«Когда будут взяты все восьмитысячники в Гималаях, еще останется множество могучих гор, самые легкие склоны и гребни которых сулят больше трудностей, чем маршруты, проложенные к вершинам величайших гигантов...»
Так писал в 1956 году известный английский альпинист Чарльз Эванс.
Двойка идет на штурм
Эванс был прав: после ТОГО как пал последний восьмитысячник — Дхаулагири, альпинистам, жаждущим рекордов, не пришлось сидеть сложа руки. В историю мировых восхождений были вписаны новые героические страницы, поставлены новые рекорды.
Одна из таких страниц — это недавний поединок человека с Ракапоши, одной из самых больших вершин Кашмира. Ракапоши немногим не дотянула до того, чтобы войти в число восьмитысячников — ее высота 7793 метра. Первая попытка взять эту крепость из скал, льда и снега состоялась 74 года тому назад, когда англичанин Мартин Конвей совершил разведочное восхождение. Он пришел к выводу, что Ракапоши одна из «самых трудных вершин» мира и взять ее будет нелегко. Насколько верным был вывод Конвея, доказали следующие полстолетия, когда тщетные попытки покорить Ракапоши следовали одна за другой.
В 1956 году объединенная англо-американская экспедиция, которой руководил английский полярник и альпинист Майк Бенкс, повела хорошо подготовленное, тщательно продуманное наступление на «трудную вершину». Ракапоши неохотно сдавала позиции. Альпинисты продвигались очень медленно. Опытные носильщики говорили: даже знаменитые гималайские твердыни Нанга-Парбат и К-2 не сравнятся крутизной склонов с этой вершиной.
Но главная трудность заключалась в исключительном непостоянстве погоды этих мест. Буран следовал за бураном. Свыше пяти недель ушло на то, чтобы достичь высоты 7 тысяч метров. Когда на этой отметке был разбит последний, шестой по счету, штурмовой лагерь, альпинисты уже выбились из сил.
И все-таки Майк Бенкс отважился на решающую атаку. Она была назначена на 10 июля, но сорвалась. Следующим утром четверо покорителей, проведшие ночевку без сна в тесной палатке, предпринимают еще одну отчаянную попытку. Снова неудача. Двое из отважной четверки, окончательно обессиленные, отказываются продолжать борьбу.
Неужели полтора месяца непрестанных усилий пойдут прахом? Майк Бенкс и Хемиш Макиннес остаются в штурмовом лагере. Только победа! Буран заставляет их спуститься в базовый лагерь. После короткого отдыха, переждав непогоду, они продолжают восхождение, стремясь во что бы то ни стало одолеть неприступную вершину. И снова их подстерегает неудача. Заболевает Макиннес. Но недаром альпинистов называют одержимыми... Как только Макиннес выздоравливает, участники экспедиции снова решают идти на штурм. И на этот раз... Впрочем, предоставим слово самому Майку Бенксу, руководителю экспедиции.
Отступление
На этот раз заболел я: стоило пошевельнуться, как острая боль пронизывала нижнюю часть груди. Причина могла быть только одна — воспаление легких. В больницах при воспалении легких нередко дают дышать кислородом, и, конечно, высокогорный лагерь — самое худшее, что можно придумать для человека, заболевшего воспалением легких. Из-за недостатка кислорода на большой высоте эта болезнь нередко заканчивается трагически.
Пять утра — пора выходить. Мне, пожалуй, лучше остаться; если болезнь обострится, отсюда я все-таки могу попытаться дойти до базы, там и высота меньше и акромицин есть... Огорченные новым осложнением, мы с Хемишем решили более придирчиво изучить заболевание. И пришли в конце концов к выводу, что «воспаление легких» вызвано... злоупотреблением водой, подкисленной лимонной кислотой! Я просто-напросто слегка обжег пищевод.
Пока мы ставили диагноз, заметно ухудшилась погода, потом разразился настоящий буран. Он продолжался и на следующий день. Прежние бури блекли в сравнении с этой. После мы узнали, что она охватила все Гималаи и внизу, на равнине, Инд и Синд вышли из берегов, затопили шоссе и железные дороги.
