Лесничий
Лесничему мешало брюшко. Он с трудом дотягивался щеткой до сапога, поставленного на колоду у двери заимки. Выпрямляясь, он переводил дух и, излагая свои мысли, клонил голову то к правому, то к левому плечу — присматривался к зеркальному сапогу. Потом Егор Аполлинарьевич снова полировал носок и говорил:
— Вы, Семен Васильевич... олицетворение закона здесь. Не всяких там, таежных обычаев да привычек, а государственного закона. А у нас в тайге закон понимают своеобразно...
«Интересно, и чего он так старается? — подумал Семен, глядя на лесничего. — Словно матрос собирается к выходу на берег».
Отфыркиваясь, Егор Аполлинарьевич снова разогнулся:
— Да, весьма своеобразно! С позиций крайне личного интереса. Деревья в тайге не считаны, а звери не мечены, а о рыбе и говорить нечего. Закон — тайга, прокурор — медведь. Я вижу, Семен Васильевич, вы со мной согласны. Закон и только закон. Никаких поблажек!
Лесничий дотронулся до козырька форменной фуражки.
Семен увидел, как из двери заимки, пригнувшись, вышла Мария Ивановна — охотовед. Казалось, проем двери ей мал не только в высоту, но и в ширину.
— Ловко же я проспала. Этак, выходит, от зари до зари, — сказала Мария Ивановна и оглянулась. — Вас, товарищ участковый, завтракать зовут.
Где-то за громоздкой фигурой Марии Ивановны мелькнула борода деда Прокопа, хозяина заимки.
В заимке, однокомнатной избе с подслеповатым окошечком, с выставленной на лето рамой, Семену ударил в нос странный здесь запах кофе.
Лесничий сказал:
— Берег, можно сказать, для торжественного случая. Присаживайтесь.
Егор Аполлинарьевич был без фуражки, и теперь Семен видел, что лесничий плешив: на темени его лежала искусно зачесанная с виска прядь.
— Прошу, прошу к столу, — сказал Егор Аполлинарьевич, — в городе кофе — обыкновенный напиток, а здесь — экзот.
На столе, сбитом из досок такой толщины, что выдержали бы трактор, была наставлена вся посуда, которая нашлась в хозяйстве деда Прокопа. Сам он, беловолосый, сухонький, примостился с краю стола и принюхивался к кофе, не сводя глаз с котелка. Чашки ему не хватило, он приспособил себе банку от консервов.
Семен сидел спиной к окну и слышал, как под умывальником плескалась и отфыркивалась Мария Ивановна. Дед посмотрел на нее и, поморщив лоб, сказал:
— Какой же мужик нужен нашему охотоведу? Тут окрест ищи — не найдешь. Заморится в девках.
— Полно, Прокопий. Не твоя забота, — сказал лесничий.
— Ласка-то человеку нужна.
Егор Аполлинарьевич махнул на деда рукой, налил кофе в чашку Семена и себе. Прокоп в рассеянности постучал тихонько банкой об стол.
Раскрасневшаяся от ледяной воды, с капельками в волосах, Мария Ивановна уселась за стол, по-хозяйски переставила какие-то миски и тарелки, взяла у Прокопа банку.
— Попробуй-ка, дедушка, — и налила ему кофе. Потом себе полчашки, не больше. Из котелка потекла гуща.
Лесничий поморщился. Семен молчал, прихлебывая маленькими глотками слишком горячий и поэтому безвкусный кофе.
Лесничий взял с тарелки седло косули, большим охотничьим ножом с хрустом рассек мясо у хребта, положил вторую половину обратно.
— Больно смотреть... Вот вы, Мария Ивановна, третий год у нас. А порой я даже не пойму, чем вы занимаетесь. То ли ведаете заготовкой грибов и ягод, то ли в самом деле охотой.
— Заготконтора подчинена Центросоюзу. Нам дают план и на грибы, и на ягоды, и на пушнину. Так что же вас удивляет? — сказала с вызовом Мария Ивановна.
