Шаблоны Камчатки

Волонтеры увидели на Камчатке все, что хотели. Только мусора было мало

«Я не могу дать вам работу! — инспектор Слава, с которым мы встречаемся на следующее утро, на всякий случай агрессивен. — У меня нет двадцати лопат. Сами подумайте, зачем мне двадцать лопат?» Уборщики грустно ковыряются на одной из туристических стоянок, подбирая редкие пакеты и окурки, и уже через час остаются без работы. Они отправляются купаться в термальных источниках, а инспектор вдогонку просит их подмести вокруг купален, которые выстроены вдоль реки Горячей и почему-то называются лужами. Выбираем лужу номер один и, вспоминая не к месту нормальный отпуск на море, погружаемся в очень горячую скользкую жидкость, отмахиваясь от сопливых водорослей, которые обступают тебя, как только ты делаешь первый шаг. «Скажите, а нельзя ли убрать эту тину? Очень неприятно купаться», — говорит волонтер Азалия инспектору Славе, когда мы вылезаем из реки. «Конечно, нельзя, — отвечает Слава. — Это единственные растения, которые выживают в минеральной воде. Эндемики». Я больше не задаюсь вопросом, почему люди с детства мечтают о Камчатке. Не могу вспомнить ни одной своей детской мечты — такой же конкретной, как Камчатка, — и принимаю временное решение уважать чужие мечты, не анализируя их.

«У нас там, в деревне, источники эти не любят. Купается человек, хорошо ему, а через неделю, глядишь, лежит и не улыбается уже», — все это время водитель Коля живет в своей вахтовке на автостоянке в трех километрах от нашего лагеря и ждет нас, чтобы отвезти обратно.

Мы с коллегой решили навестить Колю и застали его за спокойным созерцанием группы пьяных туристов, которые прибыли на джипе, чтобы провести уик-энд на природе. Коля не сразу начал с нами разговаривать. Я даже успела подумать, что он и вовсе не будет общаться, когда он показал на мой блокнот и спросил: «Ты что, в ФСБ пишешь?» Мы взяли этот рубеж коротким рассказом о себе, и вот водитель уже щедро делится своим опытом охотника на медведей, лосей и снежного барана. «Медведь трофейный, если его длина два сорок от носа до копчика. А если на мясо берешь, то все равно». Коля водит по Камчатке иностранных охотников, а иногда и сам охотится. Однажды он даже продал медведя за 4000 долларов. «Уже убитого?» — спрашиваю. «Уже добытого! — снова обижается он, но быстро возвращается к рассказу. — Некоторые медвежатников считают ниже, чем охотников на снежного барана. Барана труднее добывать, потому что там трофей рог, а во всем стаде может быть только один рогач — поди попади в него».

Забыв про свою недавнюю недоверчивость, Коля зовет нас в вахтовку, вручает портативную сварочную горелку, чтобы нагреть воду в кружке, отрезает по кусочку вяленого лосося и достает мобильный телефон с фотографиями трофеев. «Вот это иностранная охота, три лося и три медведя было... А это я лису кормлю пирожком, а она вся в инее... Вот шатун у меня был... А этот весенний, на три пальца было жира у него. У шатуна-то совсем не было жира...»

*****
Грифон Иванова — главная достопримечательность центрального кордона. Разумеется, если не брать во внимание потрясающий вид на вулканы, ради которого многие люди мечтают преодолеть треть земного шара. Среди гостевых домиков, построенных на деньги Всемирного фонда дикой природы, и ярко-зеленых зарослей первозданного камчатского березняка протекает ручей неожиданного цвета молодой сочной ржавчины. Инспектор Слава ведет нас вдоль ручья, и мы углубляемся в лес. По берегам ржавой реки ничего не растет: на несколько метров справа и слева распространяется мертвый марсианский пейзаж, за которым как ни в чем не бывало снова начинается лес.

Наконец мы доходим до начала ручья — небольшого озерца, бурлящего кипятком. Это и есть грифон Иванова. Не чудо природы, а геологическая ошибка — бывшая скважина, которую в конце 1950-х годов пробурили, а потом плохо закупорили. Когда пробка открылась, вода из скважины стала растекаться и убивать все живое вокруг. Минеральная вода, обнаруженная геологами, содержит в себе травертин. Это вещество ложится каменным слоем на все поверхности, на которые только может попасть. В Налычево травертин богат железом, поэтому местное чудо взаимодействия человека с природой имеет интенсивный оранжевый цвет, в отличие, например, от белых травертиновых озер в турецком Памуккале.

