Отрывки из книги Лауры Хилленбранд «Непокоренный»

Лаура Хилленбранд

Американский писатель и журналист. Сотрудничает с The New Yorker, Equus, American Heritage и другими изданиями. Родилась 15 мая 1967 года в Ферфаксе, Виргиния. Провела детство на ферме отца в Мэриленде, где прекрасно научилась ездить верхом. Ее первая книга, вышедшая в 2001 году, «Сибисквит: Американская легенда» рассказывает о знаменитой скаковой лошади по кличке Сибисквит. В 2010 году вышла книга Хилленбранд «Непокоренный: Вторая мировая война. История выживания, стойкости и искупления», в центре которой жизненные перипетии героя Второй мировой войны Луи Замперини.

Фото: JAMES A. PARCELL/THE WASHINGTON POST/GETTY IMAGES/FOTOBANK.COM, RANDOM HOUSE

Трое американцев выжили при крушении бомбардировщика в Тихом океане в 1943 году. Некоторые эпизоды борьбы за жизнь во время дрейфа на плоту — в предлагаемых отрывках из романа

Жажда

<…> Филу казалось, что все его тело в огне. Экваториальное солнце, стоявшее у них над головой, сжигало кожу троих мужчин на плотах. Их опаленные губы растрескались и распухли так сильно, что верхняя губа закрывала ноздри, а нижняя касалась подбородка. Тела под разрушительным действием палящих лучей, ветра, соленой воды и остатков горючего покрывались ранами, и когда их обдавало волной, вода жгла, как спирт, — так описывал это ощущение Луи. Солнечный свет отражался от океанской ряби: белые вспышки слепили глаза, в головах стоял гул. У всех троих ноги были покрыты язвами размером с небольшую монету — соль разъедала кожу. Раскалившиеся на солнцепеке плоты источали горький запах.

Фляги с водой опустели. Измученным жаждой и зноем мужчинам оставалось лишь зачерпывать руками морскую воду и лить ее на себя. Океан манил прохладой, но поддаваться искушению было нельзя — их окружали акулы. Одна акула длиной в шесть, а то и восемь футов без устали преследовала их днем и ночью. Они особенно опасались ее, и когда она подплывала слишком близко, один из них отгонял ее ударами весла.

На третий день без воды на горизонте появилось какое-то пятно. Оно стало расти, темнеть, потом нависло над плотами и заслонило собою солнце. Пошел дождь. Люди запрокинули головы, отклонились назад, раскинули руки и широко открыли рты. Дождь падал им на грудь, губы, лицо, язык. Вода успокаивала кожу, вымывая из пор соль, пот и горючее, просачивалась в горло, насыщала тела влагой. Настоящий взрыв ощущений.

Они знали, что долго это не продлится. Им нужно было найти способ собирать дождевую воду. Подставлять под струи дождя узкие фляги было бесполезно — в них почти ничего не попадало. Луи с запрокинутой головой и открытым ртом шарил руками по плоту в поисках чего-нибудь получше. Он открыл боковой «карман» плота и вытащил оттуда один из воздушных насосов. Насос был упакован в брезентовый чехол длиной около четырнадцати дюймов, на одной его стороне был шов. Луи разорвал шов и подставил под дождь получившийся треугольный кусок брезента с углублением посередине, радостно наблюдая, как в нем скапливается вода.

Он собрал уже около двух пинт, когда внезапно накатившая волна перехлестнула через край плота и залила брезент в его руках, сделав воду непригодной для питья. Все его усилия пропали даром, а дождь между тем начинал слабеть, к тому же Луи не мог сразу возобновить сбор воды: сначала надо было тщательно промыть брезент. Но и после этого на прежний способ уже нельзя было полагаться — в условиях плохой видимости Луи не мог предугадать, в какой момент его плот накроет новая волна.

