П ока она спокойно плавает, ее движения медленны, и характер скрыт мягкими поворотами тела, напоминающего подводную лодку, подкрадывающуюся к врагу и готовую в любую минуту стремительно атаковать.
Доктор Моубрей, научный сотрудник Бермудского океанариума.
Каждый может есть барракуду безбоязненно, предварительно угостив этим блюдом кошку.
Фелипе Поэй, «Ихтиология Кубы».
Кубинская Национальная Академия наук обосновалась в «Капитолии» — просторном здании бывшего буржуазного парламента. За годы революции, кроме того, было открыто несколько научно-исследовательских институтов и центров. При этом особое внимание в работе академии придавалось и придается изучению природы морей, омывающих Кубу. Как теперь выяснилось, там обитает свыше 500 различных видов промысловых рыб.
Буржуазная Куба оставила в наследие жалкий рыболовный промысел и незначительный, большей частью парусный, оснащенный крайне устаревшей техникой флот. Ныне же крупные рыболовецкие суда, на клотиках которых развеваются кубинские флаги, бороздят моря и океаны за тысячи миль от родных берегов. В свет выпущены монументальные труды по ихтиологии, флоре и фауне кубинского шельфа, подробная номенклатура морских животных, имеющих коммерческое значение.
Работая на Кубе, советский журналист Ю. Папоров в свободное время занимался подводным плаванием. Он подружился с сотрудниками Института океанографии АН Кубы и Научно-исследовательского центра Национального института рыбного хозяйства, со спортсменами — подводными охотниками, выходил в море на научных судах и рыболовецких шхунах. Сейчас Ю. Папоров готовит для издательства «Детская литература» книгу «Тропами подводными». Главы из этой книги мы предлагаем вниманию нашего читателя.
Нас еще издали удивила полная тишина в лагере. Не струился даже дымок от костра.
Мы — три кубинских товарища и я — возвращались на весельной лодочке с охоты после более чем четырехчасового отсутствия. В лагере, разбитом накануне вечером, по жребию с утра оставался дежурить мой друг Володя.
Еще вчера, чтобы улов наш был посолиднев, мы одолжили у жившего неподалеку рыбака две лодочки и верши, которые поставили на ночь, сами же охотились, пока не выбились из сил.
Возвращались мы измученные и полагали, что дежурный встретит нас уже накрытым столом. Но странно — его нигде не было видно. Меня это обстоятельство весьма озадачило и взволновало, ибо проявление такого невнимания к товарищам было не в характере Володи. Поэтому, пока остальные охотники вытягивали лодку на пляжик, я без промедления направился в лагерь.
Еле заметная среди буйной растительности тропка шла параллельно крутому скалистому берегу. Услышав стоны, я прибавил шагу. Володя корчился, катаясь по земле, устланной перед палатками и машинами пальмовыми ветками и банановыми листьями.
— Что с тобой?
— Жуткие рези, — промычал он, держась за живот.
Лицо его было в поту, а по гусиной коже было видно, что он совсем замерз.
— С час уже мучаюсь. Желудок вывернуло наизнанку, а не проходит, — с трудом выговорил Володя.
— Что ты ел?
— Да вон! Рыбу. Как ты сказал, проверил верши. В одной оказалась щука. Я ее на сковороду и вам ухи наварил.
— Ты погоди. Сейчас разберемся, Вова, — сказал я и полез в багажник автомашины, где в рюкзаке специально для подобных ситуаций лежала серебряная ложка.
Угли догорали в костре, но уха, подернутая легкой золотистой пленкой, была теплой. Ложка, опущенная в котел, тут же на глазах потемнела. Я вылил уху в яму.
— Желудок промывал?
— Нет. Так тошнило.
— Этого мало.
— Знобит. Мне холодно.
— Сейчас, сейчас поправим. — Я взял бутыль с пресной водой и передал ее Володькё. — Пей стаканов пять-шесть, а я приготовлю раствор марганцовки. Другого пока нет. Потом выпьешь полстакана коньяку.
Через полчаса Володе стало легче. Он даже пытался улыбаться, но на рыбу, которую мы уписывали за обе щеки, глядеть не мог.
— С чего бы я так? — сокрушался он, перейдя на испанский. — Ведь щука-то еще была живая. Веслом утихомирил.
— Да оттого, что щука эта не простая... В Средиземном называют ее спетто, в Австралии — динго, здесь — пикуда, в США она в тиграх моря ходит, а повсеместно зовут барракудой.
— Такой вкусной, собака, показалась.
