Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Четверкой лошадей на север от залива. Джек Лондон

26 сентября 2006
Четверкой лошадей на север от залива. Джек Лондон

12 января 1996 года исполнилось 120 лет со дня рождения замечательного американского писателя Джека Лондона. Прожив на свете всего сорок лет, он успел сделать невероятно много. Только романов им написано более пятидесяти, не говоря уже о множестве прекрасных рассказов и очерков, в том числе и путевых.

Много лет посвятил я поискам неизвестных нашему читателю сочинений Джека Лондона, которые, как выяснилось, существуют, несмотря на 29-томное «полное» собрание его сочинений и бесчисленные сборники, вышедшие на русском языке за полвека. Однажды, просматривая каталог библиотеки Ленин градского университета, я обнаружил номер американского журнала с очерком Джека Лондона «Четверкой лошадей на север от залива». Но, увы, журнала на месте не оказалось—его выдали на руки. Стараясь сохранять спокойствие, я объяснил библиотекарям, что в номере, может, единственный неизвестный у нас рассказ Джека Лондона. Библиотекари переполошились, и на третий день смущенный студент вручил мне уникальный журнал. Он брал его для сдачи страничек по английскому языку...

После двухгодичного путешествия на «Снарке», в течение которого Джек Лондон написал «Мартина Идена» вкупе с серией очерков, после нескольких месяцев напряженной — по 16-18 часов в сутки — работы по подготовке сделанного к печати Джек Лондон почувствовал себя усталым и больным. Вместе с женой он поселился на своем ранчо в округе Сонома неподалеку от Сан-Франциско. Заботы по расширению ранчо и постройке «дома Волка» изменили образ жизни Лондона, и пришло второе дыхание — писатель не только снова много работает, но и совершает длительные поездки.

Путешествие на лошадях, которое добросовестно описывает Джек Лондон — а я проследил его по подробным картам Калифорнии, — совершено в 1911 году (с июня по сентябрь). Тогда в журнале «Сансет мэгэзин» был напечатан и очерк.

Виль Быков

— Ха! И ты собираешься править четверкой? Да еще по горным дорогам?! Да я не сяду с тобой и за тысячу долларов! Так заявил Генри, а он-то знал, что это такое — сам правит четверкой.

Другой мой глен-элленский приятель высказался обо мне еще более решительно:
— Что? Лондон? Он и с одной-то не справляется! Самое ужасное, что он был прав. Даже после того, как я проехал на своей четверке несколько сотен миль, я не умею справляться с одной. Буквально позавчера, спускаясь по крутой горной дороге, в узком месте на повороте я столкнулся с запряженной в кабриолет лошадью, которой правила женщина. И мы никак не могли разъехаться, сбоку в запасе оставался всего один фут. Моя лошадь не умела сдавать назад, тем более в гору. Ярдах в двухстах пониже ширина дороги вполне позволяла разъехаться. Но женщина на кабриолете тоже отказалась пятиться назад, так как не была уверена, что сможет сдержать лошадь. Я не умел распрягать, поэтому не стал и пытаться. Мы распрягли ее коня и отвели в поводу назад, вниз. Все шло прекрасно, пока дело не дошло до того, чтобы снова запрячь его в кабриолет. Выяснилось, что она не знает, как это делается, а я на нее рассчитывал. Провозились мы почти полчаса, показывая друг другу, как привязывать сбрую, однако я абсолютно уверен, что никогда в жизни ни одну лошадь не впрягали в повозку таким замысловатым способом.