Он решил испробовать новый метод. Теперь, как только в брезенте скапливалось немного воды, он набирал ее в рот и выплевывал в открытые фляги. Когда фляги наполнились, он продолжал собирать воду, и все трое по очереди пили ее — один глоток раз в тридцать секунд или около того. Они разорвали второй чехол от насоса, чтобы ускорить процесс. Когда появилось солнце, они поняли, что из чехлов получатся отличные шляпы, и стали передавать их по кругу: двое надевали шляпы, третий ждал своей очереди.

<…> Шли дни. Каждый вечер на смену палящему зною приходил холод. Заснуть было нелегко. Хуже всех приходилось Филу — он был один на плоту, и по ночам холодная вода, не согреваемая телом соседа, не давала ему спать до самого утра. В дневное время от изнеможения, жары и легкой качки они делались вялыми и сонливыми. Они спали большую часть дня, а остальное время проводили лежа на спине, пытаясь сберечь драгоценную исчезающую энергию.

Филу пришло на ум, что для птиц их неподвижные фигуры с головами, покрытыми брезентом, наверное, выглядели как безжизненные останки. Он оказался прав. Однажды, на девятый или десятый день их одиссеи, Луи почувствовал что-то на своей голове и увидел чью-то тень. То был альбатрос. Так как голова Луи была не видна из-за скрывавшей ее ткани, птица не подозревала, что села на человека.

Медленно-медленно рука Луи поползла по направлению к птице, его движения были такими плавными, что заметить их было лишь немногим легче, чем движение минутной стрелки часов. Альбатрос спокойно сидел на прежнем месте, через некоторое время рука с широко растопыренными пальцами незаметно оказалась рядом с ним. Внезапно Луи резко сжал пальцы и схватил его за обе ноги. Птица принялась неистово клевать костяшки его пальцев. Луи схватил ее за голову и свернул ей шею.

Он вспорол пассатижами тушку птицы. От нее повеяло зловонием, и все трое почувствовали жуткое отвращение. Луи подал кусок мяса Филу и Маку и взял один кусок себе. Зловоние вызывало приступы тошноты, и они не могли взять мясо в рот. В конце концов они отказались от этой идеи.

Но, хоть они и не смогли съесть птицу, теперь у них по крайней мере была наживка. Луи достал удочку, привязал к леске маленький крючок, насадил на него мясо и забросил в воду. Через несколько секунд к плоту подплыла акула, проглотила мясо и перекусила леску, укоротив ее на один или два фута и лишив их наживки и крючка. Луи попробовал забросить еще один крючок с наживкой, и его снова проглотила акула. Третья попытка привела к тому же результату. Наконец акулы оставили крючок в покое. Вскоре Луи почувствовал клев и вытянул леску. Попалась рыба-лоцман длиной около десяти дюймов, Луи разорвал ее на части. Поначалу все отнеслись к добыче с опаской: никто из них ранее не ел сырой рыбы. Каждый положил в рот по кусочку рыбы. Она оказалась безвкусной. Они съели ее всю до костей.

Это была их первая трапеза более чем за неделю. На троих маленькой рыбы надолго не хватило, но белковая пища дала заряд энергии. Луи своим примером показал друзьям, что добывать пищу в их положении вполне возможно — нужно лишь проявлять настойчивость и сообразительность, и они с Филом воспряли духом. Только Мак чувствовал себя по-прежнему подавленным.

<…> Шло время, и Фил вспомнил о статье, написанной летчиком-асом Первой мировой войны Эдди Рикенбакером, которую он прочитал в журнале «Лайф» той зимой. В октябре предыдущего года Рикенбакер с экипажем летел на В-17 над Тихим океаном, они заблудились, и у них кончилось горючее. Летчик совершил экстренную посадку на воду, и самолет продержался на поверхности достаточно долго для того, чтобы люди успели сесть на плоты. Несколько недель они дрейфовали, выживая за счет продовольствия, имевшегося на плотах, дождевой воды, рыбы и мяса птиц. Один человек умер, остальных стали посещать галлюцинации: они болтали с невидимыми собеседниками, напевали странные песни, спорили, где им остановиться на воображаемом автомобиле, в котором они якобы ехали. Одному лейтенанту явился призрак, пытавшийся увлечь его на дно океана. В конце концов плоты разделились, и один из них сумел доплыть до какого-то острова, жители которого по радио сообщили о случившемся на Фунафути, в результате остальные также были спасены.