Купальни типа лужи стоят на той же самой минеральной воде реки Горячей, объясняет нам инспектор. Но одно дело, когда вода проходит естественный путь до поверхности земли, фильтруясь через камни и песок, и совсем другое — когда она выходит прямо из недр, вынося с собой богатый железом травертин. Спасительный искусственный ручей все время приобретает новые каменные наросты, которые меняют направление воды и стремятся выгнать ее из русла. Чтобы Земля не превратилась в Марс, инспектор Слав а ежедневно ходит на ручей с лопатой и долбит окаменевший травертин. «Недавно люди приезжали с маленькой собачкой, — рассказывает он. — Собачка городская, привыкла, видно, купаться в любых водоемах. Увидела, разбежалась и прыгнула прямо в грифон. Только тявкнуть успела и тут же пошла ко дну. Сварилась. Так что отойдите подальше от края. Температура воды 75 градусов, глубина скважины 200 метров». Мне кажется, что инспектора смешит эта история. А может быть, ему все-таки жалко собачку.

Вечером мы садимся вокруг Дениса Давыдова и его гитары, чтобы обсудить главное — зачем офисные работники приехали на Камчатку. «Просто я с детства мечтал сюда попасть. Увидеть вулканы», — отвечает он и с гораздо большей охотой переключается на историю компании, которая, по его словам, была создана только для того, чтобы стать «идеальной». Денис привез с собой 15 волонтеров, которых отобрали из 80 желающих.

Сотрудники тратят на уборку мусора свой отпуск и свои деньги — компания покупает только билеты. «Скидываемся тысяч по пятнадцать на внутренние переезды, еду. В этом году еще и на журналистов».

Первый же ручей по дороге в парк «Налычево» оказался полным нерестящейся горбуши. Местные такую рыбу не берут — она обессилена нерестом и скоро умрет сама

С нами в экспедицию отправилась профессиональный йог Лариса. Она живет в Тольятти и дружит с Ксенией, организатором экологических экспедиций. «Я сама купила билеты, но все равно сильно экономлю, когда путешествую вместе со всеми, — объясняет Лариса свое неожиданное присутствие среди сотрудников компании. — Например, парк не берет с нас деньги за проживание — мы же волонтеры».

По утрам Лариса устраивает занятия йогой для всех желающих. Позже это станет нормальной утренней привычкой, но в первый раз, пока девушки занимаются, вытащив на траву коврики из палаток и принимая странные позы, мужчины, не скрывая любопытства, наблюдают за ними из-под навеса. «Помню, как у нас на РКК «Энергия» в 149-й цех по сборке кухонных комбайнов женщины приходили работать в платьях, — задумчиво глядя на девушек, говорит Андрей, специалист по организации новых магазинов. — И когда они выходили из цеха, то выносили под платьями детали от комбайнов». Андрей расставляет ноги и делает несколько шагов характерной походкой добытчиц из РКК «Энергия».

Мы гуляем вдоль реки Горячей, а инспектор Слава едет нам навстречу на своем мопеде, который называет «мокики». «По закону нельзя одному в лесу оставаться, — говорит он. — Вот ты поскользнулся, упал и умер. Умер! А мы тут одни и зимой, и летом... Но самое трудное в моей работе — это общение с людьми. Однажды ко мне подходит туристка и говорит: «К следующему году, пожалуйста, в гостевом домике поднимите унитаз на семь сантиметров, а то у меня кишечник складывается и не может опорожняться. Запомните, говорит, мое лицо, я еще приеду». Никто из нас не желает себе судьбы инспектора природного парка, но Слава не унывает. Он работает здесь 12 лет и считает центральный кордон своим домом. «Мы разучились жить рядом с природой, — сетует он. — А случись какой-нибудь катаклизм, и выживет только тот, кто умеет костер разводить». Примеряюсь к катаклизму и понимаю, что шансов выжить немного. «А медведи — они вот у нас тут прямо и ходят». Слава прерывает лекцию по философии и машет рукой куда-то за наши спины. «Видите черные точки? Это медведица с медвежатами на той стороне реки». У меня плохое зрение, и заметить черные точки на расстоянии километра я не могу. Я смотрю в указанном направлении, вижу много черных точек, произвольно выбираю из них три, назначаю медведицей с медвежатами и радуюсь, что тема наконец раскрыта — вслед за лососем и термальными источниками. Очередь за вулканами.