Да, я не умею запрягать одну лошадь, но четверку — умею, что и побуждает меня вернуться к началу разговора. Выбрав долину Сономы местом постоянного жительства, мы с Чармиан через некоторое время решили, что пора побольше узнать и о соседних с нами краях. Каким образом? — вот первый вопрос. Среди наших слабостей есть одна — мы старомодны и не переносим вони бензина. И как заправские мореходы, естественно, тянемся к лошадям. Будучи из тех счастливчиков, что носят свою контору под шляпой, я привык брать в поездки пишущую машинку и пачку книг. Поэтому верховая лошадь, само собой, отпадала. Чармиан предложила взять пару. Она верила в мои способности и, кроме того, сама умеет управляться с двумя. Но только я подумал о бесчисленных горах, что предстоит преодолеть за три месяца на несчастной паре, я воспротивился и твердо заявил, что тогда нам, в конце концов, придется возвращаться на бензине. Чармиан заупрямилась, мы зашли в тупик, но тут меня осенило.

— А почему бы нам не взять четверку? — сказал я.
— Но ты же не умеешь править четверкой, — возразила жена.
Я расправил грудь, развернул плечи и высокопарно заявил:
— Все, что под силу мужчине, могу и я. Помнишь, когда мы отплывали на «Снарке», я ровным счетом ни чего не знал о навигации, но ведь научился и сам вел яхту.
— Прекрасно, — сказала она (вот она, вера!). — Пусть будет четыре верховые лошади, а седла мы положим сзади, с поклажей.
Настал мой черед возражать:
— Наши верховые не годятся для упряжки.
— Научи их.

Что я знал о лошадях? А об их обучении и того меньше, ну ровно столько, сколько известно матросу. Лягнула, сбросила, опрокинула, оттолкнула и убежала — такое случалось не раз. К лошадям я всегда испытывал огромное и почтительное уважение. Но убежденность жены звала вперед, и я согласился.

Кинг — конь небольшого роста для игры в поло, он из Сан-Луиса, а Принц — иноходец для развлекательных поездок — из Пасадены. Самое трудное взнуздать их и тронуть с места. По равнине они шли резко, под гору — галопом, но как только начинался подъем и они чувствовали вес телеги — сразу останавливались, поворачивали головы и смотрели на меня. Но я понукал их, и тут возникали проблемы. Мильде было четырнадцать лет, она натуральная, полудикая, характером — наполовину мул, наполовину американский заяц. Если упрешься ладонью ей в бок и велишь подвинуться, она ложится в твою сторону, надавишь на голову, чтобы подала назад — пойдет прямо на тебя. А стоит зайти сзади, подтолкнуть и сказать «пошла!», она просто на тебя сядет. Кроме того, она не умеет нормально ходить. Тысячу раз, без конца, пытался я заставить ее идти обычным шагом, но все безуспешно. Вдобавок она обжора. И совершенно не имеет значения, далеко ли, близко ли конюшня; только время подходит к шести, она сломя голову несется к дому и причем — самой короткой дорогой. Насчет нее у меня большие сомнения.

Четвертая и самая неподходящая лошадь — Разбойница. От трех и до семи лет она не давалась ни одному объездчику, некоторых даже покалечила. Один здоровенный ковбой пытался с помощью тяжелого седла и мексиканской узды укротить ее дикий нрав. Следующим ее владельцем оказался я, и она стала моей любимой верховой лошадью. Чармиан предложила запрячь ее коренной — так, мол, у меня будет возможность всегда держать ее под присмотром. А у Чармиан любимая верховая — Дева. И я сказал, что лучше взять Деву. Но жена заметила, что моя кобыла рядовая, а ее чистопородная и, если эксплуатировать ее целых три месяца, то, значит, навсегда испортить ей ноги. Не отрицая чистопородности ее кобылы, я в то же время дивился категорическому нежеланию Чармиан признать чистокровность небольших, торчащих в стороны ушей моей Разбойницы. Жена указывала на исключительно тонкую большеберцовую кость Девы. Я тут же измерил эту кость у Разбойницы. Она была точно такой же, хотя, возможно, как я тактично заметил Чармиан, покрепче. Это задело ее самолюбие. Конечно, в жилах чистопородной Девы течет кровь Лексингтона и Мореллы с линией выносливого Моргана, она умеет бегать, ходить и запросто обставит в работе мою беспородную, и именно поэтому-де не стоит запрягать такой образец лошадиного совершенства.