— Узнаешь ее характер, не то заговоришь. Помнишь, ты меня как-то учил: «Пока в Москве зиму за баранкой не просидишь, водителем себя не считай»?
— Помню.
— Так вот, пока барракуду под водой не одолеешь, можешь не считать себя охотником.
Кубинские друзья, занятые сборами, слушали наш разговор улыбаясь.
— Чего ж ты не предупредил, что она несъедобна? — с упреком спросил Володя.
— Отчего же? Съедобна. Сам говоришь — вкусная была. Да только временами мясо ее бывает отравленным. Ученые и те до сих пор не знают причины, не могут выделить яда. Так сказать, загадка моря.
— Ну а все-таки?
— Пикуда пожирает маленькую рыбку, — вступил в разговор один из кубинцев, тот, что был постарше. — Рыбка эта, в свою очередь, питается травкой, или, может быть, это водоросль, точно не знаю. У нас в народе называют ее «мансанильей» (1 Мансанилья (испан.) — ромашка.). Самой рыбке от нее ничего, и пикуда не дохнет. Бывает, что в отлив земляные крабы поедают «мансанилью», и им тоже ничего. А вот мясо диких свиней, пожирающих крабов, становится отравленным. Верно, противоядие ученые еще не нашли...
Мне же тогда подумалось, что барракуда, сильный морской хищник, встречи с которым под водой всегда неприятны, этим просто мстит победителю. Представьте себе, что вы отправились с дробовиком охотиться в лес, а по вашему следу идет голодный волк. Он следит за вами, смотрит, как вы уничтожаете его потенциальную добычу, движется буквально по пятам и не уходит, даже когда замечает, что вы его обнаружили.
Барракуда настойчива, жадна, смела, и ее не так-то просто взять. А когда все же она оказывается побежденной, поди узнай на берегу, съедобна ли. Кубинцы говорят «сигуата» в том случае, если барракуда не пригодна к столу.
И внешне, и поведением своим барракуда действительно очень похожа на щуку. Прежде всего удлиненной, почти цилиндрической формой тела, которое оканчивается огромной, слегка приплюснутой головой. Пасть вооружена двумя парами рвущих клыков и большим количеством режущих зубов. Спина барракуды окрашена в густочерный цвет, а бока и брюхо — в серебристо-белый. От спины к брюху, особенно ближе к хвосту, более или менее значительно выраженные темные пятна. Чешуя некрупная, гладкая. Два коротких спинных плавника (у щуки он один, но крупнее) отнесены назад и разделены большими промежутками. Сила движения барракуды заключена в мощном хвостовом плавнике. Крупные взрослые рыбы достигают двух с половиной метров длины. Тогда они весят до центнера.
Если за четыре с лишним года на Кубе в прибрежных водах с акулами мне доводилось встречаться раз десять-двенадцать, то не было выхода в море, чтобы рядом с нами не появлялась барракуда. А встречи с этой хищницей мало радуют подводного охотника, тем более если за неимением лодки, куда складывают добычу, он тащит ее за собой на кукане. Тогда он, охотник, сам превращается в объект охоты.
Так и случилось однажды со мной и Армандо, моим первым наставником в этом виде спорта. Барракуда была крупной, а у меня было еще очень мало опыта. Армандо сразу же, как только хищница появилась, подал знак — «не связывайся». Но каково было мне глядеть на то, как какая-то рыба, не разбойник же с большой дороги, пожирает мою первую добычу, висевшую на поплавке — кукане.
Делала это барракуда спокойно, по-деловому, не обращая на нас никакого внимания, словно была она корова, которой в кормушку подбросили охапку сена. Правда, повадками барракуда никак не походила на милое травоядное: с ходу она отхватывала кусок висевшей рыбы, отходила в сторону, заглатывала его и снова стремительно кидалась на кукан.
Возмущался я недолго, ибо вскоре стал смеяться. Как только мой кукан оказался чист, если не считать пары оставшихся голов, барракуда принялась за добычу Армандо. Армандо, конечно же, злился, но... терпел.
Была у меня и еще одна встреча с барракудой. Финал ее мог оказаться для меня куда печальнее.
В воде нас было четверо, плюс двое в моторной лодке. Вся добытая рыба прямо на стрелах подавалась на борт. Ни запаха крови, ни присутствия в воде на кукане раненой рыбы — казалось, ничто не могло привлечь внимание любознательной и охочей до легкой наживы грабительницы-барракуды. Но появившуюся рядом с нами хищницу никак было. не отогнать. Что мы только не делали, барракуда, описав большой круг, через минуту вновь пристраивалась нам в спину.