«Нам не все равно», — волонтеры повторяют свой слоган то в шутку, то всерьез. Несколько окурков и пакетов собраны в мусорные мешки, которые инспектор с благодарностью принимает. Остался еще целый день, и сотрудники «идеальной компании» собираются посвятить его походу на Таловский кордон. «Тут любая радиалка двенадцать километров в одну сторону», — говорит инспектор. Итого 24 километра по камчатской тундре и березняку. К этому моменту мы уже вкусили походной жизни, убедились, что гречки и макарон на 20 человек никогда не хватает, а мыться в минеральном кипятке с эндемиками очень неудобно, поэтому я и коллега Андрей решаем остаться. К тому же журналисты сегодня дежурят — рубят дрова и готовят еду. Накормив лагерь кашей и отправив всех на прогулку, мы посвящаем себя хозяйству. Нет никакой возможности снова есть макароны, но ассортимент продуктов в оставленном нам мешке изысков не обещает. Хочется французского горячего шоколада.

В ежедневном расписании экспедиции йога появилась случайно : инструктору Ларисе захотелось побывать на Камчатке

Вокруг нас леса с подосиновиками, поля голубики и жимолости, а также внезапно появившиеся соседи по стоянке — несколько членов подмосковного туристического клуба. Они уже сутки спорят о том, можно ли греть воду на горелке, этом исчадии цивилизации, раз уж ты в походе и тебе положено готовить еду на дровах. У нас нет ни горелки, ни нормативных представлений о походной жизни, ни надежды на горячий шоколад. Мы решаем приготовить вместо макарон пасту кон фунги и к чаю конфеттуру ди фрутти ди боско. Анд рей морально готовится рубить дрова, а я отправляюсь в лес по грибы, но моментально возвращаюсь. «Ты что-то оставила?» — «Нет, я уже все нашла». Миллиард подосиновиков в пяти шагах от стоянки не требует ни малейших навыков грибника. Рад и этого стоило сюда лететь, малодушно думаю я, добавляя в обжаренные сокровища сухое молоко для имитации сливочного соуса. Волонтеры, вернувшиеся к вечеру, высоко оценят «итальянскую» кухню, а я попытаюсь прикинуть, компенсирует ли это удовольствие их моральную травму от нашего присутствия. Тем более что задача довести пасту в котелке до состояния «аль денте» все равно невыполнима.

«Жизнь без трудностей скучна и неинтересна. Коллективное преодоление укрепляет командный дух», — говорит волонтер Виктор, продавец из Нижнего Новгорода, когда мы несем свои рюкзаки обратно к автобусу. У меня развязались шнурки, а ботинки спрятаны под альпинистскими гамашами «фонариками». Чтобы завязать шнурки, нужно сначала расчехлить «фонарики», и за это время команда уйдет далеко вперед. Как и во всяких командных играх, у нас на Камчатке люди не должны оставаться одни, поэтому Виктор в роли замыкающего терпеливо дожидается, пока я все развяжу, снова завяжу и в сотый раз спрошу, зачем мы здесь.

Водителю Коле явно надоели волонтеры, и он решил сократить время нашего общения — на обратную дорогу ушло всего семь часов. От скоростного пре одоления бездорожья мы немного не в себе, но когда наконец оказываемся на перевале между Корякским и Авачинским вулканами, интерес к жизни возвращается. «Это разрыв шаблона!» — Денис указывает на ставший близким вулкан, словно опять не верит, что видит настоящую Камчатку. По мне, наоборот, все шаблоны тут как тут, все стереотипы соблюдены и даже, пожалуй, слишком строго, но для серьезного погружения в бездны логоса у нас с Денисом не осталось никаких сил.