Чармиан стояла на своем, пока однажды на прогулке я не попросил ее ехать следом за Разбойницей, на которой сидел. В течение всего сорокамильного пути Разбойница лягалась и брыкалась, а в промежутках улучала момент ухватить компаньонку за холку и увлечь наземь. Другой ее трюк, изобретенный во время прогулки, состоял в том, что она внезапно становилась поперек дороги, вынуждая Деву натыкаться на нее. Неохотно и сохраняя достоинство, Чармиан наконец уступила и согласилась на включение Девы в четверку. С Разбойницы сняли подковы и вернули ее на пастбище.

Наконец четверка запряжена в повозку — легкую двуколку фирмы Студебеккера. Потренировавшись часа два с лишним, после всевозможных недоразумений и остановок я сумел-таки наладить взаимопонимание между лошадьми и мной и объявил о готовности к старту. Но утром у Принца, назначенного коренником вместе с Девой, оказалось искусано плечо. Поначалу мы даже не поняли, в чем дело, он был не в состоянии даже идти. У него распухла нога, и мы ждали несколько дней, но опухоль не проходила. Оставалась Разбойница. Ее опять привели, подковали и впрягли коренной на место Принца. Друзья и родственники еще пытались нас удержать, взывая к благоразумию, но Чармиан села рядом, Наката с пишущей машинкой устроился на заднем сидении — тот самый Наката, что два года плавал юнгой на «Снарке» и доказал, что не боится ничего, даже меня и моей любви к освоению новых средств передвижения. И, уверяю вас, мы поступили правильно. Мы поняли это час спустя, после того как Разбойница раз, наверное, пятьдесят наподдала задом, впрочем, в основном, в ущерб своим собственным ногам и внешнему виду двуколки, раз двести укусила за шею Деву и испортила настроение Чармиан. Ее можно понять: мало приятного лицезреть, как запрягли твою любимую лошадку и, кроме того, жуют у тебя на глазах.

Четверкой лошадей на север от залива. Джек Лондон

Слава Богу, хоть лидеры нас радовали. Игровая лошадка Кинг и кролик Мильда дружно делали повороты и, спасаясь от коренников, стрелой мчались вперед. Слабостью Мильды был безумный страх, что поперечина ударит ей по поджилкам. Когда такое случалось, она либо оседала на поперечину и поддавала ее ногами, пока та не вставала на место, либо бросалась вперед, грозя порвать постромки. И я думал, что она не успокоится, пока не добьется своего. И тогда нам с Накатой придется взяться за починку, по старинке связать их обыкновенной веревкой, что иной раз держит покрепче проволочного каната, и лишь тогда продолжить наш путь.

Меж тем кое-чему я научился: не скажу, что водить экипаж с четверкой, но управляться с четырьмя — точно. Мне бы теперь взяться для начала править четверкой тяжеловозов с грузом в несколько тонн. А не легкими лошадьми, все время бегущими, и не с легким экипажем, который вот-вот их обгонит, и когда что-то происходит, не успеваешь оглянуться. Моя слабость — полнейшая безграмотность. Скажем, не хватает тренировки пальцам, я ошибаюсь, правя вожжами и полагаясь на глаза. Это приводит к опасному оптическому обману; часто там, где дорожная колея уже расстояния между колесами и глубже, я, стараясь выправить наклонившуюся двуколку, дергал вожжи, но не соразмерив расстояние, лишь усугублял положение — мы садились на брюхо, а лошади запутывали упряжь.

Глаза мешали пальцам своевременно натягивать вожжи, та я даже стал закрывать их в эти минуты, давая возможность пальцам действовать самим. Теперь их движения не зависят от глаз и происходят чисто автоматически. Я даже не обращаю внимание на то, что они делают. Все, что я вижу, — это удовлетворительный результат.