Казалось, экипаж Рикенбакера достиг предела человеческих возможностей — постольку, поскольку речь шла о выживании людей в подобных условиях. Рикенбакер писал, что они дрейфовали двадцать один день (на самом деле плавание продолжалось двадцать четыре дня), и Фил, Луи и Мак думали, что это был рекорд. Рекорд выживания на надувных плотах, по всей видимости, поставлен в 1942 году, когда три человека, спасшихся после крушения самолета, плыли по Тихому океану тридцать четыре дня, прежде чем им удалось добраться до острова, где их приютили туземцы.

<…> История Рикенбакера, которую знал и Луи, была важна еще и по другой причине. От обезвоживания, стресса, голода и зноя многие члены экипажа Рикенбакера впали в помешательство — как это нередко бывает с людьми, вынужденными долго дрейфовать по морю на плотах. Луи больше волновала ясность рассудка, нежели хлеб насущный. Он все время вспоминал занятие по психологии в колледже, на котором преподаватель учил их воспринимать мозг, как мышцу, которая может атрофироваться от долгого бездействия. Луи твердо решил: что бы ни случилось с их телами, их разум должен оставаться под контролем.

Через несколько дней после крушения Луи начал засыпать своих товарищей вопросами на все мыслимые темы. Фил принял вызов, и вскоре они с Луи превратили вялые беседы на плоту в непрерывную викторину. Они рассказывали друг другу в мельчайших подробностях историю своей жизни, начиная с самых ранних воспоминаний. Луи говорил о тех временах, когда он учился в университете Южной Калифорнии, Фил — о жизни в Индиане. Они вспоминали свои лучшие любовные приключения, пересказывали снова и снова розыгрыши, которые устраивали друг другу когда-то. За каждым ответом следовал новый вопрос. Фил пел церковные гимны, Луи научил друзей словам песни «Белое Рождество». Только акулы, кружившие вокруг плотов, слышали, как они пели эту рождественскую песню под июньским солнцем посреди океана.

<…> Их тела исхудали. После первоначального измождения силы постепенно возвращались к Филу, Мак же становился все слабее — его дух был сломлен, и это отражалось на его физическом состоянии. Дожди прекратились, и в канистрах не осталось воды. Наступил двадцать первый день их одиссеи. Они поймали рыбу и устроили небольшое празднование, посвященное тому, что в тот вечер они побили, как им казалось, рекорд Рикенбакера.

<…> Дни напролет Луи лежал, свесившись через край плота, с привязанными к пальцам крючками, пытаясь поймать еще одну рыбу-лоцмана. Он ничего не поймал. Питьевая вода вновь закончилась, и жажда становилась мучительной. Шел день за днем, а дождя все не было. Дважды, заметив вдалеке полосу дождя, они начинали грести в его сторону, но всякий раз к тому моменту, как они оказывались у цели, дождь прекращался, и трое обессиленных, павших духом людей оставались ни с чем. Когда на горизонте появилась очередная туча, ни у кого уже не было сил гнаться за ней.

Сильная жажда и зной заставили Фила совершить поступок на грани самоубийства. Он дождался, пока акулы отплывут немного от плота, и прыгнул в воду. Луи и Мак встали на колени рядом с ним и принялись отгонять акул ударами весел, а Фил держался за край плота, наслаждаясь прохладой, набирая в рот воду, чтобы смочить язык, и потом выплевывая ее. Он с трудом взобрался обратно на плот. После проделки Фила двое его товарищей решили, что им тоже стоит попробовать. Им удалось держать акул на почтительном расстоянии достаточно долгое время, чтобы все успели окунуться.

