 Рядовой гренадерской роты 8-й линейной полубригады Великой армии из одноименного клуба готовит оружие к предстоящему сражению. Солдат находится на отдыхе в лагере, поэтому одет не в полную униформу |
Военно-историческая реконструкция как игра, болезнь и настоящая жизнь
Император российский Александр I задумчиво и как-то немного боком едет на коне по асфальтовой дорожке вдоль батареи Раевского. Семья туристов в панамках провожает взглядом его треуголку, шитую золотом литеру «А» на седельном уборе, но, видимо, не узнав известное по портретам немного одутловатое лицо, так и не решается расчехлить фотоаппараты.
Сотрудник Бородинского заповедника Борис ведет нас по той же дорожке в обратном направлении — к соседнему полю, где должно что-то происходить, что именно — никто не знает. «Реконструктор — это медицинский диагноз. В него входят нарциссизм, эгоцентризм и такое прочее. Это как, знаете, есть такие парни, которые перед бабами обнажаются? Ага, эксгибиционисты. Ну а реконструкторы, наоборот, наряжаются».
Борису, как и всем здешним сотрудникам, с реконструкторами приходится сталкиваться относительно редко. Большие исторические реконструкции проходят здесь всего трижды в год: в мае праздник «Стойкий оловянный солдатик», на который мы и приехали, собственно «Бородинское сражение» в начале сентября и октябрьский слет «Москва за нами» — это уже по событиям Второй мировой. Но каждый раз встреча незабываема: тысячи человек из разных городов с конями, ружьями, пушками и саблями размещаются на окрестных полях, переодеваются в униформу в соответствии с историческим периодом, отключают мобильные телефоны и несколько дней живут в походных лагерях, стараясь соблюдать все особенности быта — от устройства палаток до приготовления еды.
Наконец мы добираемся до соседнего поля. Оно заполнено людьми в военной форме — красные комиссары и белогвардейцы времен Гражданской войны, кавалеристы обеих отечественных. Важное мероприятие, пусть даже оно посвящено войне 1812 года, дает повод собраться реконструкторам разных эпох. Мелькают околыши всех цветов, нашивки казачьих объединений. Строгого вида мужчины в камуфляже и армейских берцах водят за руку не менее камуфлированных детей. В гражданском, кроме нас, практически никого нет, разве что некоторые женщины: в объектив камеры нашего фотографа настойчиво пытается попасть завитая красавица в невероятном лиловом платье с кружевным зонтом в тон. Из динамиков льется песня, что-то на тему «зачем казаку добрый конь». Под залихватский посвист двое в высоких хромовых сапогах пляшут вприсядку, тут же по краю поля проходят соревнования по джигитовке и рубке лозы. Все это больше походит на военно-патриотический слет, чем на реконструкцию Бородинского сражения, но в стороне я замечаю мужчину, одетого не в хаки, а во что-то более подобающее событию: белые рейтузы и сине-красный мундир с золотым шитьем и эполетами. На носу у него очки в круглой железной оправе а-ля Пьер Безухов.
Слева: Артиллерист Гвардейской конной артиллерии Великой армии, представитель клуба «Служивый» из города Пушкино
Справа: Палатки лагеря гренадерской роты 8-й линейной полубригады французской армии полностью воспроизведены по технологиям начала XIX века: никакой синтетики и полиэтиленовых тентов
Человек оказывается Андреем Шильдбахом, товарищем (то есть рядовым) Литовского уланского полка. В обычной жизни Андрей финансовый консультант, успешно ведущий дела в Москве и Лондоне, а в прошлом историк, сотрудник Института стран Азии иАфрики. Шильдбах — известная военная фамилия. Прадед Андрея, Константин Константинович Шильдбах-Литовцев, был генерал-лейтенантом царской армии, георгиевским кавалером, во время Первой мировой он командовал лейб-гвардии Литовским полком, сформированным Александром I как раз накануне войны 1812 года.
Впрочем, эту семейную историю я узнаю позже, изучая реконструкторские форумы, а пока вооруженный индийской саблей Андрей (кавалерист в отличие от своего пехотного предка) адресует меня с расспросами к своему командиру. Мы в армии и должны соблюдать иерархию. Если командир реального лейб-гвардии Литовского полка взял себе фамилию Литовцев, то реконструкторским Литовским уланским полком командует майор с не менее подходящей фамилией — Уланович. Он, однако, где-то далеко, в лагере. Тогда Шильдбах подводит меня к представительному седовласому мужчине: «Это полковник Александр Иванович Таланов, легенда реконструкторского движения».
Вообще-то подобные рекомендации в реконструкторской среде нужно воспринимать с осторожностью. Между клубами, которых в России несколько десятков, не всегда простые отношения. Они конкурируют между собой не из-за денег — хотя почти все здесь делается на средства участников, — а скорее за авторитет. К исторической аутентичности и клубной принадлежности относятся очень ревностно.
Рассказывают, что несколько лет назад на главной, бородинской, реконструкции появился прекрасный, яркий, как будто с иголочки одетый, русский кавалерист. Фотограф заповедника снял его и поместил на рекламный плакат Бородина. Это привело к скандалу: всадник, как оказалось, был залетный, неизвестно откуда взялся и не состоял ни в каком клубе, а костюм его выглядел аутентичным только в представлениях местного фотографа. Таких здесь презрительно называют «эсэсэрами», от ССР — сам себе реконструктор. Для реконструкторов это как если бы на рекламу слета байкеров поместили Васька на «Урале», вчера купившего на барахолке куртку с паленой нашивкой Hells Angels.
— Реконструкция в Европе появилась намного раньше, чем здесь, — рассказывает полковник. — Наши знакомые ребята служили офицерами в группе советских войск в Германии в 1980-е. Посмотрели, что немцы творят, и сами стали участвовать. Договорились с командованием, привлекли солдат, пошили костюмы. А потом двое ребят приехали в Москву в отпуск и показали нам. Говорят, хорошо бы и здесь такое сотворить. Я тогда был членом военно-исторического клуба. Мы обратились в ЦК комсомола, там долго думали, но в итоге поняли, что движение очень перспективно. Оно решало и вопрос патриотического воспитания, и вообще отвлечения молодежи с улиц — весь комплекс. В общем, дело было подхвачено и организовано. Вопросы тогда решались просто — путем директив. Разговоры начались в 1987-м, в течение года народ пошился — и поехало.
— А пошиться в то время, наверное, было сложно?
— Невероятно сложно, потому что никто не знал, как это сделать. Картинки были. В музеях что-то было. Но вот в музее стоит манекен в форме, а как это выглядит сзади? А все расстояния? А пуговиц сколько должно быть расстегнуто? А галстук, — показывает свой в виде завязанной узлом черной ленты, — внутрь или наружу? А рубашка? В итоге договорились с музеями, запасниками, централизованно обмеряли, сделали выкройки, разогнали их по стране.
У каждого собеседника я первым делом спрашиваю, кем он является в реальной жизни. Я приехал сюда с мыслью, что реконструкция не более чем немного инфантильное хобби, игра в солдатики для взрослых мужчин, над которой они и сами при случае готовы посмеяться. Что-то вроде рыбалки, в которой рыба — попутное и необязательное удовольствие. Но полковник Таланов настолько органичен в своем отлично сидящем мундире, что, задавая ему вопрос о настоящей профессии (ответ: «Журналист, а точнее издатель»), я совсем не уверен в уместности слова «настоящей». К полковнику подбегает адъютант, козыряет и сообщает, что штабное совещание по завтрашнему сражению состоится через полчаса под березами у Шевардинского редута.
Слева: 24-й легкий пехотный полк Великой армии - представители клуба «Служивый» из города Пушкино
Справа: Александр Таланов , полковник Московского гренадерского полка . Таланов — член Совета Международной военно-исторической ассоциации , президент клуба «Офицерское собрание»
Совещание проводит один из формально главных людей в российской реконструкции, президент Международной военно-исторической ассоциации Александр Валькович. Едва завидев фотокамеру и блокнот, он грозно машет на нас руками. Сражение с журналистами быстро выиграно, я даже не успеваю выяснить, в каком Александр звании (по эполетам определять еще не умею). Впрочем, про Вальковича говорят, что «ниже Багратиона он не ездит». Кстати, известными историческими персонажами — Александром, Наполеоном, Кутузовым — обычно становятся не за боевые заслуги, а за портретное сходство. Александр I, которого мы встретили в самом начале, у российских реконструкторов постоянный: уж больно похож на царя Андрей Малов. Есть и свой корпулентный Кутузов. А вот Наполеона нет: подходящего по росту и осанке человека в наших клубах пока не нашлось. На большинстве крупных реконструкторских событий мира Наполеона изображает малоизвестный американский киноактер Марк Шнайдер (играл в сериале «Санта-Барбара»). Правда, здесь его сегодня нет.
Штабные секреты не для наших ушей, и мы идем к артиллеристам: на батареях, русской и французской, как раз чистят орудия после обмена холостыми, но от этого не менее громкими тренировочными залпами.
Орудия у артиллеристов свои, самодельные. Пушка, к которой мы подходим, сделана из распиленного танкового ствола. Спрашиваю у командира русской батареи, можно ли стрелять боевыми. «Нет, — смеется он, — а почему, я вам не скажу». Вообще, оружие у реконструкторов частью настоящее, а остальное хоть и самодельное, но близкое к боевому. У многих есть антикварные сабли, некоторые даже соответствующей эпохи . На холодное оружие оформляются официальные документы, а вот с огнестрельным проблема: ни под какие законы оно не подпадает. Артиллеристы рассказывают, что пушку у них несколько раз изымала полиция, но всякий раз орудие возвращали.
Первый вопрос к французским артиллеристам, естественно: «Почему Франция?» Улыбчивый Вадим, в жизни сотрудник банка, объясняет: «Наполеон нес свободу народам. Я выбрал для себя ту армию, которая сражалась за близкие мне ценности, по большому счету демократические». «Да, получается, мы вроде как диссиденты, — добавляет кто-то, — и вообще, ненавидим русскую палочную муштру!» На ум сразу приходит президент Валькович — вот уж он, пожалуй, палочной муштры не стесняется. Мне в руки суют золингеновскую саблю 1799 года: «Ты посмотри, какой баланс! Ручка — эбеновое дерево!» Усатый бригадье Александр помимо завидной сабли обладает настоящим орденом Почетного легиона 1803 года. И то и другое куплено на интернет-аукционе. Награды здесь носят многие, часть из них — копии и оригиналы исторических орденов, остальное — реконструкторские награды: специально придуманные в клубах знаки отличия, которые выдаются, например, за участие в слетах и другие заслуги.
Слева: Оригинальная сабля конца XVIII — начала XIX века мастера Иоганна Шиммельбуша, Золинген
Справа: Катя, воспитанница конно -спортивного клуба «Русская кавалерийская школа «Гусар» в мундире кадета Дворянского эскадрона
— А вы кто по специальности?
— Инженер-геодезист, но сейчас — госслужащий.
— Госслужащий-диссидент получается?
— Тсс! Мы сейчас не об этом!
Батарея дружно смеется. Все они — уже не очень молодые мужчины — абсолютно счастливы. Еще бы: мобильные телефоны отключены, мира после 1812 года не существует и жизнь не подчиняется никаким внешним правилам, кроме устава.
Неподалеку от батарей разбиты два лагеря: французский и русский. В первом стоит гренадерская рота 8-й линейной полубригады Великой армии. Пока одни гренадеры ставят парусиновые палатки, другие валяются в сене и курят. Навстречу нам поднимается капрал Денис Баринов. Гостеприимный Денис рассказывает, что их клуб, филиалы которого помимо России есть во Франции, Бельгии, Германии и Чехии, реконструирует историческое подразделение один к одному. Все должности от командиров до рядовых заняты, и вступить в клуб можно только на место кого-то выбывшего. Лагерный быт абсолютно аутентичен. Еду готовят по рецептам того времени — сырный суп, похлебка из лука и хлеба — в котелках на костре. Даже курево как тогда — длинные трубки. Возле костра валяется несколько бутылок без этикеток. Спрашиваю про алкоголь — все-таки мужская компания, на природе, в выходной день.
— Норма вина по уставу — 250 граммов в день на человека, — объясняет Денис. — Плюс в зависимости от региона могло быть до 100 граммов крепких напитков. Это то, что положено. Понятно, бывает, что солдат где-то сам добыл. Но у нас с этим очень строго: ты представляешь клуб и должен быть в порядке, а если хочешь отдохнуть, пожалуйста: шашлычок и все остальное — на даче.
Денис собирается через месяц на реконструкцию сражения при Ватерлоо, я тоже там буду, и мы обмениваемся телефонами.
В соседнем русском лагере накрыт стол, уже не такой аутентичный. Усатый человек в лихо сдвинутой на затылок папахе разливает по стаканам водку «Журавли». На нас смотрят хмуро.
— Вы же видите — у нас полковое совещание. То есть мы вас, конечно, не прогоняем, но лучше бы вам прийти в другой раз.
Артиллеристы батареи 1-го Пионерного полка русской армии, клуб «Лемминги», Москва
В паре километров от Шевардинского редута, на поле, где обычно проходит главная бородинская реконструкция, идут тренировочные «маневры». Сержант муштрует роту русских пехотинцев с мушкетами: «Ложь! На пле-е-ечо! Товсь! Кладь! Пли!» Рядовые откусывают уголки бумажных пакетов с порохом, засыпают темный порошок в ствол и нервничают перед выстрелом, опасаясь гнева сержанта, если мушкет даст осечку. Артиллеристы осторожно спускают с горки пушку. Троица кавалерийских офицеров негромко совещается о чем-то, пока их кони пасутся в высокой траве. Приехав сюда, я был готов увидеть балаган, развлечение для туристов, но в итоге, наблюдая с холма за маневрами, чувствую себя корреспондентом военно-полевого листка, попавшим в дивизию накануне решающего сражения. Игра, сверхидеей которой еще комсомольские аппаратчики видели воспитание патриотизма, оказалась достаточно сложной, чтобы вместить и другие убеждения. С одной стороны, муштра на маневрах, люди в камуфляже и современные казаки, явно видящие себя спасителями отечества. С другой — господа, выбравшие вертикальный триколор не за красоту, а по уму и сердцу, тем самым поддержав двухсотлетнюю русскую традицию восхищения Наполеоном. Все это создает нерв, неигровой подтекст личных убеждений, особенно уместный здесь, на зеленых бородинских полях, в стране, в которой военная история всегда была основой национальной идентичности. И к этому не получается относиться несерьезно: реконструкция работает, и я невольно стал ее частью. Борис был прав: реконструктор — диагноз, и болезнь эта, очевидно, заразна.
Фото: Иван Куринной