Так или иначе, но в первый день мы намеревались поездить по землям солнечной долины Сономы, проехать к старинному одноименному городку, основанному генералом Валлехо как форпост для охраны северных границ против язычников, так в те времена называли индейцев. Тут творилась история. Здесь была воздвигнута испанская миссия; здесь поднимался и русский флаг с изображением медведя, сюда, во времена, когда еще не нашли золота, приезжали на отдых Кит Карсон, Фремонт и все прочие наши авантюристы.

Мы перевалили через невысокие округлые холмы, проехали мимо молочных ферм и птичьих ранчо, где каждый цыпленок первозданно чист, и по склону спустились в долину Петалумы. Именно сюда, в 1776 году из Сан-Пабло к ручью Петалума дошел капитан Кирос в поисках выхода к побережью, к заливу Бодега. А позже, с Аляски, добрались русские охотники, таща свои легкие лодки через Форт-Росс, чтобы промышлять морскую выдру в окрестностях залива Святого Франциска, в испанских угодьях. Здесь же генерал Валлехо построил потом форт, который все еще стоит, являя собой прекрасный образец дошедшей до нас испанской глинобитной архитектуры. И здесь же, у старого форта, если вести хронологию до наших дней, проследовали и наши лошади, чтобы оставить персональный след в истории своими посильными успехами и достижениями. Наш несравненный Кинг захромал, да так серьезно, что никакой знаток на свете не смог бы определить первопричину его хромоты — гнездилась ли она в копыте, в стрелке, в ноге, в плече или же в голове. Дева наскочила на гвоздь и тоже припадала на ногу. Мильда, посчитав что день на исходе и влекомая маниакальным обжорством, принялась клонить в сторону. Связанные веревкой постромки едва ее сдерживали. Что же касается Разбойницы, то она осталась верна себе и даже превзошла прежние достижения в щипках, укусах и прочих художествах.

В Петалуме, пока Кинга возвращали на ранчо и приводили Принца, мы отдыхали. Отныне Принцу надлежало бы утвердиться в качестве истинного коренника, но его поставили ведущим, а Разбойница заняла прежнее место. Однако есть такая аксиома: хороший коренник — плохой лидер. Я лично не согласен с нею: из хорошего коренника обязательно получается самый плохой лидер, из мне известных... пока. Я в этом убедился. С Принцем в лидерах мне пришлось править несколько сотен миль. Ни хуже, ни лучше, чем в первый день, он в лидерах не стал, а худшая его работа была даже хуже, чем вы способны вообразить. Нет, он просто невозможен, настоящий плут. Он будет теребить за руку, выклянчивая сахар, и в самые строгие минуты — обожать вас, наступая вам на пальцы от переполняющего его дружелюбия.

Но в пути Принца не узнать. Стоит ему допустить какую-нибудь ошибку, он все сваливает на Мильду и кусает ее за холку. Это стало такой возмутительной традицией, что стоит мне сердито во весь голос крикнуть «Принц!», как Мильда сейчас же делает рывок в сторону и вперед или приседает на поперечину. И немедленно все расстраивается. Вот представьте: на быстром ходу вы объезжаете гору по крутому склону. С наружной стороны поворота сплошная скала, а с внутренней — пропасть. Впереди узкий, неогражденный мост. Доехав до поворота, вы направляете лидеров к стене, давая возможность развернуть оглоблю. Прекрасно. Лидеры опасливо прижимаются к стене. Но приходит момент, когда им следует рвануть вперед. Да-да, именно рвануть, иначе они врежутся в стену и не попадут на мост. А позади коренники и повозка, и вы для свободы маневра отпустили тормоз. Нужен дружный рывок, и Мильда пытается рвануть, прилагая все силы, а Принц, пугливо захрапев, еле тащится позади. У него свой маневр, он рассчитал все до доли секунды. Дева, обгоняя, натурально его кусает. В неудобном положении оказывается и Разбойница, до сих пор ведущая себя безупречно, — в этом миг она натыкается на Деву. А Принц, демонстрируя, что во всем виновата Мильда, вонзает зубы в ее беззащитную шею. Все происходит в одну секунду. От неожиданной боли Мильда, боясь разбиться о скалу или сорваться в пропасть, встает как вкопанная с оглоблей на спине и бьет в истерике задними ногами. Разбойница не упускает момента показать себя. А после того, как все распутано и исправлено, и у вас есть время оценить пережитую опасность, вы подходите к Принцу с намерением сделать ему выговор отборными словами, а виновник с глазами юной серны и непередаваемой нежностью щиплет вас за руку, клянча сахар. А я никому не могу отказать.