Когда и на третий день, проснувшись, мы обнаружили, что буран не унимается, нам стало не по себе. Кругом снежная завеса... В таких условиях не то что два ослабевших альпиниста — целый отряд не сумел бы пробиться сквозь глубокий мягкий снег к вершине. Оставалось одно — спуск.
— Хемиш, не поддался нам Ракапоши!
— Что ж, у нас были не только поражения...
Мы свернули лагерь, уложили рюкзаки. Тяжеловато. На каждого почти тридцать килограммов веса. И погода... До сих пор я только однажды отважился путешествовать в такую погоду. Это было в Гренландии, и в результате спешки трактор, который я вел, провалился в трещину и превратился в кучу металлолома.
Однако сейчас у нас не было выбора: чтобы спастись, нужно было идти вниз, отступать. Продукты на исходе, а буран грозит, запереть нас в лагере. Нам предстояло спускаться вдоль гребня. Справа, в нескольких шагах, были опасные карнизы, откуда можно сорваться и пролететь пять тысяч метров до самого ледника Биро. Слева подстерегали ненасытные трещины. Единственными «указателями» дороги служили бамбуковые шесты. Но как их разглядишь?
Очки, несмотря на опасность заболеть снежной слепотой, пришлось снять: буран залеплял стекла. Через несколько часов мучительного спуска по осыпи почти наугад мы оказались на склоне, который прозвали «Путь на Ракапоши». Каменистый участок остался позади, теперь нас ждал предательски рыхлый снег, грозящий лавинами. Сделав первый шаг, я попросил Хемиша удостовериться, надежно ли он застрахован и сможет ли удержать меня на веревке, если я вдруг сорвусь. По чести говоря, нелепая просьба: ему негде было закрепиться. Чтобы хоть как-то успокоить меня, он воткнул ледоруб в снег и обернул веревку вокруг рукоятки.
Место, на котором я находился, можно было назвать кошмаром альпиниста. Этот участок очень крутого склона обычно был покрыт льдом, но буран, хорошенько потрудившись, занес его снегом глубиной около полуметра. Не успел я пройти нескольких шагов, как по белой поверхности побежала трещина, снег заскользил вниз, а вместе с ним и я. Пустил в ход ледоруб: без толку. Крикнул Хемишу и, обремененный тяжелым рюкзаком, еще быстрее покатился вниз.
Хемиш откинулся назад, готовясь нейтрализовать рывок. Веревка вырвала ледоруб из снега, но Хемиш сумел одной рукой остановить мое падение! При мысли о том, как близко мы оба были от гибели, я поблагодарил небо за то, что мой друг отлит из пружинной стали.
Мы понимали: если один сорвется, второму вряд ли удастся его удержать. Веревка, связывающая нас, в этих условиях означала лишь обязательство погибнуть вместе. И все-таки она была как бы моральной поддержкой, помогала более спокойно двигаться по склону. Мы всецело полагались друг на друга. Вряд ли кто-либо из нас сумел пройти здесь один.
Мне казалось, прошло не меньше десяти лет, прежде чем мы достигли выступа на гребне, означающего конец траверса. Еще немного!
Мы промокли до костей, силы были на исходе. Хемиша вдруг забила дрожь, и он предложил разбить лагерь. Однако место было неуютным. Летящий снег продолжал колоть глаза иголками, и мы поползли по-крабьи, боком, напрягая зрение, чтоб высмотреть в метели знакомые ориентиры или бамбуковую вешку. Я вдруг заметил трещину, идущую параллельно нашему курсу. Трещина — там, где должно быть сплошное снежное поле!
— Хемиш! Мы на карнизе!
Хотя Хемиш к этому времени слишком озяб и устал, чтобы его что-либо встревожило, он тотчас вслед за мной отступил в безопасное место. Да, действительно, мы забрели на край огромного карниза и чуть было не пополнили трагический список альпинистов, для которых восхождение на Ракапоши стало последним восхождением в жизни. Все они оказались жертвами этих коварных, нависающих снежных выступов.