Пришлось забираться в лодку и менять место охоты. Мы отошли на километр, но и там вскоре застучала зубами барракуда.
Поведение ее было подозрительным. Почему-то больше других хищницу заинтересовал опытный охотник Оскар. Она буквально не сводила с него глаз и все время держалась с его правой стороны. Там у пояса болтался белый металлический колпачок, которым Оскар заряжал стрелу своего пневматического ружья. Он чертыхнулся и спрятал колпачок в плавки. Но и тогда барракуда не ушла. Она стала приставать к каждому из нас по очереди. Казалось, она настойчиво хотела узнать, кто же спрятал игрушку, которая так ее забавляла.
Мы посовещались и решили покончить с назойливой преследовательницей. Выстроившись в боевую линию с интервалами примерно в три метра друг от друга, мы пошли в наступление. Барракуда вильнула в мою сторону. Я нырнул и последовал за ней в глубину, медленно сокращая расстояние между нами. Барракуда не спешила, уверенная в своем превосходстве. Прикинув, что рывок и быстро выброшенное вперед ружье дадут мне расстояние, достаточное для убойного выстрела, я энергично заработал ластами. Прицелился в голову и нажал спусковой крючок. Гарпун беспощадно вонзился под острым углом в десяти-пятнадцати сантиметрах от жабр. Но выстрел оказался не совсем удачным. Гарпун не задел жизненно важного центра рыбы, поэтому рывок был сильным. Я выпустил из рук ружье — в легких уж не хватало воздуха и надо было всплывать. Вертикальное положение туловища, очевидно, и спасло меня. Барракуда, оглушенная ударом, резко пошла на дно. Но раньше, чем она достигла его, стрела коснулась скалистого выступа. Тут же барракуда серебряной торпедой метнулась вверх. Я, признаться, даже не успел ничего сообразить, лишь инстинктивно сильнее заработал ногами, лишь глаз засек барракуду, вцепившуюся в ласт на левой ноге. Тут же я почувствовал толчок, дернул ногу что было сил, и ласт, который всегда снимался с определенным трудом, слетел с ноги, будто калоша на пару размеров больше ботинка.
Одно из столкновений с барракудой надолго запомнилось нам с Оскаром, ибо чуть было не стоило нашему товарищу жизни.
Об этом я расскажу немного позже, а сейчас попытаюсь ответить на вопрос, вынесенный в заголовок: барракуда — морская щука или, в самом деле, тигр морей?
Начнем с того, что общего между барракудой и щукой. Мы уже говорили, что в значительной степени внешний вид, повадки, прожорливость и проворство. Барракуда, так же как и щука, пожирает своих собратьев, хотя снулую рыбу не ест. Ходит она вразнобой, так же, как и щука, выплевывает заглотанную ею рыбу в момент испуга или ранения. По моим личным наблюдениям у барракуды к непогоде, как и у щуки, повышается аппетит, и она становится более агрессивной. В хорошую, солнечную погоду барракуда в море встречается реже. Но там, где появляется она, пощады нет никому. Мне не приходилось ни видеть, ни слышать, чтобы рыбаки находили барракуд в желудках акул.
В чем же различие? Совершенно определенно могу сказать, например, что если щука бродит очень мало, то барракуда рыба-кочевник; если щука питается в зори, то барракуда всегда. Щука набивает желудок, а потом несколько дней переваривает пищу, не питаясь. Так вот, акул «стоячих» я видел, но барракуд никогда. Попавшая в желудок барракуды рыба в отличие от желудка щуки переваривается довольно быстро.
Одним словом, подводя итог, скажу — барракуда взяла, что ей надо было, от щуки и от тигра, но осталась барракудой.
День занимался отменный. Бархатное дуновение легкого бриза приятно и быстро сушило кожу после утреннего купания. За бортом белым покрывалом лежало, нетронутое еще на поверхности жизнью нового дня, тихое море. Ночная прохлада уползала в укрытия.
Капитан моторного бота, арендованного нами уже не в первый раз в рыбацком поселке Ла-Эсперанса, выбрал место для ночлега в мелководной лагуне, со всех сторон окруженной коралловым островком. Островок был как две капли воды похож на тот, что обычно описывается во всех географических учебниках. Колонии коралловых полипов возвели известковые постройки, море намыло грунт, ветер и птицы принесли семена, дождь и солнце дали всходы. И теперь взор пришельца радовали пышные кроны кокосовой пальмы, тикового дерева, гуанабана, веера пальмы багара, причудливо изогнутые стволы самого древнего дерева Кубы — пальмы «корчо» с густым подлеском из молодых ветвистых стволов яна и хукаро.