— Меня-то уже давно ничего не удивляет.
— Вы прямо говорите, — сказал Семен. — Или деда Прокопа стесняетесь?
Старик Прокоп осторожно притрагивался пальцами к банке с кофе:
— Я в чужие силки не заглядываю.
— Федька, Федька в тайге шалит, — резко заговорил лесничий. — И еще как! И шалости у него тысячные.
«Опять Федор», — подумал Семен и спросил:
— Где?
Лесничий швырнул нож на стол:
— Пожалуйста, Мария Ивановна. Расскажите. Будьте добры.
— Не могу я так. Это дело серьезное. И вот так за столом... Либо есть, либо работать, — сказала охотовед.
— Оригинальная вы женщина, Мария Ивановна, — лесничий улыбнулся. — Вот так за обедом, за завтраком, а еще скорее за ужином, в узком кругу и решаются большие и серьезные дела. Можно еще и по рюмочке... Но закон тайги свят. Вы знаете об этом законе, Семен Васильевич?
— Слышал.
— А как вы думаете?
— Либо есть, либо работать, — ответил Семен.
Дед Прокоп засмеялся.
— Нет, право, Егор Аполлинарьевич, — извиняющимся тоном сказала охотовед. — Ну, никак не могу. — Мария Ивановна потерла руки, словно снимая с них мыльную пену. — Я третий год здесь, — сказала она. — Всего. А участок мой — целая Голландия. В первую же зиму я провела обследование соболиной стаи на севере — в широкой части. Там, собственно, никто почти не охотится, кроме Федора. Обследовала довольно бегло — скорее это была экскурсия. Подробнее я познакомилась с более южными угодьями. По моим подсчетам, — Мария Ивановна достала карту из рюкзака, — по моим подсчетам вот в северной части плотность заселения высокая. Сюда и следовало направить охотничьи бригады. Однако у охотников ни сил, ни средств недостает выбраться в эти места. Вьюком — месяца три затравишь. Этак и на саму охоту времени не останется.
— Не об этом речь, Мария Ивановна, — перебил лесничий. — Вы суть расскажите, а сугубо охотничьи дела — зачем они ему? Семен Васильевич участковый, не охотовед.
— На следующий год я по первой пороше снова пошла на то же место. И вдруг вижу: соболей стало меньше.
— Чувствуете? — спросил лесничий.
— Пока слышу, — отозвался Семен, — интересно.
— Участок Федора, — продолжала Мария Ивановна, — единственного человека, который охотится поблизости от этих мест, расположен слева. Федор Фаддеич сдал в прошлом году пушнины на две с половиной тысячи.
— Новыми, — заметил лесничий.
— Все соболя добыты им по лицензиям, прошли как самые дорогие — «высокая головка». А по экспортным ценам каждая шкурка такого соболя стоит немало.
— Золотом, — бросил лесничий.
— Так, — протянул Семен. — Значит, никто, кроме Федора, в этих местах не охотится?
— Трудно туда добираться. За морем телушка — полушка, да дорог перевоз. Федор, по-моему, там из-за одного упрямства живет, — сказала Мария Ивановна. — Налегке туда недели две пути, а со всем скарбом — месяца мало. Я-то налегке шла.
— А сколько нужно времени, чтоб поймать, ну, полсотни соболей? — спросил Семен.
— Это какой охотник, — протянул дед Прокоп.
— Лицензий столько охотнику не выдается, — сказала Мария Ивановна. — Ведь он может истребить всех соболей на своем участке. Их потом двадцать лет разводить, а то и больше. Вот, чтобы разобраться в этом; деле, я и иду снова в предгорья. И к Федору наведаюсь. Честно говоря, хотелось бы с вами вместе, Семен Васильевич.
— В общем, — как бы подвод» итог разговору, сказал лесничий, — вы правильно заметили, Семен Васильевич, совершена кража. Преступник не найден. Подозрения ложатся на Федора Фаддеевича Зимогорова. И пойти туда стоит, хотя вам, Семен Васильевич, можно и не торопиться.