Наконец из белой мглы выступил бамбуковый шест. Последний крутой спуск перед лагерем.
— Майк!
Я обернулся — Хемиш быстро катился вниз по склону в облаке снега. Сейчас рванет веревку! Я вбил кошки возможно глубже, но они не достали до льда. Попробовал зарубиться ледорубом — он легко вошел в снег. Бесполезно, все бесполезно. Тогда я припал к склону и стал ждать. Веревка рванула меня, опрокинула, и я тоже заскользил вниз вместе с лавиной. Мелькнула страшная мысль: каково мы будем выглядеть после того, как прокатимся по осыпи и пролетим несколько километров к леднику Биро? Еще раз взмахнул ледорубом, но руки совершенно ослабли. Перекувырнулся — и вдруг обнаружил, что лежу неподвижно! Вытер лицо, оглянулся... Остановились!
И до сих пор не могу понять, почему эта лавина оказалась столь учтивой и остановилась над осыпью. Обычно они здесь не задерживались...
Добравшись через несколько дней до базового лагеря, мы обнаружили, что все окаймляющие большой цирк горы побелели от снега; в августе здесь уже наступила зима. Да, в этом году Ракапоши останется непокоренной».
Решающая атака
Отступление после неудачной попытки овладеть вершиной, едва не окончившееся гибелью смельчаков, не обескуражило Майка Бенкса. В 1958 году он снова на Ракапоши, теперь уже во главе англо-пакистанской экспедиции. Десятку альпинистов — семерых англичан и трех пакистанцев — сопровождал отряд носильщиков.
В конце мая на склонах Ракапоши начался новый поединок. И, как два года назад, — бураны, бураны, бураны... Но теперь противник хорошо изучен, и альпинисты упорно пробиваются к вершине. На этот раз шестой, штурмовой лагерь был разбит на высоте 7300 метров. Первая двойка в составе Бенкса и Тома Пейти готовится к завершающему броску...
И снова предоставляется слово человеку, «заболевшему» Ракапоши, — Майку Бенксу.
«...Вершина то и дело проглядывает сквозь просветы в облаках. Меня очень радует, что штурмовой лагерь удалось разбить так близко от цели. Серьезных препятствий на пути как будто уже нет, самочувствие хорошее, погода удалась — завтра в путь!
Так, во всяком случае, казалось мне и моему напарнику Тому вечером, накануне решающего штурма.
Ночью вдруг подул сильный ветер, который не дал мне уснуть, хотя я принял три таблетки снотворного, а к утру бушевала настоящая метель. Палатку завалило, стенки провисли под тяжестью снега, и стало совсем тесно. Один колышек сломался, но двойные териленовые стенки палатки выдержали. В лицо все время сыпался иней.
Позавтракали овсяными сухарями и холодным чаем. Я выглянул наружу. Ветер швырнул снег в глаза.
— Главное — выбраться наружу, а там ничего. Мне не раз приходилось ходить в такую погоду, — соврал я.
— Мне тоже, — ответил Том.
Позже мы оба признались друг другу, что просто не представляли себе еще одной такой же отвратительной ночевки в штурмовом лагере.
Опасность обморожения была велика, и не только из-за метели: на высоте семи с половиной километров мало кислорода, кровообращение ухудшается, организм плохо борется с холодом. Надеваем на себя все, что есть под рукой. Нательную фуфайку, шерстяную рубашку, свитер, вязаную кофту, пуховую куртку, шерстяное белье, плотные брюки, пуховые брюки. Поверх всего — штормовая одежда, голову защищают шерстяной шлем и капюшоны обеих курток. Ноги обуты в специальные непромокаемые ботинки, на руках — две пары шерстяных перчаток и меховые рукавицы. В таком виде протискиваемся из палатки наружу, почти герметически защищенные от ветра.
Ветер, завывая, несет вихри снега, которые образуют как бы длинные вымпелы. Очень красивое зрелище, если смотреть из долины; швейцарские крестьяне говорят в таких случаях, что гора «курит трубку». Слов нет, издали — здорово, но вблизи — убийственно.
