плыли вверх по реке среди величественных лесов, где, возможно, еще не ступала нога человека. Проводники и мулы остались в деревушке, а указать нужное место вызвались три здешних индейца-охотника. На наши нетерпеливые вопросы они отвечали лишь улыбкой и показывали рукой вверх по реке. Наконец каноэ вошло в маленький заливчик, образованный крутым поворотом реки. Сельва подступала к самой воде, и мы не представляли, как же удастся высадиться на берег. Но ловкие руки индейцев быстро вырубили небольшую площадку, мы крепко привязали каноэ к кустам и с трудом двинулись в глубь зарослей, делая зарубки на деревьях, чтобы не заблудиться на обратном пути. Вскоре идти стало легче, появились небольшие лужайки, и примерно в километре от берега было решено остановиться и разбить лагерь. Индейцы тут же покинули нас, обещая прийти через два дня. Посовещавшись, мы решили на рассвете обследовать местность, чтобы устроить засаду.

С наступлением темноты мы развели большой костер и, несмотря на жаркое пламя, теснились поближе к огню. Инстинкт самосохранения заставлял искать друг у друга защиты. Все думали о предстоящей охоте, разговор не клеился, и, выкурив по сигаре, мы решили улечься спать, так как действительно изрядно устали.

Желая обезопасить себя от возможных ночных неожиданностей, мы решили повесить гамаки повыше. Выбрав не очень толстое, но крепкое дерево с низко растущими ветвями, мы привязали к нему гамаки одним концом, а другим — к четырем соседним деревьям. Прихватив ружья, мы забрались в свои гамаки. Костер догорал, темнота сгущалась, и, сжимая оружие, каждый из нас ощущал себя не совсем спокойно в этой непривычной обстановке, таящей неизвестные опасности. Пытаясь побороть легкое чувство страха, мы громко шутили, посмеивались над собой, рассказывали всякие охотничьи истории. Но усталость быстро победила, и мы крепко уснули.

Не знаю, или наступающий рассвет, или какие-то странные звуки заставили меня внезапно открыть глаза. Я уселся в гамаке и начал внимательно прислушиваться и всматриваться в густую зелень, окружавшую нас, пытаясь разгадать причину шума. Но как я ни старался обнаружить что-нибудь подозрительное, мне это не удавалось.

Я окликнул спящих товарищей, мы быстро оделись и только собрались спрыгнуть на землю, как до нас донесся, правда очень-очень далекий, но совершенно ясный, треск ветвей, по-видимому, от движения какого-то крупного животного. В предвкушении удачной охоты мы молниеносно очутились на земле, освежили лица водой из наших походных фляжек, развели костер и принялись наскоро готовить завтрак. Было около одиннадцати, когда мы закончили сборы и решили направиться в глубь сельвы. Однако уже знакомый нам треск, внезапно раздавшийся совсем близко, заставил переменить решение, и мы, не сговариваясь, бросились к гамакам, инстинктивно ища на них убежища. Чувство неведомой опасности подсказало нам захватить с собой оружие, боеприпасы и часть провизии. Мы удобно устроились в гамаках, приготовили ружья и решили ждать. Треск усиливался, и вскоре на нашу крохотную полянку со всех сторон высыпало множество черных кабанов. Их появление мы встретили радостными криками и дружными залпами. Несколько животных тут же упало, уткнувшись рылами в землю. Однако это не остановило движения остальных, и количество животных под нами продолжало увеличиваться.

Расстреляв первые обоймы, мы сделали короткую паузу, чтобы вставить новые. В гамаках мы чувствовали себя в полнейшей безопасности и поэтому были без ума от такой неслыханной удачи. Количество жертв росло с каждой минутой, наша полянка была завалена трупами, их насчитывалось уже несколько дюжин. Мы искренне потешались над глупостью кабанов: вместо того чтобы бежать отсюда или, во всяком случае, продолжать свой путь, животные все прибывали и, казалось, даже не собирались уходить. Было похоже, что они потеряли чувство самосохранения, так как безрассудно лезли под наши выстрелы. Время от времени мы вынуждены были прекращать огонь, потому что стволы ружей сильно накалялись. В эти вынужденные перерывы мы курили и весело шутили, радуясь, что не напрасно проделали такой утомительный путь. Занятно было наблюдать бессильную ярость кабанов, задиравших вверх свои уродливые рыла с огромными клыками. Мы были недосягаемы, и поэтому их злость только забавляла. Стараясь перещеголять друг друга в меткости, каждый стремился поразить жертву прямо в сердце.