На шестой день без воды они поняли, что долго им не продержаться. Мак сдавал особенно быстро. Они склонили головы друг к другу, и Луи стал читать молитвы. Если Бог утолит их жажду, клялся он, он посвятит свою жизнь служению Ему.

На следующий день то ли вмешательство Всевышнего, то ли непостижимые причуды тропиков разверзли небеса и пошел дождь. Еще дважды заканчивалась питьевая вода, дважды они снова молились вместе, и дважды дождь проливался на них. Ливни дали им достаточно воды, чтобы они могли продержаться еще какое-то время. Только бы показался самолет…

Поющие в облаках

<…> Луи сидел, глядя на морской простор перед ними, — сон не шел к нему. Фил спал. Мак находился практически в бессознательном состоянии.

Две акулы, длиной примерно восемь футов каждая, спокойно кружили вокруг плота. Всякий раз, когда акулы скользили мимо, Луи рассматривал их кожу. Ему уже неоднократно приходилось бить акул по носу веслом, но он еще ни разу не прикасался к их шкуре, которая, как ему говорили, на ощупь напоминает наждачную бумагу. Из любопытства он опустил руку в воду и слегка коснулся проплывавшей акулы, ощутив ее спину и спинной плавник, когда та проскользнула под ним. Шкура на ощупь была и вправду грубой, точь-в-точь как ему рассказывали. Акула уплыла прочь. Затем мимо проплыла вторая акула, и Луи опять провел рукой по ее спине. «Прекрасно!» — подумал он.

Вскоре после этого он заметил нечто странное. Обе акулы скрылись из виду. Ни разу за четыре недели акулы не оставляли их. Луи, озадаченный, встал на колени и наклонился над водой, вглядываясь в глубину. Акул не было. Он стоял на коленях, перегнувшись через край плота, когда одна из акул, шкуру которых он только что пробовал на ощупь, с ужасающей скоростью выпрыгнула из воды и метнулась в сторону его головы, широко разинув пасть. Луи закрылся руками. Акула налетела на него, пытаясь впиться челюстями в верхнюю часть его тела. Руки Луи уперлись в морду огромной рыбины, он оттолкнул ее что было сил — и та вновь плюхнулась в воду. Через мгновение из воды выпрыгнула вторая акула. Луи схватил весло и ударил ее по носу, та отпрянула и уплыла прочь. Затем на него снова набросилась первая акула. Луи отшатнулся, и тут перед его глазами мелькнуло весло — раздался глухой удар, и чудовище скрылось в глубине. К удивлению Луи, его спас не Фил, а Мак.

У Луи не было времени поблагодарить его. Одна из акул снова бросилась на него, а за ней и другая. Луи и Мак сидели бок о бок и что есть мочи лупили нападавших акул веслами. Мака было не узнать. Минуту назад он, казалось, был чуть ли не в коме, а теперь его переполняла бешеная энергия. В течение нескольких минут акулы по очереди бросались на плот с разинутой пастью, каждый раз выпрыгивая из воды в одном и том же месте. В конце концов они перестали нападать. Луи и Мак тут же свалились от изнеможения. Фил, который еще раньше, услышав внезапный шум, очнулся от забытья, но не мог ничем помочь, так как у них было только два весла, глядел на них в сонном замешательстве. «Что случилось?» — спросил он.

Луи посмотрел на Мака с радостным изумлением и сказал, что благодарен ему и гордится им. Тот улыбнулся в ответ, не в силах приподняться. Внезапный прилив сил прошел, и его тело снова перестало повиноваться ему, но прежнее испуганное, слегка детское выражение исчезло с его лица. Он снова напоминал былого Мака.