Участковому понравился деловой подход лесничего ко всей истории с соболями, и доказательства Марии Ивановны представлялись обоснованными.
Вместе с лесничим Семен вышел из избы. Они уселись на колоде у входа.
— Мне по своим делам надо бы попасть в Горное. Я ведь там еще. не был, — сказал Семен. — Это же центр моего участка.
— Отлично, Семен Васильевич! Неделей раньше, неделей позже. Такой срок в тайге роли не играет. Это по-городскому все равно, что в гости сходить. Ну, задержитесь на неделю: Догоните Марию Ивановну. Дело-то нехитрое. Я к тому, что человек она горячий, а вы спокойно разберетесь. А я вместе с Марией Ивановной пойду. Нам по пути. Мне в том районе таксацию леса закончить надо.
В горном
На вершине сопки виднелся огромный выворотень, похожий на одеревеневшего осьминога. Корни-щупальца казались черными на вечернем небе.
Семен схватился за корневище, вскарабкался, присвистнул от неожиданности.
Открывалась долина, освещенная рыжим закатным светом. Внизу лежало Горное. Плетни делили землю на ровные квадраты. В каждом загоне — изба.
«Добрался. Сам. Сам, черт возьми!» — обрадовался Семен.
Он спустился к деревне. Собаки равнодушно бродили по дворам. Мальчишки в рубахах, выпростанных из штанов, оставили игру и молча смотрели ему вслед. Женское лице приплюснулось к стеклу в окне крайнего дома.
На завалинке сидел старик в серых штанах с синей и зеленой заплатами на коленях. Он сосредоточенно тесал чурку и, не подняв глаз, спросил у Семена, когда тот проходил мимо:
— Далеко ли?
— В заготконтору.
— На том краю. Видишь светлый тес на крыше?
В дверях заготконторы Семена встретил высокий сухопарый старик с тяжелым взглядом красноватых глаз. Ничего не спрашивая, он пропустил Семена в дом и пошел за ним.
В доме сохранилось дневное тепло и стоял плотный неистребимый запах старого курева.
— Антип я, — сказал старик и запнулся. — Так ить... Несподручно в сапожках-то по тайге ходить. Ишь, как расхлябались! Другую обувку-то надо вам, таежную... Спать-то будете здесь, начальник? Или пойдете к кому постоем.
— Надо мне комнату снять. Да уж это завтра. Здесь пересплю, если не возражаете.
— Сейчас тулуп принесу, начальник.
— Какой я начальник? А тулупа мне не надо. Да и вы как же?
— Мне привычно. Случилось что?— спросил Антип.
— Я просто новый участковый. Вот и пришел познакомиться.
* * *
С утра охотники набились в заготконтору. Курили махорку и разговаривали разом. Окна почему-то были закрыты, словно январь на дворе.
— Вот что, товарищи охотники, — сказал Семен. — Надо по душам поговорить. Поблизости от участка Федора Зимогорова обнаружена пропажа соболей.
Разговоры оборвались.
Только старик Антип, сидевший у окна за столом, заваленным бумагами, поднял голову:
— Так ить...
Пожилой охотник с темным обветренным лицом стащил с головы ушанку, вытер платком белую лысину, потом шею и лениво сказал:
— Спешите куда, Семен Васильевич? Может, пропажи-то и не было.
— Я не спешу. Мария Ивановна сообщила мне о своих наблюдениях.
— Мы тоже против браконьерства, — сказал лысый. — И против одиночного и против массового. Особенно. А если мы и дальше станем охотиться на ближних участках, то это и будет самое что ни на есть лютое браконьерство. Выбит зверь вокруг Горного. На добрую сотню километров выбит. А дальше — нетронутый. Богаче, чем при Ерофее Павловиче.
— При ком? — спросил Семен.
— Да при Хабарове самом. Перед войной ученые там и соболя и ондатру выпускали. Реакклиматизировали, значит, фауну. Так они называли. Для чего же тогда зверя расселяли, как не для добычи? Это все равно, что пшеницу посеять, а убрать позабыть.