У территорий к северу от залива богатейшая история.

Около трех с половиной веков назад отважный исследователь и пират, сэр Френсис Дрейк, прочесывая Тихий океан в поисках испанских кораблей, бросал якорь в бухте Пойнт-Рейес, вокруг которой ныне возник один из богатейших молочных районов в мире. Здесь же, всего лишь двадцать лет спустя после Дрейка, Себастьян Карменон грабил на рифах груженные шелком суда, идущие с Филиппин. И в эту же самую бухту, много лет спустя, пробирались на своих байдарах русские промысловики пушного зверя и отсюда же, через пролив Голден-Чейт, уходили в запретные воды Сан-Францисского залива.

Выше по побережью, в графстве Сонома, мы доехали до бывших русских поселений. Их якорная стоянка располагалась южнее Русской реки (Росс-Ривер), в бухте Бодега, а севернее реки они построили форт. И большая часть Форт-Росса стоит до сих пор: бастионы из бревен, церковь, хозяйственные постройки, где хранилось имущество. Мы почувствовали себя как-то уютно на скрипучих половицах и среди проржавевших железяк, отогрелись у сооруженного сотню лет назад огромного очага и заснули, умиротворенные, под покровом тесовой крыши, грубо сколоченной самодельными коваными гвоздями.

Мы продвигались по местам, где делалась история, и видели ее декорации. Один из самых продолжительных наших рейдов начался в городке Инвернесс, что в бухте Томалес, и шел по долине Олема к бухте Болинас, вдоль восточного ее берега до лагеря Уиллоу; потом вверх по краю приморской кручи, вокруг бастионов Тамалпэ и вниз, до Саусалито. От мыса бухты Болинас до лагеря Уиллоу дорога идет по кромке берега и с полмили тянется вдоль вод бухты — это неизгладимое впечатление. Но самое удивительное ожидало нас впереди. Мало кто из обитателей Сан-Франциско, а тем более жителей Калифорнии, знает о дороге из Уиллоу на юг и восток, вдоль поросших маками скалистых утесов и грозно бушующего в сотнях футов внизу, в пропасти, океана. С нее открывается пролив Голден-Гейт и подернутый дымкой Сан-Франциско, возникающий на холмах. А справа, вдали — едва заметны на груди океана очертания островов Фаралонес, мимо которых проплыл сэр Френсис Дрейк, в сплошном тумане взяв курс на юго-запад, что и лишило его славы открывателя залива Святого Франциска.

Именно в этих местах я понял, что наконец научился по-настоящему править по горным дорогам. Сказать по правде, на зависть другим. До той поры мне не доводилось ездить — хуже, лучше ли — по таким горным дорогам, как эта.

Дальше все пошло совершенно иначе! Через Саусалито — великолепными парковыми аллеями сквозь рощу величественных секвой; мимо домишек Милл-Валли и через цветущие холмы графства Марин; потом, вдоль усыпанных живописными кочками болот — миновали мирно дремлющий среди холмов Сан-Рафаел, прошли перевал в долину реки Петалума и вперед, к зеленым предгорьям Сономы, домой. За день мы покрыли пятьдесят пять миль. Неплохо для мошенника Принца, проказницы Разбойницы, для чистокровной тонконогой и зайца-прыгуна, правда? Они приближались к своим кормушкам и соломенным подстилкам сухими и в хорошем настроении.