Через несколько часов побоища мы вдруг с удивлением обнаружили, что наши боеприпасы подходят к концу, хотя запаслись мы ими в достаточном количестве. И нам стало предельно ясно, что если бы даже каждая пуля укладывала по два кабана, то все равно мы не смогли бы уничтожить их всех. Рассказы о неукротимом бешенстве кабанов, слышанные нами на плантации, полностью подтверждались. Все новые и новые полчища животных с налитыми кровью глазами приближались к дереву, вокруг которого были привязаны наши гамаки, и пытались перегрызть его у основания. Под их острыми клыками твердая кора превращалась в порошок. С интересом мы наблюдали за этими несметными полчищами, которые упорно, сомкнув ряды, пытались добраться до врага, укрывшегося наверху. И все же мы невольно вздрагивали, представляя себе, что бы произошло с кем-нибудь из нас, окажись он внизу...

Теперь наши выстрелы звучали намного реже, мы не расходовали ни одной пули зря. Хладнокровно прицеливаясь, старались уложить самого крупного зверя. Однако мы были бессильны охладить их пыл: места павших заступали новые животные. Яростно хрипя, с удвоенной энергией они продолжали дело своих предшественников. Кто-то из нас заметил с иронией, что из атакующих мы превратились в атакуемых, но шутка была принята без особого энтузиазма. Чувство нарастающего беспокойства овладевало нами с каждым часом все сильнее. Выстрелы почти прекратились, так как патронов осталось считанное количество.

После короткого совещания было решено набраться терпения и выждать до утра, а пока подкрепиться едой, которую, к счастью, догадались прихватить с собой. Растянувшись в гамаках, мы передавали друг другу хлеб, мясо и фляги с водой. Поев, почувствовали себя несколько спокойнее, и наше положение стало казаться даже забавным. Затем, затянувшись сигарами, рассуждали, что кабаны, конечно, скоро уйдут, как только убедятся в бесполезности своих попыток добраться до нас. А чтобы не раздражать их попусту, решили больше не делать ни одного выстрела.

Прошел час, другой. Однако количество животных не только не уменьшалось, но даже увеличивалось. Они кишели под нами подобно огромной куче чудовищных муравьев. А прекращение огня, казалось, только придало им мужества.

Наступила ночь, а с нею и новые заботы. Что предпринять? Стрелять в темноте бессмысленно, даже если бы и было чем. Один из нас вспомнил, что почти все животные боятся огня. Мы бы пошли на то, чтобы набросать вниз ветвей и устроить под своими гамаками маленький костер. Но окружавшие нас зеленые ветви были полны, жизни и ни за что не загорелись бы, а вблизи, как нарочно, не торчало ни одной сухой. Когда же этим проклятым животным надоест их бесполезное занятие? Ведь не рассчитывают же они всерьез перегрызть дерево или свалить его? Для этого надо было бы потрудиться не один день, да и то вряд ли бы им удалось добиться успеха. Честно говоря, каждого из нас волновало другое: побыстрее довести свою неслыханную охотничью удачу до всеобщего сведения. Ведь сегодняшних трофеев хватило бы для нескольких десятков охотников. Однако положение наше в тот момент продолжало оставаться двусмысленным, поэтому мы и решили улечься спать, уверенные в том, что к утру дикие свиньи нас наверняка оставят в покое.

Хосе Васконселос. Трагическая охота

Проснулись мы около полуночи. Тьма была кромешная, но знакомые звуки, доносившиеся снизу, говорили о том, что осада продолжается. «Что ж, вероятно, это немногие из тех, кто еще не успел уйти!» — подумали мы. Ведь даже хорошо организованному войску нужно немало времени, чтобы построить ряды и переменить стоянку. Чего же ждать от стада каких-то глупых животных? Утром мы перебьем оставшихся, если они не успеют убраться отсюда восвояси. В то же время нас раздражала их непрерывная возня. Почему они до сих пор еще не ушли? В таком состоянии мы провели несколько часов, пока не забрезжил рассвет. Сельва, еще окутанная густыми ночными тенями, начала просыпаться, и раньше всех оповестили об этом птицы. С нетерпением ожидали мы наступления утра, чтобы осмотреть поле боя.

Первые лучи солнца, пробившиеся сквозь листву, осветили картину, при виде которой мы пришли в ужас. Движимые каким-то сверхъестественным инстинктом, неутомимые животные подрывали наше дерево, пуская в ход свои уродливые рыла и копыта. Обнажавшиеся корни они рвали мощными клыками. Но этого им казалось недостаточно, и от нетерпения они время от времени старались расшатать ствол ударами своих огромных туш. Наше дерево, от которого расходились гамаки, уже начинало вздрагивать под их ударами. Следовательно, пройдет еще какое-то время, и оно неизбежно должно будет рухнуть. О том, что произойдет тогда, мы не решались даже и думать. Нам стало не до разговоров. Надо было действовать! Каждым выстрелом мы старались уложить наиболее активных, но их место занимали другие, которые с новыми силами продолжали свое страшное наступление на наше убежище.