Атаки акул привели Луи в бешенство. Он думал, что они уяснили себе правила игры: люди держатся подальше от среды обитания акул — воды, а те держатся подальше от их территории — плота. То, что акулы нападали на него, когда он оказывался за бортом или когда большая часть плота погрузилась под воду после обстрела, как ему казалось, не нарушало правил. Но их попытки вторгнуться на территорию людей, когда те находились на исправном и вновь надутом плоту, уже нельзя было назвать честной игрой. В таких размышлениях он провел всю ночь. Весь следующий день он непрерывно следил за акулами взглядом, полным самой настоящей ненависти, и в конце концов принял решение. Раз они не оставляют попыток съесть его, он, в свою очередь, должен попытаться съесть их.

Он опустился на колени и, перегнувшись через борт плота, стал наблюдать за акулами, выискивая себе противника по силам. Одна особь длиной около пяти футов показалась ему подходящей: Луи решил, что справится с ней. Они с Филом разработали план.

У них на плоту имелась кое-какая наживка — вероятно, то, что еще оставалось от пойманной в последний раз птицы. Фил наживил крючок и забросил его в воду, Луи стоял на коленях на другом конце плота, вглядываясь в глубину. Почуяв наживку, акула подплыла к Филу, при этом ее хвост оказался рядом с Луи. Тот перегнулся через борт, насколько в его положении это можно было сделать, не теряя равновесия, опустил обе руки в воду и схватил рыбину за хвост. Акула дернулась и поплыла. Луи, крепко сжимавший хвост в руках, сорвался с плота и плюхнулся в море, изрядно наглотавшись при этом тихоокеанской воды. Акула резким взмахом хвоста отшвырнула его в сторону, и он тут же взобрался обратно на плот — так быстро, что позже не мог вспомнить, как это сделал.

Мокрый и сконфуженный, Луи пересмотрел свой план. Он совершил три ошибки: во-первых, попросту недооценил противника — акулы были сильнее, чем казались на вид; во-вторых, его поза оказалась слишком неустойчивой; в-третьих, схватив акулу за хвост, он не догадался рывком вытащить ее из воды, лишив естественной опоры. Луи набрался терпения и стал ждать, когда рядом появится акула поменьше.

Через некоторое время такая особь действительно появилась — на вид в ней было около четырех футов. Луи снова встал на колени у борта, на этот раз отклонившись назад и широко расставив колени для устойчивости. Фил болтал крючком с наживкой в воде.

Акула подплыла к наживке. Луи ухватил рыбину за хвост и рывком вытащил из воды. Та стала биться, но не могла ни высвободиться, ни утянуть Луи в воду. Он втащил ее на плот. Акула извивалась и вырывалась из рук. Фил схватил гильзу от сигнальной ракеты и засунул в разинутую пасть. Прижимая добычу коленом, Луи нащупал пассатижи и вонзил их рыбе в глаз (одна из рукояток снизу заканчивалась отверткой). Смерть была мгновенной.

На курсах выживания в Гонолулу Луи узнал , что в пищу годится лишь печень акулы. Добраться до нее было делом непростым: даже ножом разрезать шкуру акулы не сильно проще, чем железную кольчугу, ему же приходилось пилить ее краем зеркала, что было куда изнурительнее. В конце концов Луи удалось справиться с этой задачей. Мясо рыбины пахло аммиаком . Он вырезал акулью печень, оказавшуюся достаточно большой. Все трое ели ее с жадностью, при этом самая большая порция досталась Маку. Впервые с тех пор, как им в последний раз удалось нормально позавтракать (это было 27 мая), они смогли наесться досыта. Вскрытая туша акулы дурно пахла, и они выбросили ее за борт. Позже им удалось поймать тем же способом еще одну акулу, и они вновь съели ее печень.

Казалось, среди акул распространилась весть о происшедшем — с тех пор небольшие особи уже не появлялись возле их плота. Большие акулы (некоторые из них достигали в длину двенадцати футов) по-прежнему грузно проплывали неподалеку время от времени, но Луи решил, что трогать их не стоит. Вскоре желудки друзей вновь опустели.