Но нет, прошло несколько недель, и мы не остановились. Нам казалось, что мы только начинаем. Мы продолжили путешествие по шести графствам, довольно обширным даже по масштабам Калифорнии. Мы сдвоили, перекрестили и перепутали дороги, сделали более восхитительными и длительными броски в глубь долин, в сердце Напы и края озер, проехали сотни миль по побережью и в данный момент, когда я пишу эти строки, находимся в городке Юрика, что в бухте Гумбольдта, случайно открытом золотоискателями, искавшими проход к прииску Святой Троицы и обратно. Впрочем, даже сюда до них проникал белый человек; как свидетельствует история, здесь бросали якоря русские, промышлявшие морскую выдру, задолго до того, как обошли этот мыс торгаши-янки и первые трапперы со Скалистых гор пересекли, томимые жаждой, «великую американскую пустыню» и, перебравшись через Сьерра-Неваду, вышли к этим обласканным солнцем краям. Нет, мы не дали отдохнуть нашим коням у залива Гумбольдта. Мы лакомимся креветками и мидиями, набираем про запас всевозможных моллюсков, ловим крупнейшую в мире селедку и морского окуня, а в свободные от морских прогулок на шлюпе и моторной лодке часы купаемся. Какой же благодатный край! Целое царство. Возьмем, к примеру, графство Гумбольдта, которое в три раза больше штата Род-Айленд, в полтора раза обширнее штата Делавер, почти равно штату Коннектикут и занимает площадь в половину штата Массачусетс. К северу от залива пионеры сделали свое дело — заложили хорошую основу для неизбежного наплыва населения, соответственного разработке ресурсов, использованных к тому времени лишь с поверхности, довольно небрежно и нерасчетливо. Один этот район из шести графств может вполне кормить миллионное население. А пока, тому, кто озабочен поисками дома и благосостояния и вдобавок хороших климатических условий, сейчас самое время поселиться тут на первых этажах.

Роберт Ингерсол как-то сказал, что в условиях необыкновенного калифорнийского климата вырастет нация наподобие мексиканцев, и через два-три поколения можно будет увидеть калифорнийцев идущими в воскресное утро на петушиные бои с петухами под мышкой. Никогда не следует торопиться с поспешными выводами, не зная реальных фактов. Не то станете посмешищем. Местный климат — источник энергии, но вместе с тем его мягкость препятствует направлению сил в стихию конфликта. Климат здесь таков, что все триста шестьдесят пять дней в году человек может трудиться без намека на раздражение, а в течение трехсот шестидесяти пяти ночей, при желании, спать под одеялом. Чего же еще? Я лично могу считать себя экспертом по вопросам климата, поскольку побывал в пяти из шести климатических зон. Не бывал пока в Антарктике, но, каким бы там ни был климат, он вряд ли повлияет на мое заключение, что условий, сравнимых с климатом этого края, нет. Вполне возможно, я ошибаюсь, как и Ингерсол, но для меня калифорнийские условия как лекарство, единственное лекарство, которое я принимаю.

Однако вернемся к лошадям. У нас произошли некоторые сдвиги к лучшему. Мильда научилась правильно ходить. Дева подтвердила свою чистопородность, не уставая на самых длинных перегонах, и, будучи самой стойкой духом и сильной, ни разу не стала причиной задержек, если не считать столкновений с Разбойницей. А последняя теперь редко переходит на галоп и больше не дерется, хотя временами лягается и попадает за оглоблю, но — делает свою работу, не пытаясь добраться до спинного мозга Девы, и — вот чудеса — начала лениться. Принц же по-прежнему неизменно ласков и такой же плут, как и был.