Берега острова имели почти правильную форму эллипса, разорванного небольшим проходом лишь в одном месте. Внешнее и внутреннее кольца его представляли собой чистые пляжи из буквально сахарного песка, по которому медленно передвигались бесчисленные птичьи стаи. Белое оперение чаек, цапель и нежно-серое пеликанов сливалось с цветом песка. Зато черные кармаоаны и несъедобные водные курочки-гальярете с красными клювиками четко выделялись на нем. Истинным украшением всего этого пернатого царства были розовые фламинго.
Стоило теням чуть укоротиться, как даль задрожала — вверх заструились нагретые солнцем пары. Кругом все было настолько сказочно-красиво, что невольно захватывало дух. Но капитан, пригласивший нас выпить по чашечке черного кофе, перед тем как сняться с якоря, вернул нас на землю. До места охоты было не более четверти часа хода.
За кофе — первым начал Оскар — мы принялись рассказывать друг другу о том, что каждый видел во сне.
Оскару, как всегда, снилась школа. Он всегда видел себя преподавателем. Эта роль, очевидно, была ему по душе, так как рассказывал он об этом всякий раз с особым подъемом и повышенным красноречием.
Мне же снился детский сон: я всю ночь летал. Как Икар, расправив руки-крылья, над полями и горами, лесами и морем. Такое со мной происходит, когда я ночью недостаточно укрыт.
Третьему нашему товарищу, молодому охотнику Роландо, приснилось, что он женился. Свадьбу играли прямо на сквере их квартала, играл пожарный духовой оркестр. В общем, было весело. Но среди гостей был тип, который все время норовил пригласить его невесту с явным желанием увести ее куда-нибудь от Роландо. До конца он сон не досмотрел, так как от этой мысли проснулся.
Между тем бот уже подходит к месту, которое мы облюбовали вчера днем. Глубина по относительно ровному дну была от 12 до 15 метров. Разбросанные в беспорядке причудливые нагромождения камней, выступы скал, известковые горки отмерших коралловых колоний были густо заселены всякой морской живностью.
Мы выбирали для отстрела рыбу весом не менее десяти фунтов, и, как ни странно, мелюзга очень быстро усвоила это наше правило. Она свободно плавала вокруг, при нашем приближении нехотя уходила в норы и тут же появлялась вновь, видя полное к себе безразличие.
Мы с Роландо находились на борту бота — я прилаживал новую стрелу взамен только что изогнутой в борьбе с крупным «кардинальским бонаси», а Роландо поднялся, чтобы выпить воды, когда услышали крик Оскара.
— Пикуда!
Роландо, ружье которого лежало на дне, — это было видно по его поплавку, маячившему рядом с ботом, — немедленно прыгнул в воду. Я последовал за ним не более чем через минуту, но когда подплыл, трагедия уже разыгралась. Из левого бедра Роландо обильно сочилась кровь. За густой бурой пеленой раны я не увидел, но это как раз и говорило о серьезности положения. В руках Роландо ружье было разряженным, у Оскара ружья не было вовсе.
Я подплыл вплотную, чтобы помочь Роландо, но Оскар, который уже поддерживал его, показал мне: «Там!»
Проплыв метров двадцать-тридцать, я различил впереди, почти у самого дна, движущуюся тень. Еще метров тридцать, и барракуда была уже подо мной. Стрела торчала у самых жабр хищницы и волочила за собой ружье Оскара. Это сбавляло ей скорость.
Дыша как паровоз, выпускающий пары из котла, я поспешно начал накачивать легкие кислородом. План атаки родился в сознании сам по себе. Достигнув дна под косым углом и почти касаясь его, я сильнее заработал ластами. Барракуда шла на метр выше и, как я полагал, плохо меня видела. Когда расстояние, разделявшее нас, не превышало трех метров, я сделал рывок вверх, резко выбросил руку с ружьем вперед и прицельно выстрелил. Рыба кинулась в сторону, но тут же завертелась вокруг своей оси. Это означало, что стрела угодила в мозг. Выпустив рукоятку ружья из рук, я помчался на поверхность за воздухом. Сердце радостно колотилось, душу наполнила симфония радостных чувств. Настолько радостных и триумфальных, что, когда я заметил присутствие рядом акулы, это никак не повлияло на мое настроение.