Мак стремительно угасал. Он почти не двигался. Все трое чудовищно исхудали, но Мак отощал больше остальных. Взгляд его глубоко запавших глаз казался безжизненным.

<…> На следующее утро Мак уже не мог сидеть. Он лежал на дне плота, похожий на сморщенную мумию , и его взгляд был устремлен куда-то вдаль. К ним на плот в последний раз приземлился альбатрос. Луи поймал его, свернул ему шею и отдал тушку Филу, тот перевернул ее над лицом Мака таким образом, чтобы кровь стекала ему в рот. Луи и Фил ели мясо, макая его в океанскую воду, чтобы хоть немного улучшить его вкус. Они клали небольшие кусочки в рот Маку, но это не вернуло ему сил. В последующие дни Мак превратился в бледную тень человека. Его фляги опустели. Когда Фил открыл свою флягу, в которой осталось совсем немного воды, и сделал глоток, Мак спросил, нельзя ли и ему попить. Для Фила жажда была самым жестоким испытанием, и он знал, что эта вода, без которой ему самому вряд ли удалось бы выжить, уже не могла спасти Мака. Он мягко отказал, ответив, что на двоих его запасов не хватит. Луи думал то же самое, и все же он не мог отказать Маку. Он дал ему сделать небольшой глоток из своей собственной фляги.

Тем же вечером Фил неожиданно услышал тихий голос. Это опять был Мак: он спросил Луи, не наступил ли его последний час. Луи посмотрел на Мака, и их взгляды встретились. Луи подумал, что солгать — значило бы проявить неуважение к другу: может быть, тот хотел сказать или сделать что-то важное перед тем, как жизнь оставит его. Он ответил, что, как ему кажется, Мак умрет этой ночью. Тот никак не отреагировал на его слова. Фил и Луи легли, обняли Мака и уснули.

Ночью Луи разбудил звук, похожий на глубокий вздох: медленный и, видимо, последний. Он понял, что это было.

Сержант Фрэнсис Макнамара начал свое последнее путешествие с того, что в приступе паники съел драгоценные припасы провизии, запасенные на плотах, тем самым подвергнув и себя, и своих товарищей по несчастью смертельной опасности. Но в последние дни перед смертью, когда их плот сдувался и на них то и дело нападали акулы, он боролся вместе со всеми, и все силы, которые у него еще оставались, были истрачены в этой борьбе. Это не спасло его, а может быть, и приблизило его конец, но, скорее всего, только благодаря ему сумели спастись Фил и Луи. Если бы Мак погиб в момент крушения самолета, они, должно быть, не смогли бы продержаться эти тридцать три дня. Умирая, он успел искупить свою вину перед товарищами.

Утром Фил завернул тело Мака во что-то, оказавшееся под рукой, — вероятно, это был кусок брезента, оставшийся от испорченного плота. Они склонились над ним, стоя на коленях, и произнесли вслух все то хорошее, что они знали о Маке, и даже посмеялись в последний раз над его пристрастием к пирожным из армейской столовой. Луи хотел даже произнести церковный панегирик, но не знал, как это делается, поэтому он пробормотал несколько разрозненных отрывков, которые помнил из фильмов, и завершил свою речь, сказав, что они вверяют тело морю. Он помолился за себя и за Фила и поклялся, что, если Всевышний спасет их, он будет служить Ему до самой смерти. Закончив, Луи поднял завернутое в брезентовый саван тело — казалось, в нем не было и сорока фунтов — и, перегнувшись через борт, осторожно опустил его в воду. Акулы не тронули Мака, и он медленно погрузился на дно.

Следующая ночь оказалась для Фила и Луи тридцать четвертой по счету с начала их плавания. Скорее всего, это был рекорд выживания в море на надувном плоту, хотя сами они и не подозревали об этом. Если кто-нибудь и сумел продержаться дольше, то во всяком случае он не смог спастись и рассказать об этом.

<…> Всякий, кто увидел бы их страшно отощавшие от голода тела, подумал бы, что Фил и Луи должны быть уже на грани помешательства. Однако и после всех этих испытаний, продолжавшихся более пяти недель, их ум по-прежнему был ясным, и им даже казалось, что с каждым днем он проясняется все больше и больше. Друзья продолжали «экзаменовать» друг друга, обмениваться историями, которые они затем обсуждали в мельчайших подробностях, учить друг друга мелодиям и словам песен и готовить воображаемую еду.

<…> На сороковой день Луи спокойно лежал рядом с Филом под их самодельным пологом, как вдруг он резко приподнялся и сел: ему послышалось пение. Он начал вслушиваться: это было похоже на хор. Он толкнул Фила локтем и спросил, слышит ли тот что-нибудь. Фил ответил отрицательно. Луи откинул полог и, прищурив глаза, огляделся вокруг: в ярком свете дня перед ними расстилалась ровная гладь океана, больше он ничего не увидел. Тогда он поднял глаза.

Прямо над головой на фоне синего неба возникли силуэты людей, окруженные сияющим облаком: всего он насчитал двадцать одну человеческую фигуру. Они пели самую прекрасную песню, которую ему когда-либо приходилось слышать.

Потрясенный Луи не сводил с них глаз, слушая чудесное пение. То, что он видел и слышал, было совершенно невероятно, и при этом он чувствовал, что его сознание было ясным как никогда. Он мог поклясться, что это была не галлюцинация. Он сидел, слушая голоса поющих и запоминая мелодию, пока таинственные силуэты не растаяли в воздухе.

Фил ничего не видел и не слышал. Что бы это ни было, решил Луи, это предназначено только ему.

Так они плыли по просторам океана. Прошло еще несколько дней без пищи и без дождя. Плот превратился в студенистую массу, и заплаты едва держались на нем — в некоторых местах они сильно пузырились и грозили вот-вот лопнуть. Было очевидно, что вскоре он попросту не сможет выдерживать их вес.

Фил заметил, что в небе произошли кое-какие перемены: стало больше птиц. Затем прибавились и новые звуки: теперь они время от времени слышали гул самолетов. Порою в небе появлялось крошечное пятнышко — иногда их было два, а то и несколько, — и до их ушей доносился еле слышный шум моторов. Самолеты всегда пролетали слишком далеко для того, чтобы им можно было подать сигнал, к тому же Фил и

Луи понимали: они заплыли так далеко на запад, что это могли быть только японцы. С каждым днем пятнышек становилось все больше, и они появлялись в небе все раньше. Луи полюбил рассвет и то тепло, которое приносил с собой восход солнца. Каждое утро он лежал и смотрел на горизонт в ожидании зари. Утром 13 июля, на сорок шестой день их плавания, когда они, по подсчетам Фила, должны были увидеть землю, его ожидания оказались напрасными: небо постепенно светлело — низкое, гнетущее, — но солнце так и не показалось.

Вид затянутого тучами неба внушал им опасения. Фил и Луи почувствовали резкий порыв ветра. Море вздымалось под их плотом, то и дело подбрасывая его на головокружительную высоту. Луи смотрел на вспенившуюся воду и думал, что это и впрямь красиво. Фил обожал американские горки, в которые превращалось их плавание во время шторма: у него захватывало дух, когда они летели вниз, и он тут же запрокидывал голову, высматривая следующую волну, но все это не сулило им ничего хорошего. Вдруг на западе появилось едва различимое пятно — его можно было увидеть лишь мельком, в те мгновения, когда их плот оказывался на гребне волны. Это была узкая неровная полоса серо-зеленого цвета. Фил и Луи потом не раз спорили, кто из них заметил ее первым, но в тот самый миг, когда море под ними резко вздыбилось, горизонт внезапно раздвинулся и они увидели ее далеко впереди, они поняли, что это было.

Это был остров...