А какие края на лошадях мы проехали! Графства Нэпа и Лейк! Из долины Сонома с заездом в Сайта-Розу мы катили разными дорогами, и все они, как обнаружилось, отличные, пригодные как для машин, так и для лошадей. Один, наиболее приятный маршрут для автомобиля, я назову: из Санта-Розы, мимо старой Алтрурии, через ручей Марк-Вест, потом направо, в Калистогу и долину Напы. Если взять левее, дорога приведет к долине Русской реки и через несколько миль небезызвестных виноградников Асти — к Кловердейлу, а потом, проехав Пиэту, Уиттиер и ручей Хайленд, вы доберетесь до Лейкпорта. Опробовали мы и другой путь: вниз, в долину Сономы, по краю залива Сан-Пабло, вверх по дивной долине Напы. Из Напы в сторону, через Поп, направляемся в долину Берриеса до ручьев Этна и, через известное ранчо Лэнгтри, попадаем в графство Лэйк.

Дальше — долиной от Укиа до Уиллитса, потом повернули на запад девственным Шервуд-Форест из превосходных секвой. Мы стали на ночевку в Алпине, затем продолжили путь через графство Мендосино до самого Форт-Брагга и «соленых вод». До Форт-Брагга нам доводилось ездить также и побережьем вверх от Форт-Росса — в дни нашего путешествия от пролива Золотые Ворота. Погода на берегу изумительная, веет прохладой, лошади бегут дружно. Особенно нам показался замечательным путь в районе Форт-Росса, где дорога все время идет вдоль океана. Возле речек она пролегала по головокружительному краю утесов, мы то ныряли в густые заросли деревьев и папоротника, то вновь взбирались на край пропасти. Весь путь был усыпан цветами, покрыт зарослями дикой сирени, шиповника, мака и люпина. И какого люпина! Гигантскими зарослями всевозможных цветов и оттенков. Как раз на дорогах графства Мендосино Чармиан чаще всего требовала остановиться, чтобы нарвать ежевики, земляники или душистой малины, растущих здесь в изобилии. И все привлекало наш взгляд — пароход далеко внизу, грузящий бревна в заводи между скал, обрывы с умопомрачительными кручами, участки ферм на пересеченной местности, цветущие деревни и поселки лесоразработчиков, мимо которых мы проезжали. Крепко-накрепко в памяти запечатлелся отрезок пути от Мендосино-Сити по Биг-Ривер, где все моторные баржи шли задним ходом и где завал бревен по шесть-двенадцать футов толщиной забил все речное устье на несколько миль, так что не видно даже признаков воды, и где нам рассказали о существовании белых секвой-альбиносов. Увидеть их нам не довелось, поэтому поручиться за достоверность факта мы не можем.

Все без исключения реки полны форели, и не раз на откосах нам встречалась семга. Нет, семга не случайная здесь рыба, просто мы попали не в то время. А вот форель!.. Первую Чармиан поймала у Гуалала. Незадолго до того я впервые в жизни поймал двух... на червя. Раньше я пробовал ловить на муху, на блесну — и ни одной поклевки. Это меня убедило, что все байки о ловле внахлест — самое настоящее вранье. Но в реке Гуалала форели много, она шла и на муху, и на блесну, и я даже почувствовал себя специалистом, пока Наката, ловивший с грузилом на хлеб с прикормом, не поймал самую крупную форель. Теперь я убежден, что ни от науки, ни от искусства никакого проку. Так или иначе, но с сегодняшнего дня в нашем багаже появился шест и корзины, и мы теперь не пропускаем ни одного ручья, мимо которого проезжаем, и потеряли счет улову.

От Усалы, по живописной, усеянной холмами дороге, много севернее Форт-Брагга, мы снова углубились в графство Мендосино, пересекли горную гряду и въехали в графство Гумбольдт у южного притока реки Ил, что у Гарбервиля. С самого начала путешествия, еще в графстве Марин, нас предупредили о «плохих дорогах впереди». Но плохие дороги нам так и не попались. Видимо, они всегда оказывались то впереди, то позади нашей двуколки. Чем дальше мы продвигались, тем лучше казались дороги, вероятно, оттого, что мы все лучше и лучше управлялись со своими четырьмя лошадьми и легкой повозкой. Не без гордости я теперь правил по всем маршрутам и никому в обиду не могу сказать ничего плохого. Лошади у меня и под уклон, и в гору шли рысью, и ни разу ни одна не упала, не пришлось прибегать и к помощи мастера.