— Вы об этом знаете. А охотовед не знает? — спросил Семен.
— Кто что знает. Напугал ее лесничий. Никому не доверяет. «У меня целая Голландия на учете, за всеми не услежу». А чего за нами следить?
— Ладно. Пошли, ребята, — и лысый поднялся первым. За ним гуртом, сталкиваясь друг с другом в дверях, двинулись остальные. Чувствовалось, что люди несколько удивлены манерой участкового вести разговор: не то разговор, не то дознание.
«Плохо...» — решил участковый.
— Идемте обедать, Семен Васильевич. Чем бог послал, как говорится, — сказал Антип грустно.
— Спасибо за приглашение.
— Брезгуете?
— -Что вы! Нет. Одно дело в тайге, другое в поселке. Чайная у вас хорошая. Я и завтракал там, как квартиру снял.
— Ну смотрите. Я ить от чистого сердца.
— Верю.
* * *
Чайная помещалась в пятистенной избе в центре села. В одной половине расположился магазин, а в другой — стойка, и около нее алюминиевые столы и стулья, крытые небесно-голубым пластиком.
Командовала и в магазине и в чайной веселая, но, видать, строгая женщина. На половине чайной было тихо, разговаривали степенно, сидели чинно.
Посетители Семену были знакомы. Они только что расстались в заготконторе. Только в углу, у зарешеченного окна, оставалось незанятое место.
— Не выпиваете? — поинтересовался охотник с белой лысиной, когда Семен устроился за столом.
— Бывает.
— Стесняетесь?
— Нет, просто не хочу.
— Жаль. Когда начальство выпивает, оно добреет. Правда? — лысый повернулся к охотнику с аккуратно постриженной бородкой, с кустистыми лохматыми бровями.
— Правда, — подтвердил густобровый. — Прошлый год приезжал к нам товарищ Седых. Охотничий наш царь и бог в районном масштабе. Выпить с нами он не побрезговал и на обещания не поскупился. Клялся и божился — будет промхоз. Да, видать, мы на радостях перепоили его малость. Протрезвел он в районе, а вместе с хмелем обещания из головы испаряются.
Семен чувствовал, люди присматриваются к нему, прощупывают, и каждый вопрос, заданный ему, кроме обычного смысла, таил еще что-то, что нужно было разгадать.
— Буде, — сказал густобровый, — Иваном меня зовут. Терентьев. Вы, Семен Васильевич, не серчайте. Это ведь не от зла. И обижать людей не след.
— Выходит, — сказал Семен, — Мария Ивановна вам обещала промхоз, Седых — тоже, а дело-то ни с места?
— Так точно, — подтвердил Терентьев.
— А чего же это вдруг загорелось? Жили же без промхоза до сих пор.
— Оно как жить. И медведь живет. Полгода бродит, полгода спит, — азартно заговорил лысый, — так и мы жили. Зимой охотились, летом баловались, а весну и осень отлеживались. Вот приехала охотовед, расписала, что можно круглый год во всю силу работать. А ведь разве нам не хочется? Только Мария Ивановна-то вроде сама и на попятный. Забоялась чего-то...
— А кто соболей извел? — спросил Терентьев. И сам ответил: — Так мы уже лет десять как браконьерничаем!
Ну? — удивился Семен и подумал: «Опять подвох». — Факты давай.
— Мы с вами всерьез, — буркнул Терентьев.
— Так вы толком говорите!
Терентьев открыл голубые острые глаза:
— Толком и говорим! Близ села охотимся — выбит зверь в округе Подчистую. Нам уже несподручно идти на ближние участки. А на дальние — ни сил, ни средств: не поднимем мы снаряжения. Туда загодя выходить нужно. Избушки строить. Тропы бить, всю снасть тащить.
— Значит, кто-то набезобразничал в тайге, а охотовед на всех и обиду и вину перенесла? Но ведь кто-то из охотников и виноват. Вот и помогите разобраться.