«Это мы думаем, что тут никого, а кусок хлеба оставь — и нет его уже». Я вспоминаю слова водителя Коли, когда он давно уехал. Наступило утро, и, открыв палатку, мы обнаружили перед ней суслика на задних лапах. Оказалось, что сусликов на стоянке много и они привыкли брать еду из рук. А если рук рядом нет, то просто красть ее. Пока женский состав команды скармливал сусликам хлеб, мужчины обсуждали питательные свойства и способы отлова самих сусликов. И мужской подход оказался гораздо более перспективным. По возвращении в Москву я рассказала о нашествии сусликов своему знакомому, и он тоже умилился: «О, тот самый суслик-евражка! Помню, как-то раз мы утопили всю нашу еду, и тогда местный проводник наловил их и приготовил. Суслики спасли нам жизнь».

Во время завтрака с участием сусликов Ксения объявила, что, хотя в этой части природного парка нет воды, дров и туалета, здесь есть мусор, и можно идти его собирать. Почему-то я радуюсь возможности заняться этим делом едва ли не больше самих волонтеров и уже через полчаса обнаруживаю себя на ближайшем склоне с двумя ярко-голубыми мусорными пакетами, которые полощутся на сильном ветру. Окурки, окурки, пластиковые бутылки, окурки, клочки использованной туалетной бумаги («Ее не берем, она прекрасно разлагается», — объявил Денис, когда я с полной самоотдачей насобирала уже половину мешка), батарейки, окурки, плюшевая подушка, шерстяное одеяло, бутылка вермута, бутылка водки... Похоже, мы в трудовом экстазе разграбили чью-то заначку, и я умоляю Дениса вернуть ее на место. Бутылки возвращаются, а подушка остается в пакете — «слишком поздно». Обходя склон в поисках мусора пожирнее, чтобы скорее наполнить пакет , присоединяюсь к Ире и Мариам. Пару дней назад, сидя у костра, Ира спрашивала меня, в какой момент я поняла, что мое призвание — журналистика. От неожиданности я принялась всерьез анализировать свои многолетние проблемы с профессиональной идентичностью. На этот раз перед нами груда мелкокалиберных гвоздей, и выбирая их из старого кострища, мы пользуемся возможностью поговорить подробнее. Ира рассказывает, что параллельно с работой бизнес-аналитика оканчивает кафедру переводоведения института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета и пишет диплом об американской женской литературе XIX века.

«Мне очень неудобно за местных туристов, которые так мусорят, что людям из Москвы приходится приезжать и убирать. Ну не смешно ли? Я же не приглашаю соседа мыть свою квартиру», — Глеб Борисович Парунов, начальник отдела экопросвещения, рекреации и мониторинга природного парка «Вулканы Камчатки», ничего не понимает. Мусора, наоборот, слишком мало, и это не дает волонтерам шансов спокойно выполнять их экологический долг, не чувствуя себя бездельниками, которые просто прокатились на 121 градус долготы за счет работодателя. Я к этому дню уже полноценно сочувствую волонтерам, готова требовать от начальника отдела побольше мусора и не улавливаю, что у него к нашей миссии примерно те же вопросы, которые были у меня в самом начале. Глеб Борисович говорит, что ему стыдно. Как хозяин, обеспокоенный вторжением гостей, он обещает построить в следующем году общественные туалеты. Чтобы нам не приходилось пробираться на территорию частной туристической компании и переполнять их санитарные постройки экскрементами , которые не предусмотрены нормами эксплуатации. «На Камчатке Россия может себе позволить два с половиной миллиона гектаров пустить на национальные парки, — рассказывает Глеб Борисович. — Причем не с восстановленной, а первозданной природой». Настоящая географическая удача, думаю я, два с половиной миллиона гектаров не так просто загадить, даже если постоянно ездить по ним на джипах. К этим машинам у Глеба Борисовича особое чувство: он говорит, что если у людей есть деньги на джип, то, скорее всего, у них нет совести и они воспринимают сотрудников парка как свою прислугу.

Не все местные жители рискуют купаться в термальных источниках, но для туристов река Горячая является безусловной достопримечательностью

*****
Следующим вечером к нам пришел Михаил — сообщить, что утром мы начнем восхождение. Раньше я гнала от себя мысли о предстоящей прогулке на вершину горы, потому что никогда еще не восходила на гору и не мечтала об этом. Михаил обводит нас взглядом и сообщает, что проблем на маршруте быть не должно, потому что все мы «вроде бы люди молодые». «Подниматься мы будем семь часов, и вернуться в лагерь можно будет только в первую четверть маршрута, — угрожает он. — Когда пройдем точку невозврата и кто-то поймет, что идти дальше не может, я разверну всю группу».

«Жители Петропавловска-Камчатского ласково называют Авачинский вулкан «домашним», — написано в рекламно-информационной брошюре Глеба Борисовича. В том смысле, что маршрут этот считается туристическим, а не альпинистским, и не требует специальной подготовки. Хорошо бы не сдохнуть, отказавшись возвращаться в лагерь из ложной гордости, настраиваю я себя позитивно. Ночью перед восхождением на лагерь обрушивается ураган. Разум подсказывает, что палатка, в которой лежат люди, не сможет далеко улететь, но на всякий случай я готовлюсь разделить участь канзасской девочки Элли. Часть палаток рушится, половина волонтеров укрепляют то, что уцелело, и расселяют вторую половину, оставшуюся без крыши. Я не хочу на вулкан.

«На середине конуса вам будет гораздо легче», — кричит предводитель Михаил сквозь ветер. И для поднятия боевого духа щедро делится с нами альпинистским юмором: «А на вершине вы и вовсе познаете дзен!» Пошел седьмой час. Я успела покататься на ветре, подпрыгивая и позволяя ему отнести меня на пару шагов в сторону пропасти. Заучить, что в старых справочниках высота вулкана по-прежнему значится как 2741 метр, хотя 10 лет назад у него образовалась пробка и вулкан подрос на 10 метров, и запомнить, что в следующий раз надо брать с собой больше шоколадных конфет. На середине конуса — последнего и самого крутого сегмента горы — мной овладел настоящий животный страх: гора стала казаться слишком большой, путь обратно — слишком длинным, а путь вперед — совершенно бессмысленным. Не сказать чтобы раньше все выглядело иначе, но сейчас пугало сильнее. Во время очередной передышки бизнес-аналитик Ира спросила меня, как дела. «Вообще-то плохо», — честно сказала я. «Тебе не нравится?» — удивились вслед за Ирой остальные участники восхождения на 2751 метр. «А что здесь может нравиться?» Пришло время, наконец, услышать ответ.

Опираясь на альпеншток и сильно подавшись вперед, чтобы преодолеть наклон конуса, Ира объясняет , что в Европе все одинаковое, что ей надоело однообразие отпускного досуга, его гостиницы и рестораны и что поездка на Камчатку, палатка и костер — это хорошая альтернатива обычному отпуску. Я пытаюсь возразить, что Европа бывает разной. Но вообще-то я все понимаю. И даже почти согласна. А главное — я, наконец, восхожу.

Мне открывается инопланетный вид на черную вулканическую пробку в окружении лимонно-желтой кристаллической серы, я гуляю в облаках сероводородного пара и на какие-то полчаса перестаю задавать вопросы.

«Фотоаппарат есть? Доставайте скорее!» — хором кричат Катя и Гурам, указывая в лобовое стекло своего джипа. Я вижу только половину огромной луны яркооранжевого цвета. Я часа два как слезла с вулкана, не успела со всеми попрощаться, у меня сел телефон, а фотоаппарата никогда не было. Катя и Гурам везут меня в гостиницу при аэропорте, а остальные завтра переедут к океану и еще неделю будут убирать мусор: на пляже его всегда много, заверили волонтеры. «Здесь начинается Россия». Мои новые знакомые на джипе показывают не на луну, а на постамент с бронзовыми медведями на въезде в Елизово. Местные всегда видят не то, что приезжие. Медведица держит в зубах большую красную рыбину, за ней идет медвежонок. Памятник поставили в прошлом году в рамках ребрендинга Камчатки, и он сразу стал символом местности и зажил свойственной символу бурной жизнью. Сначала коммерсанты наладили производство брелоков с изображением бронзовой медведицы, потом вандалы оторвали от медведицы красную рыбу.