Решительно все ополчилось против нас. Ноги проваливаются в глубокий снег почти по колено. Сохранять в таких условиях равновесие, борясь с ветром, далеко не просто, и драгоценный запас энергии заметно убывает. Том, как всегда, идет впереди.
Медленно, но верно продвигаемся вперед. Кажется, прошел уже не один час, а вершина ничуть не ближе. Снег под ногами все плотнее по мере того, как возрастает крутизна. Может быть, привязать кошки? Нет, при таком холоде опасно перетягивать ботинки ремешками... Лучше выбивать ногами ямки в снегу.
Последующие четыре часа словно не воспринимаю хода времени. «Мы дойдем» — эта мысль вдохновляет нас, и вместе с тем она как-то притупляет восприятие. Чувствую, как деревенеют ноги, но бесстрастно рассуждаю, что за Ракапоши не жалко отдать палец или два...
Теперь мы поочередно выходим вперед, поднимаясь по склону, где твердый снег перемежается со скальными участками. Часто отдыхаем.
Уже несколько дней мы питаемся преимущественно сахаром и сладостями... Остановившись, я глотаю таблетку глюкозы или ромовую конфету; ощутив крохотный прилив энергии, снова карабкаюсь вверх, чтобы затем, израсходовав силы, навалиться на ледоруб и, тяжело дыша, заправиться сахаром.
Наша палатка, оставшаяся внизу, — оранжевое пятнышко в царстве буйного ветра и снега.
— Не хотел бы, чтобы ее снесло, — говорит Том.
Действительно, ночевать здесь без палатки — смерть.
Приближаемся к предвершинному гребню. Вдали-за ним проглядывают могучие горные дали, вершины, выстроившиеся по направлению к К-2.
— Сколько осталось, по-твоему? — спрашиваю Тома.
— Метров сто пятьдесят.
Можно позволить себе что-нибудь бодрящее. Том подает таблетку дексидрена для небольшого допинга. Новый прилив энергии, ноги сразу окрепли, склон показался не таким крутым, вершина — ближе. Я сознательно оттягивал прием дексидрена, пока не убедился, что мы дойдем до цели. По-моему, на спуске подобные средства безопасны, на подъеме же они легко могут привести к перерасходу естественных запасов энергии и преждевременному истощению сил.
Остается совсем немного. Перед самым гребнем — крутой подъем; на всякий случай связываемся.
И вот мы на гребне, до цели считанные метры. Слева — широкий склон, по которому мы поднялись, справа — острый серо-зеленый край гребня. Я перегнулся через него и ахнул: на 5700 метров вниз, до самой долины, отвесно обрывался северный фасад Ракапоши, хаос снега, камня и льда... Величайшая стена в мире. И я смотрю на нее сверху! Сквозь снежные вихри различаю террасированные поля, а по дну долины огромной белой змеей извивается ледник.
В пяти метрах от нас юго-восточный гребень увенчивается небольшим каменным горбом, после которого он спускается, становясь северо-западным гребнем. Вершина.
Великий миг... Несколько шагов по снегу и камню, и мы ступим на вершину, ради которой проехали полсвета. Мы с Томом глядим друг на друга. Время замерло, дух торжествует... Хочется сказать что-то особенно, возвышенное, достойное этой минуты.
— Ты первый, Том!
— Нет-нет, Майк, ты! Давай, давай, это твоя вершина!
Прислонившись к камню, он выдает веревку, и я прохожу оставшиеся метры. Вытаптываю несколько ступенек, смахиваю снег, очищая место для рук...
Все! И какой вид, голова кружится. Ветер так и норовит столкнуть вниз. Стоя, пожалуй, не удержишь равновесия... Я сажусь и радостно машу Тому ледорубом. Съежившись на каменной площадке и слушая могучую симфонию ветра, я чувствую, что не променяю эту неуютную точку ни на какое другое место-на свете».
Л. Алексеев