— Что же, с этой стороны вы, Семен Васильевич, куснули ловко. Только ведь это не наша вина. Зверь настоящего охотника любит. А заготконтора что? Купил охотник лицензию на соболя там, на сохатого, на кабарожку — и иди. Где встретил — там и убил.
— Так чего же вам надо?
— Промхоз. Фабрику охотничью, чтоб понятнее вам было. Хозяйство в тайге нужно, а не отхожий промысел!
— А кто против?
— Да никто. Только от этого нам не легче. Сам знаешь, когда никто не против, дело и не двигается.
— Я же не охотовед, а участковый милиционер.
— Будто нам чего от вас, товарищ участковый уполномоченный, нужно…
Участковый оглядел собеседников. Они словно спрашивали его: ты «за» или тоже «не против» — и в кусты.
— А Федор как насчет промхоза.
Терентьев нахмурил брови:
— Здесь они с охотоведом-то разошлись.
— Вон как! — воскликнул Семен.
— Только, товарищ участковый, — заметил Терентьев, — расхождения здесь особого рода. Мария Ивановна, она за постепенность, так сказать. Сначала перевести на штатные единицы охотников, чтоб перед сезоном. А потом по мере необходимости и ягодами, и орехами, и грибами заняться. А Федор... Тот, чтобы сразу, по всем статьям. У Марии Ивановны свои соображения. Чтобы промхоз организовать, кредиты нужны. Сразу и лошадей, и трактора закупай, лодки, подвесные моторы. Оснащай все хозяйство, одним словом. А эта статья все районные доходы от охоты съест. Временно, конечно, а потом доходы возрастут. А Мария Ивановна не решается. Сейчас заготконтора план выполняет на полтораста процентов.
— Сейчас мы вроде единоличников. А в промхозе мы рабочие. Как на заводе, — сказал лысый.
— С оплаченным отпуском, с бюллетенями, коли заболел, — вставил Борис, охотник, сидевший за тем же столом.
— Погоди со своим отпуском, — остановил его Иван и как бы подытожил: — Государство получит вдвое втрое больше пушнины, когда промхоз будет.
— Я-то чем вам смогу помочь? — спросил Семен.
— Как чем? — развел руками Терентьев. — Теперь вы наш человек.
— Послушай, участковый, не хочешь ли ты узнать настоящего охотника? — спросил лысый.
— Еще бы!
— Ступай к Федору. Тогда поймешь, о чем говорили.
— Я думал к нему зайти, — проговорил Семен, но не стал рассказывать, что уже договорился с Марией Ивановной об этом. — Трудненько, конечно, придется одному.
— Зачем одному? — сказал лысый. — Возьми с собой вот Недоимку, — и показал на Прохорова. — Пойдешь, Борис?
Борис покосился на лысого, пожал плечами, словно предоставляя им право решать.
— Так мне одному снаряжения не дотащить, — сказал Борис.
— Помогу, — поддержал Семен.
— Тогда что! — повеселел Борис.
— Ставь пол-литра, Недоимка! — воскликнул лысый. — Сам бы пошел, да тебе нужнее.
Только потом, выйдя из чайной, Семен остановился посреди улицы и понял все. Он едва не расхохотался.
«Купили! Вот устроили мне покупочку! Подговорили меня тащить Борисову поклажу! Ну и «охотнички».
Восхищенный, он даже головой покрутил.
Неожиданная встреча
По ночам тайгу трогали легкие колючие заморозки. И вчера еще однотонная в своем зеленом наряде, она преображалась. Наутро загорались оранжевым пламенем осины, вспыхивали позолотой лиственницы.
Вторую неделю шли Семен и Борис по тайге, переваливая с сопки на сопку, утопая в густой зелени распадков, перебираясь по завалам и перекатам через быстрые речушки.
— Стой!
Крик был далекий, но ясный. Крик шел откуда-то сверху.