Учусь я и обращению с кнутом. Если какой-нибудь новичок полагает, будто это проще простого — взять длиннохвостый кнут с короткой рукояткой и ударить по тому месту, куда тебе нужно, пусть он перед этим наденет автомобильные очки и потом пробует. Я бы, подумав, предложил ему вместо очков проволочную маску. В течение нескольких дней с опаской поглядывал я на свой кнут. Он буквально гипнотизировал меня. При первой же пробе Чармиан с Накатой так были напуганы, что потом, стоило им заметить, что я взялся за кнут, как они тут же закрывали глаза и загораживали головы.

А сложность вот в чем. Вместо того чтобы честно тянуть, Принц временами отставал и норовил схватить Мильду за холку. У меня в руках четверо вожжей. Переложив их в левую руку и крепко взяв кнутовище и свернутый баранкой ремень — в правую, я, не задев Деву, стегал Принца. В случае если ремень заденет Деву, ее чистопородное высочество будет уязвлено столь сильно, что выйдет из себя и потребуется не менее получаса, чтобы справиться с ее истерикой. Но это еще не все, слушайте дальше. Даже если, не задев Девы, я достигну цели, от внезапного щелчка бича сразу дернутся все четыре лошади, а больше всех Принц, и прыжок его со злобно оскаленными зубами будет нацелен в шею Мильды. Она отпрыгнет, чтобы увернуться, — это ее второй рывок, ибо первый был от щелчка. Разбойница дотянется до шеи Девы, которая уже дернулась и рвется вперед, удваивая усилия. За тот бесконечно малый промежуток времени, пока бич, описав кривую, возвращается ко мне, я пытаюсь удержать четырех животных одной левой рукой. Теперь нужно одновременно сделать три вещи: продолжая крепко держать в левой руке все четыре вожжи, а ногой нажимать на тормоз, я должен одновременно пятерней правой руки ловко поймать летящий в воздухе хвост бича. Потом мне нужно переложить половину вожжей в правую руку и удержать лошадей на уклоне от сбоя в сторону. Попробуйте как-нибудь сами, и жизнь вам отнюдь не покажется скучной... Первое время я стегал изо всех сил, и бич стрелял как револьвер, что развлекало меня и даже приводило в восторг. Я забывал об остальных необходимых вещах, кнут запутывался в упряжи Девы, и мне приходилось обращаться за помощью к Чармиан. У меня, признаюсь, всегда под рукой несколько камешков. Это прекрасное средство подействовать на Принца в трудный момент. А тем временем я упорно учусь орудовать кнутом и ко дню нашего возвращения домой надеюсь отказаться от камней. А пока я полагаюсь на камешки, я не могу с чистой совестью сказать, что умею надежно держать в руках четырех лошадей.

От Гарбервиля, где объедались угрями и завели знакомство с аборигенами, мы направились вниз по долине реки Ил и целых два дня катили по дивному, просто роскошному лесу гигантских секвой, которые можно отыскать только в Калифорнии. По пути от Дайервиля до Эуреки мы наблюдали строительство железной дороги и огромного бетонного моста, а это означает, что графство Гумбольдт, наконец, будет связано с остальным миром.

Мы все еще считаем, что наше путешествие только начинается. Лошади стали вести себя превосходно. Мы продолжим путь вдоль побережья, потом повернем на Хупа-резервейшн, к золотодобывающим рудникам, и по рекам Тринити и Кламат-Ривер спустимся на индейских каноэ до местечка Рекуа. Затем через графство Дельнорте — в Орегон. Согласно нашим планам, мы не намерены поворачивать домой, пока нам не помешают зимние дожди. Разбойницу я поставлю лидером, а Принца верну на прежнее место, к колесам. Тогда камни мне не понадобятся.

Перевел с английского В.Быков

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения