Из белградского дневника
В Белград прибывают по суше, по воде и по воздуху.
Три входа — три лица у города.
Кто прилетает в Белград, сходит на бетонное поле аэропорта, которым по праву гордятся югославы. Из всех аэропортов Европы он, наверное, самый юный.
Поле размечено цветными лампочками, словно расшито красочной тесьмой. Здание вокзала — поразительно легкая, воздушная конструкция из бетона и стекла.
Мы привыкли к геометрическим формам современной архитектуры — целесообразной, экономной, но, увы, иной раз до скуки одинаковой в разных странах мира. Здесь же перед вами здание — словно самолет, рвущийся в небо. Клекот стаи моторов за прозрачными стенами усиливает это впечатление.
Если вы въедете в Белград по суше, вас тоже встретят новостройки. Они как бы охватывают столицу, в которой уже около миллиона жителей. Наиболее интересны, пожалуй, подступы с севера, где расположен Новый Белград.
На плоском приречном краешке воеводинской равнины высятся четыре тринадцатиэтажных здания. Опоясанные балконами, верандами, они не выглядят грузными. Градостроители решили нарушить и стандарт прямоугольной планировки: высотные дома поставлены полукругом, и улицы, бегущие от них, подобно лучам от вогнутого зеркала, сливаются вдали. В числе новоселов в Новом Белграде тысячи студентов, которым народная власть предоставила уютный, просторный университетский городок.
По плану новый район столицы должен принять двести пятьдесят тысяч человек.
Мало кто верил энтузиастам, начинавшим здесь стройку. Считалось, что зыбкая болотистая почва поглотит каменную кладку. Землю усмирили, сцементировали. Югославские специалисты применили самые передовые методы укрепления грунта.
Старожил-белградец смотрит на Новый Белград с особым чувством. Он ведь помнит: на этом месте был лагерь смерти. Убитых и полумертвых гитлеровцы укладывали в штабеля, обливали керосином и сжигали, и не было уголка в городе, куда бы не проникала гарь этих страшных костров.
Новый Белград — это торжество жизни над пепелищами.
Есть еще третий въезд в столицу — водный.
Белград — город речной. Теплоход сворачивает с Дуная в устье Савы, и вы видите справа Новый Белград, а слева, на высоком берегу, — Белград «главный».
Густая зелень парков курчавится по откосам, ее прорывают светло-серые кварталы города и коренастые башни старинной крепости — словно каменные короны, упавшие наземь и проросшие деревьями. А на самой стрелке, у слияния Савы и Дуная, стоит над крепостью на рифленой колонне бронзовый воин.
Воин устало опирается на меч. Он вышел из жестокой сечи. Отважная птица сокол сидит на ладони юнака. Это вестник победы — творение замечательного скульптора Иована Мештровича.
Сойдя с пристани, вы окажетесь на невзрачной припортовой улочке, врезанной в склон. Трамвайчик, дребезжа, одолевает подъем. Пожилая женщина в черном платке, длинно, по-черногорски спадающем сзади, несет из булочной кусок бюрека — слоеного пирога с сыром.
Чувствуется, что центр города выше. Вы поднимаетесь по ступеням в тени чинар и акаций. «Велика степеница» — гласит табличка на столбике ограды. Это значит — большая лестница.
Наверху вас ждет улица в своем роде: столичная, с домами разных оттенков белого и светло-серого цветов. Белград оправдывает свое имя. Дома разных стилей, разного возраста и высоты, улица извилиста, так как подчиняется рельефу: чем-то она напоминает старый московский Арбат.
...В крепости Калемегдан воображение вызовет и витязей из дружины первых сербских королей, при которых город назвали Белградом. Поглядишь на граненую башенку Небойша, что значит: «Не бойся», — и видишь сербов, которые, не страшась, насмерть бились с турками.
Обосновавшиеся потом в крепости турки «взяли глиняный таз для гаданья, зачерпнули воды из Дуная, потащили на башню Небойшу, наверх башни поставили воду, чтоб по звездным в воде отраженьям разгадать, что судьба обещает».
Песня говорит, что турки в ярости разбили таз и закинули обломки в реку: худой конец предсказали звезды, снова поднялся непокоренный народ:
Теперь лишь зелень парка, по-южному напористая, осаждает крепость, бросая на штурм отряды проворных вьющихся растений. Местами они прорвались, дружно хлещут со стен в укромные дворики и проулки. Здесь лабиринт, путаница крутых мощеных троп, продетых в игольные ушки многочисленных ворот. Тысячи белградцев заполняют Калемегдан по вечерам. И крепость, заполненная живой, броско одетой, экспансивной толпой, выглядит совсем не грозно — живописной декорацией, оставшейся после исторического действа.
Аллея выведет нас на широкую короткую улицу. В вечерние часы доступ транспорту на эту улицу закрыт, она вся отдана во власть гуляющих. Бурная мешанина наречий, лиц. Вы заметите резкий профиль горца, словно отчеканенный на металле. А вот высокий, на голову выше прочих, стройный далматинец, в чертах которого как-то своеобразно соединяются и мужественность, и мягкость, и чуть-чуть юмора в извилине губ, — очень красивое славянское племя выросло у теплого Адриатического моря.
Мне как-то довелось прочесть очерки корреспондента русской газеты, побывавшего в Белграде незадолго до первой мировой войны. Он описывает город, полный бедняков и полицейских. Сломя голову носился в своем автомобиле, сбивая прохожих, наследник престола. Потомки знатной фамилии прославились самодурством и дикостью. Тот же наследник забил до смерти своего слугу, подавшего его высочеству не ту одежду. Папаша-король заявил в его оправдание представителям прессы: «Мы, Карагеоргиевичи, страшно вспыльчивы. Это у нас фамильное...»
Со скорбью покинул Сербию замечательный инженер Никола Тесла — он уехал за океан, к Эдисону. Оттуда с американской маркой прибыли в Европу генераторы Тесла и другие блестящие его изобретения. В королевской Югославии тесно было инженеру, ученому, архитектору. Страну распродавали иностранным монополиям. Белград весь был, в сущности, пристройкой к банковским кварталам Парижа, к лондонскому Сити.
Новый Белград не только за Савой, он прорастает всюду, пользуясь каждой прогалиной в старой застройке, а то и раздвигая, сметая ее с дороги. Для новых зданий часто выбирают и место повыше, на холме, над обрывом, над зеленым разливом сада, затопившего ложбину. Тем резче контраст старого и нового в этом городе под сенью вестника победы.
С какой любовью принялись югославы отстраивать свой Белград! На панели блестят медные буквы, вбитые навечно, — краткое напоминание о том, что здесь трудилась на субботниках такая-то молодежная бригада, убирала кирпич, разбросанный взрывом фашистской бомбы, извлекала мины; клала фундаменты, сажала деревья...
Недалеко от площади Теразии — старого центра — возник Дом югославских профсоюзов, весь в одежде розового гранита, и образовался новый центр Белграда — площадь Маркса и Энгельса. Широкий полукруг дома замыкает ее, а по вечерам освещает прожекторами, укрепленными на карнизе, за матовой стеклянной лентой. Молнией сверкает эта лента под чернотой южного неба. Поблизости, против здания Скупщины, разноцветно полыхают струи фонтанов — длинная стена пляшущей воды посреди улицы, над зеркалом бассейна.
Много цветов брошено к ногам столицы. Их держат, как в горсти, вазоны, расставленные по обочинам улиц, и декоративные стаканчики на тонких фонарных столбах. Прежний Белград был невеселым городом, и тем горячей сегодня желание украсить его, заставить улыбаться. Новые хозяева обихаживают, растят свой город с нежностью и с хорошей выдумкой.
... Белград пронизан ощущением народной победы — вот главное, что хочется о нем сказать.
С волнением входишь на кладбище воинов-освободителей. Каменный рельеф у ворот изображает братскую встречу народов Югославии с советскими воинами. Надгробия суровы, как скалы балканских вершин, поверхность плит сглажена лишь там, где высечены имена павших — югославов и наших бойцов.
«Непознати борац», — читаешь на глыбе гранита. Кто он? Верно, русский похоронен среди однополчан в далекой, но дружеской земле. Он не забыт, югославская мать усыновила его посмертно — вот свежие цветы, положенные ее рукой.
Возле кладбища стоят три высотных здания — как три гвардейца в парадной форме, белой с голубым, — в почетном карауле.
Да, многое в столице Югославии, как и во всей стране, напоминает о скрепленной кровью дружбе наших народов...
Вы покидаете Белград. Теплоход отчаливает от Савской пристани, огибает стрелку, и вы провожаете взглядом вестника победы, салютующего судам с мирного Калемегдана. Над головами, грохоча и лязгая, нависает мост-великан. В Белград движется тяжело нагруженный товарный поезд.
Вспоминается история этого моста.
Война еще не кончилась. Наши войска по весенним дорогам устремились к Вене. Мост, взорванный гитлеровцами, выглядел огромной баррикадой железного лома, торчащей над водой.
Семь лет сооружали мост иностранные фирмы. Какой же срок потребуется, чтобы отстроить мост заново? Стали высчитывать. Получилось три с половиной года. Немыслимо. Надо скорее, скорее!
Советские инженеры понимали: стройка моста, связывающего Белград с хлебной Воеводиной, — дело срочное. Год на эту работу, не больше!
Десятки водолазов, наших и югославских, погрузились в Дунай, чтобы расчистить русло от обломков. Река по весне вздулась, разбушевалась, налетела холодная «кошава» — свирепый северный ветер. То и дело надвигались запоздалые льдины.
Однажды пробили тревогу. Водолаз Валентин Симонов застрял в чаще перекрученных балок. Течение втолкнуло его туда и заперло, словно в капкане. С ног водолаза сорвало свинцовые грузы. Он повис вниз головой.
Товарищи кинулись на выручку. Но Дунай в тот день особенно разыгрался. Вот уже семь, восемь часов висит под водой Симонов, удушливый туман заволакивает сознание. Помощь все не идет, течение с необычайной яростью отбрасывает людей. «С русским другом несчастье!» — весть достигла Славно Станоева, прозванного подводным асом. За двадцать лет работы Станоев хорошо изучил нрав родной реки. По дну ее он ходил уверенно, как по мостовой. Станоев работал далеко от моста. Его подняли на поверхность. Короткая передышка на катере, мчавшемся к месту аварии, и опять в воду. Несколько раз отправлялся водолаз на поиск.
Минул второй день, вспыхнули над рекой прожекторы.
Наконец Славно Станоев пробился к Валентину Симонову и помог ему освободиться от подводного плена.
На больничной койке Симонов пришел в себя. Врачи предписали длительный отдых и ему и его спасителю. У Станоева были родные в деревне близ Белграда. Туда на поправку и увез дунайский водолаз русского друга...
А мост через Дунай, законченный в срок, красуется и поныне как замечательный шедевр техники, как символ труда и дружбы. ...Над головой грохочут вагоны — советские, венгерские, румынские, югославские — в одной, прочно соединенной движущейся цепи.
В. Дружинин