— Чегой-то? — с испугом огляделся Борис. — Бабий голос. Ей-богу бабий! Откуда тут?
— Стой! Стой — стреляю! — приблизился крик.
Они остановились. Туго загудели кроны. Борис зашептал:
— А ведь голос-то охотоведа нашего, слышишь... Ошалела, что ли? А и ухлопать может! Нагнись, — и Борис присел.
Далеким потоком шумел верховой ветер. Стволы сосен качались вразнобой. Неожиданно и резко скрипнуло дерево.
«Чем она так испугана?» — подумал Семен. И крикнул:
— Мария Ивановна! Мария Ивановна! Я участковый! Семен Васильевич. Со мной Борис Прохоров!
Мария Ивановна отозвалась:
— Идите прямо на сопку.
Семен и Борис побежали.
Там, у сосны, возле шалаша, опираясь на ружье, как на костыль, стояла Мария Ивановна. Нога ее была обмотона тряпками.
— Наконец-то... — сказала Мария Ивановна так, как будто они заставили ее долго ждать.
— Что с вами? — спросил Семен. Мария Ивановна махнула рукой:
— А! Нога подвернулась. Пустяки! Она опустилась на камень у входа в шалаш.
— Неладное что-то стряслось. Вчера. Как раз под вечер. Выстрелы. Вон оттуда! Со стороны предгорий.
— И делов! — Борис фыркнул. — Там участок Федора. Скрал он мясного зверя. Самая пора.
— Выслушай сначала толком, — нахмурилась Мария Ивановна.
Семен сел на камень, снял фуражку, вытер платком лоб и затылок:
— Так вы толком и говорите. Когда и что произошло?
— Не знаю, Семен Васильевич, как вам лучше объяснить...
— Как ногу-то подвернули? — Семен уже знал Марию Ивановну. Начни ее расспрашивать, Мария Ивановна от волнения расскажет путано, а пока говорит про свою ногу, о себе — успокоится.
Это была даже не хитрость, а просто один из обычных приемов расспроса.
— Да что нога? Спешка все... Это третьего дня случилось. Мы еще с лесничим шли, с Аполлинарьевичем. У Вороньего распадка, на каменной осыпи. Лесничий взобрался на камень, мне руку протянул.
— Ну? — поторопился Борис.
— Не перебивай, — попросил Семен.
— Меня не собьешь... Подал руку, хотел помочь да и поскользнулся сам. То ли ненароком мою руку выпустил. Ну нога и попала в расщелину. Сгоряча — ничего. Только потом чувствую — дальше ни шагу. Ступлю на ногу, а в глазах эти самые... огненные мухи прыгают.
— А он-то что? — настойчиво переспросил Борис.
— Лесничий ногу перебинтовал. Перелома-то вроде нет. Повязку наложили. И обидно мне, что идти дальше не смогу. А он, чувствую, мается. Знаю — дела. Он мне еще по дороге уши прожужжал про дела-то. И такое со мной.
Семен про себя отметил: «Успокоилась...»
— Я подумала: чего со мной сделается, если отпущу его? Ну, побуду одна три дня. Вернется — выберемся. Говорю ему: я подожду. А самой, ох, как не хотелось, чтобы он ушел.
— А он? — снова спросил Борис.
— Он сперва ни в какую. Что же, говорю, вы меня за человека не считаете? Если бы с вами мужчина был, небось не задумываясь пошли. Посмеялся он. Сказал: «Вернусь через день, к вечеру».
— Значит, он должен был прийти еще вчера? — стал уточнять Семен.
Мария Ивановна кивнула.
— Сейчас семнадцать, — взглянул на часы Семен. — Опаздывает на сутки.
— Выходит, — согласилась охотовед.
— Напрасно вы перепугались, Мария Ивановна, — сказал Борис. — Он и стрелял. Предупреждал: не бойтесь, мол, я поблизости. И всего-то! — Борис с силой развел руки в стороны. — Давайте лучше чаевать. Костер запалим побольше, чтоб он шел на огонь.