Бот уже несся ко мне. Трудно сказать, что думала акула — я не стал ее внимательно разглядывать, чтобы оценить ее нрав,— но она, став свидетельницей преследования барракуды и получив, так сказать, возможность без труда позавтракать, лишь внимательно наблюдала за нами.
Акула не проявила ни малейшей агрессивности и когда я забирался в бот, и когда, подобрав поплавок, стал подтягивать ружье и барракуду к лодке.
Мне пришла в голову мысль отблагодарить акулу, которая вела себя, по меньшей мере, как хорошо воспитанная незнакомка. Я отхватил ножом у первой попавшейся под руку рыбы, лежавшей на дне, голову и швырнул ее за корму. В следующую секунду стремительная тень метнулась к куску, и вода на поверхности забурлила дюжиной маленьких воронок.
На мой вопрос, что с Роландо, капитан только и ответил:
— Mucha sangre (1 Много крови (испан.).).
Оскар уже хлопотал вокруг Роландо, лежавшего под тентом прямо на палубе. Он наложил ниже раны скрученное полотенце в виде жгута, но кровь продолжала сочиться. Рана была большой, рваной и в отдельных местах глубокой. Практически вся середина бедра Роланд побывала в пасти пикуды.
— Больно? — спросил я Роландо, доставая из рюкзака походную аптечку.
— Немного... Сейчас вот только... начинает пульсировать. А в воде не болело. Я видел, как она меня схватила, но боли не было совсем, даю слово.
— Потерпи, Роло, скоро будем у врача, — сказал Оскар и попросил меня принести из кубрика часы.
Капитан уже вел бот полным ходом в порт. Он сокрушенно покачивал головой. Кубинские рыбаки — из тех, что в годах, — все до единого, за самым редким исключением, скептически относятся к подводной охоте.
— Ты помнишь, сколько надо держать полотенце затянутым? — спросил меня Оскар.
— Час, но не больше.
— Давай часы, я буду следить, — и, обращаясь к пострадавшему, добавил: — Терпи, Роло, сейчас будет больнее.
— Послушай, а как это получилось? — спросил я Роландо, чтобы отвлечь.
Роландо открыл глаза. — Когда я подплыл к Оскару, а тот уже был над пикудой. Я нырнул на дно, до него оставалось не больше четырех brazas (1 Мера длины, равная 1,67 метра.). Выстрел был отличным, прямо в голову, но... — Роландо чертыхнулся, — она бросилась на Оскара. Я никогда не думал, что она так широко может раскрыть свою пасть. Неровные зубы торчали в разные стороны, как шипы на беговых- туфлях моего брата. Я ничего не успел сделать, как bicho(2 Насекомое, червь, пресмыкающееся, гад, тварь.) уже вцепилась в ружье. Не знаю, как Оскар успел его подставить. Потом мы оба всплыли, и Оскар сказал: «Ну чего ты? Догони! Она унесет мое ружье». Да я и сам знал, что надо делать.
Я нырнул. Спокойно, чтобы не испугать пикуду, подплыл к ней и только прицелился, как она, шальная, рванет ко мне. И глазом не успел моргнуть, вижу, она уже висит на ноге. Даю слово, боли не было. Если бы не видели глаза, поплыл бы дальше.
Я улыбнулся. Роландо заметил и заговорил быстрее:
— Даю слово, чико! Защипало, как если б обжегся о кораллы, но только когда разжала пасть.
— Сама?
— Ну да, сама! Рукояткой раз пять по голове трахнул, тогда только отпустила и поплыла. Я поднялся наверх, и тут мы оба увидели акулу, верно, Оскар?
Барракуда с двумя гарпунами в голове, брошенная капитаном у самой кормы, еще шевелилась.
Раздавив ложкой таблетки пенициллина на бумаге, я осторожно сдул пудру на рану и прикрыл ее чистой марлей. Большего без врача мы сделать не могли. Чтобы облегчить боль, Роландо выпил таблетку пантопона.
Найти в Ла-Эсперансе местного врача оказалось пустяковым делом. Он, выслушав, что с нами стряслось, прихватил ящичек с инструментами, стерилизатор со шприцами и оказал Роландо первую помощь. Доктор ввел под кожу пенициллин и кофеин, дал таблетку морфия и посоветовал как можно быстрее добираться до Пинар-дель-Рио.
Рыбу капитан всю сдал в местный кооператив, а по поводу барракуды сказал:
— Эту тварь съем за ваше здоровье и даже кошкам не дам.
Юрий Папоров