Мы быстро израсходовали последние заряды, а затем разрядили и пистолеты. Наступила тишина, нарушаемая лишь глухими ударами о дерево. Влажная земля намного облегчала задачу атакующих, и мы с отчаянием видели, что час их торжества недалек. Все чаще и чаще нетерпеливые животные бились о дерево, стараясь сокрушить его как можно быстрее. Мы чувствовали, что под их диким напором ствол долго не устоит. Мы наблюдали за этой дьявольской работой, словно загипнотизированные, не в силах сделать ни единого движения. Путей к бегству не было никаких, так как все пространство, какое только мог охватить взгляд, было наводнено дикими свиньями, жаждущими нашей гибели.

Нам казалось, что они выбрали нас в жертву, чтобы наказать извечную страсть человека к истреблению животных, далеко не всегда вызванную необходимостью. Расстроенное воображение представляло нас самих в виде жертв, намеченных для искупления вины человека, его замаскированного громким названием «охота» преступления перед всем животным миром. Мне припомнилась Индия, где во избежание массового истребления животных стараются потреблять меньше мяса. Что же можно было сказать в нашу пользу? Чем можно было оправдать нас, проливших столько крови лишь из пустого бахвальства? Я чувствовал, что тысячи ненавидящих глаз, окружавших нас, безмолвно обвиняют и меня в этом бессмысленном массовом убийстве. Вдруг стало понятным, что слава охотника далеко не всегда соответствует действительности. Но разве смерть моя и моих товарищей смогла бы искупить и уничтожить эту узаконенную несправедливость? Пусть нас растерзают эти тысячи разъяренных кабанов, но сможет ли наша гибель изменить что-нибудь?

Не отдавая отчета в своих действиях, под влиянием панического ужаса я повис на конце гамака, удаленном от готового упасть ствола. Раскачавшись в воздухе, я сделал невероятное усилие, рожденное отчаянием, и, оторвавшись от гамака, ухватился за ветку соседнего дерева. Перебравшись на ствол, я тем же способом достиг следующего, обнаружив в себе ловкость, присущую нашим далеким предкам. Тут же я услышал страшный треск падающего дерева и ужасающий вопль, возвещавший о трагической судьбе моих товарищей. Обхватив ствол руками, я что есть силы прижался к нему и тут же задрожал, как в ознобе.

Не знаю, сколько времени прошло с того момента, но постепенно я стал приходить в себя, а жажда жизни придавала мне сил. Взобравшись на вершину дерева, которое оказалось, на мое счастье, достаточно высоким, я огляделся вокруг, пытаясь отыскать тропинку, ведущую к реке. Вдалеке я увидел удалявшуюся массу кабанов. Они шли, сомкнув ряды, с победно задранными рылами.

Спустившись с дерева, я с трудом поборол страх и направился к месту недавнего побоища. Долг побуждал меня сделать это. Быть может, кто-нибудь из моих товарищей остался чудом в живых? Возможно, они успели последовать моему примеру и тоже спаслись? Озираясь и вздрагивая от малейшего шума, я медленно приближался к нашей стоянке. Бесчисленные трупы убитых животных будили во мне позднее раскаяние. Но то, что я увидел рядом с упавшим деревом, окончательно помутило мой разум. Обрывки одежды и втоптанные в мягкую землю остатки обуви — вот все, что осталось от моих несчастных товарищей.

Не помню, но, кажется, я закричал и кинулся бежать по направлению к реке. Отчаяние удваивало силы, и я несся огромными скачками по тропинке, по которой мы прошли накануне. Достигнув цели, я обрезал веревку, которой было привязано каноэ, и оттолкнулся от берега. Едва я почувствовал себя в безопасности, как силы покинули меня, и я потерял сознание.

Потом мне рассказывали, что сиротливое каноэ было замечено нашими проводниками, отдыхавшими в деревне. Меня отнесли в хижину, где я провалялся в жестокой лихорадке около двух недель.

С тех пор я распростился с охотой навсегда. Правда, если бывает необходимо, я принимаю участие в облавах на диких зверей, да и то лишь в тех случаях, когда их присутствие непосредственно угрожает человеку. Но никогда больше я не убивал животных ради простого удовольствия.

Перевел с испанского И. Мироненко

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения