(Из записок топографа)
Как-то утром ко мне пришел коренастый парень в полинявшей брезентовой спецовке, поношенной кепке и литых резиновых сапогах. Он посмотрел на меня единственным голубым глазом, улыбнулся и протянул записку от начальника экспедиции.
— Ну.что ж, Алексей, — сказал я, прочитав направление, — пойдешь сегодня с нами в поле. Возьми вон тот топор под крыльцом.
Алексей поднял топор, поморщился и положил на прежнее место.
— Я свой топорик принесу.
— Приноси свой, — согласился я. — Еду возьми. Домой вернемся поздно.
По дороге к лесу я стал было объяснять Алексею его обязанности.
— Знаю, что делать, — с улыбкой перебил он меня.
Работал Алексей ловко. Ни одного лишнего взмаха.
Движения его были настолько размеренны и четки, что можно было вести подсчет: «Раз, два, три...»
Другую визиру — узкую просеку в противоположном направлении — рубил Василий, напарник Алексея. И хотя лес на его участке был не густой, рубка продвигалась медленно. По одному и тому же дереву, толщиной в оглоблю, он ударял по нескольку раз.
— Василий, ты топор сегодня точил? — не удержался я от вопроса.
— Нет, — глухо признался он.
— Чувствуется...
Из ельника вышел Алексей.
— Прорубил на двести десять метров.
— Как это ты определил так точно? — поинтересовался я.
— Просчитал шагами. Сто тридцать моих равны ста метрам.
— А мы сейчас проверим. Возьми рейку и поставь ее сначала в середине визиры, а затем в конце.
По черным шашечкам рейки я отсчитал расстояние до конца визиры. Получилось двести девять метров.
«Лучшего рабочего мне и не надо», — подумал я.
А Василий все продолжал тюкать тупым топором, доламывая ногой недорубленные деревья.
Вернувшийся Алексей крикнул ему:
— Эй, Василий, ты что так долго возишься?
— Забыл топор наточить, — пояснил я.
Алексей поднял с земли свою сумку от противогаза, из которой торчало горлышко бутылки с молоком, достал оселок.
— Иди-ка сюда! Топор наточу!
Спотыкаясь о свежие пеньки, Василий направился к нам.
— Визиру захламляешь. Трудно порубки собрать и отнести? — сказал Алексей.
Василий молча отдал топор.
— На ночь замачивать надо, а то слететь может, — деловито осматривая топор, говорил Алексей.
С приходом Алексея в бригаду работа у нас стала продвигаться быстрее. И Василий, глядя на него, сделался расторопнее. Я начал доверять рабочим самостоятельную рубку визир.
Все было готово к выходу в поле. Но на съемку мы не пошли. Мои планы расстроил Алексей.
— Мне сегодня надо сходить к начальнику экспедиции.
— По какому вопросу?
— Надо в паспорте сделать отметку о приеме на работу.
— Ну это вовсе не срочное дело.
— Нужно сегодня, — стоял на своем Алексей. — Все равно нынче короткий день — суббота. Только выйдешь — и обратно.
Трудился Алексей добросовестно, и я согласился его отпустить.
— Ладно. Иди. У меня накопилось много камеральной работы.
С этих пор под разными предлогами Алексей стал часто отпрашиваться: то ему необходимо было сходить в поселковую милицию, то побывать у врача, то заготовить сена на зиму. Да и работал он теперь как-то вяло, без прежнего огонька.
Мы делали съемку леса. Мохнатые ели раскинули ветви. Тяжелые шишки светились на солнце. Я заметил, что многие деревья были без макушек, и высказал предположение, что они оторваны при артиллерийском обстреле или бомбардировке во время войны.
— Спилены, — опроверг мои предположения Алексей.
— Зачем же их спилили? — поразился я.
— На продажу. В Ленинграде под Новый год елки с шишками ценятся дороже, — сказал он таким тоном, словно сам спилил их.
Алексей внимательно осмотрел неповрежденные ели, как бы подсчитывая, на сколько здесь можно еще продать.
— Это же варварство! — возмутился я. — Так можно, весь лес извести.
— Лес большой. Всем хватит, — ухмыльнулся Алексей.
Его ухмылка неприятно подействовала на меня, и я вспоминал о ней в продолжение всего дня.
Я встал пораньше, чтобы до прихода рабочих успеть вычертить снятый накануне рельеф. Раздался стук в дверь. Вошел лесник, высокий пожилой человек с окладистой бородой.
— Сегодня обходил свой квартал и увидел пять сосен-столеток, срубленных по одной линии. Вот и зашел узнать: не по вашему ли приказанию?
— Нет, Федор Петрович, наши рабочие рубят мелкие деревья.
— Пони-ма-ю... — протянул лесник. — Сосны были одно загляденье! Ну, извините. До свидания.
В напряженной работе незаметно пролетело лето, и утвердилась в своих правах осень.
Мы молча брели по раскисшей от дождей дороге, то спускаясь в глубокие, заросшие кустарником лога, то поднимаясь на бугры. Литые резиновые сапоги от налипшей глины казались пудовыми. Шедший сзади меня Василий грустно проговорил:
— Вот уже, считайте, и зима наступила.
— Это в октябре-то? — усмехнулся Алексей.
— Вчера зайца видел, — продолжал Василий, не обращая внимания на его тон. — Косой успел поменять свою шубу. Верный признак.
И только он произнес эти слова, как из придорожной канавы выскочил зайчишка и, трепеща коротким хвостиком, во весь дух поскакал по косогору.
— Ружье бы сейчас! — сверкнул глазом Алексей. — От меня не ушел бы.
«Да, уж ты не промахнешься», — с некоторой неприязнью подумал я.
— Хорошо, что мы завтра закончим планшет, — сказал Василий.
— А я завтра не смогу пойти с вами, — хмуро отозвался Алексей. — Мне надо мать везти в больницу.
— Что с ней? — спросил я.
— Ногу вывихнула.
— Ладно. Тогда мы с Василием завтра займемся камеральной работой.
Утро следующего дня выдалось хмурое. Большими хлопьями падал снег. Поручив Василию проверить полевые журналы, я отправился в соседний поселок. Дорога шла лесом. Идти было тяжело, ноги увязали в снегу.
Сзади послышался скрип полозьев. Когда сани поравнялись со мной, я увидел лесника Федора Петровича.
— Утро доброе. Садитесь, подвезу, — остановил он лошадь. — Когда заканчиваете?
— Завтра.
Лесник к чему-то прислушался. Я уловил тонкий, звенящий звук ножовки.
— Пойдемте поймаем на месте преступления.
— Кого? — не понял я.
— Понимаете пилит тут кто-то молодые березы на черенки для лопат. Отпилит черенок и воткнет березу в снег. Попробуй узнай, что она спилена. Так до весны и простоит в снегу!.. Сколько молодого леса извел! — с гневом закончил лесник.
Мы пошли на звук ножовки.
Уже издали я узнал Алексея. Он был так занят работой, что не слышал, как мы приблизились. Заметив нас, растерялся.
— Это у тебя мать заболела? — укоризненно сказал я.
— Ах ты, стервятник! — возмущался лесник. Алексей оправился от растерянности и осмелел:
— Чего ты разошелся, Гордеев. Это не твой участок.
— Лес государственный! — вскипел лесник. — Вот мы составим на тебя акт.
— Штрафуйте, — с усмешкой ответил Алексей.
— Послушай, зачем ты заготовил столько черенков?— спросил я.
За Алексея ответил Гордеев:
— Спекулировать будет.
Мы подсчитали нанесенный Алексеем ущерб и составили акт.
Алексей закурил папиросу. Не докурив, бросил в снег.
Федор Петрович поднял окурок и внимательно осмотрел. Затем достал из своей сумки коробку из-под папирос. На дне ее лежал окурок с точно такими же вмятинами.
— Так вот кто срубил и те пять сосен, о которых, помните, я вам говорил.
— Подумаешь, следователь нашелся! — неестественно рассмеялся Алексей. — Хлипкие доказательства.
— А вот посмотришь, какие хлипкие, — повысил голос Гордеев. — Мы отошлем эти две папиросы на экспертизу.
Ни слова не говоря, Алексей пошел прочь.
— Он и устроился-то к вам, чтобы иметь штамп
в паспорте, под его прикрытием совершать подлые дела. Оборотень! — сказал Федор Петрович. — Это браконьер хитрый, умеет маскироваться!..
О. Чистовский
