Я фотограф, моя задача — показать животных в привычной для них среде. Задача благодарная, но и нелегкая, зачастую даже утомительная, требующая немалой затраты времени.
Некоторые ценные виды животных встречаются все реже и реже. Возможно, главным образом поэтому я задумал отправиться в Арктику — на Шпицберген и Аляску: хотелось увидеть и с помощью фотоаппарата запечатлеть тамошнюю фауну, которой грозит уничтожение. Прежде арктические области были заповедными, мороз не очень-то пускал охотников, и удивительно богатый животный мир севера свободно развивался по законам природы. Немногочисленные охотники и зверобои, кочевавшие в тех краях, не нарушали природный баланс. Для своего пропитания они убивали очень мало полярных зверей.
В наши дни положение быстро изменилось. Самолет доставляет туристов в самые далекие уголки. Богатые люди могут за несколько часов перенестись в глушь, куда еще не проникла цивилизация. Охотник-любитель приземляется чуть ли не рядом с дичью, ему нет нужды подвергаться лишениям и риску. Охотник выходит из самолета, стреляет и с триумфом возвращается домой, чтобы украсить гостиную шкурой медведя или головой моржа. А его «отважный» приятель стоит на палубе роскошной яхты и убивает плывущего в море совершенно беззащитного белого медведя...
Побоище
Пара желтых рукавиц, два круглых черных глаза бинокля, черный взлохмаченный чуб — вот и все, что виднеется там, где стоит Джо Словокок. Одетый в белую парку, он с макушки тороса изучает сливающуюся с мглистым горизонтом поверхность моря, ослепительно белую от скопища льдин.
Джо ищет черные пятна на льдинах. Уже двенадцать часов подряд он снова и снова поднимается на торос и обводит биноклем горизонт. Впрочем, сейчас Джо пристально смотрит в одном направлении. Вдруг его рука описывает дугу, точно маятник. Все сидящие в лодке дружно кивают. Стряхнув со своих муклуков (обувь из тюленьей шкуры) снег и лед, Джо мягко прыгает в лодку, и его отец, старик Чарли, ведет ее узкими протоками меж льдин туда, где обнаружено черное пятно.
Стоя на носу, Джо Словокок рукой показывает отцу, сидящему за рулем, куда править. Глухо рокочет мотор, лодка пробирается через ледяной лабиринт.
Мы молча смотрим вдаль. Мой спутник-калифорниец мечтает, наверное, о новом охотничьем трофее: могучей голове моржа. Американец из Сиэтла тоже собирается увезти домой, в свой личный музей, голову с метровыми бивнями...
Закон гласит: «Эскимосы могут в любое время года охотиться на моржа для пропитания. Шкуры и клыки они могут оставлять себе, продавать или использовать для меновой торговли». Но я скоро убедился, что и эскимосы не очень строго придерживаются закона. Да и кто с них спросит: ни в поселениях, ни во льдах нет инспекторов. Закон написан и утвержден далеко на юге, людьми, которые в глаза не видели живого моржа. С точки зрения эскимоса этот закон — мертвый параграф, измышление, совершенно не относящееся к действительности.
Вот между двумя торчащими льдинами что-то качается на воде, точно буй. Мы подплыли ближе, и я разглядел: обезглавленная, вздувшаяся туша моржа — охотникам были нужны только клыки. А вот на плоской льдине по соседству — еще две огромные обезглавленные туши...
Опустив руку, Джо Словокок присел. Охотники взялись за винтовки. Чуткая моржиха услышала рокот мотора. Но никто не стал стрелять по ней. Она быстро подтолкнула своего детеныша — бульк! — и оба исчезли в глубине. Чарли Словокок рассказал нам о том, как любовно моржихи относятся к своему потомству. Однажды он видел, как огромная мама обнимала малыша передними ластами, кормила его молоком, потом они затеяли игру. Моржиха поднимала малыша и подбрасывала его, пока он не скатился на лед и не плюхнулся оттуда в воду...
Снова приклады взметнулись к плечам. Нет, это просто «угурк» — тюлень, задремавший на льдине. При нашем появлении он поспешил нырнуть в море. Рядом в маленькой пещерке лежал белый тюлененок. В последний миг мне удалось спасти малыша под предлогом, что я хочу его сфотографировать. А то один из охотников уже занес над ним багор... Скупщики платят сто долларов за тюлененка.
Прошло еще три четверти часа. Наконец Джо Словокок радостно улыбнулся, и его раскосые глаза превратились в щелочки. Все в лодке привстали и — увидели!
Метрах в ста — ста пятидесяти от нас вплотную друг к другу лежали моржи, целое стадо. Они сопели и храпели во сне. Вот взметнулись ослепительно белые клыки, но тут же гора мяса опять сонно повалилась на бок.
В лодке лихорадочное возбуждение. Охотники еще раз проверяют винтовки, на нос передают гарпун. К нему привязан канат из моржовой кожи, прикрепленный другим концом к надутой воздухом тюленьей шкуре. Гарпун бросают, когда есть опасность, что подстреленный морж утонет: надутая шкура позволит своевременно подобрать добычу. С выключенным мотором лодка подошла к цели с подветренной стороны. Нас отделяло от моржей метров десять.
И тут стадо проснулось! Звери подняли головы, заворчали, заревели, закопошились, силясь сдвинуться с места. Будь там один морж, он мог бы уйти или занять оборонительную позицию, но в стаде, объятом паникой, все мешали друг другу, началась суматоха.
Когда раздались выстрелы, моржи сплошной лавиной рухнули в море. Чарли Словокок запустил мотор. Надо было тотчас уводить лодку: раненые моржи решительно идут в атаку. Вода кругом бурлила, взбиваемая ластами, со всех сторон торчали фыркающие головы моржей.
В полутора метрах от нас вынырнул грозный зверь, готовый зацепить бивнями борт лодки и опрокинуть ее. Прямо в пасть моржу полетела ручная граната(!), взметнулся фонтан воды, на поверхности моря расплылось пятно крови. От волнения мы все позабыли про гарпун.
Два моржа еще лежали на льду.
Теперь весь огонь сосредоточился на них. Один морж так и остался на льдине, но второй, напрягая последние силы, скатился в воду и пошел ко дну.
Пять-шесть животных, фыркая, метались по воде, словно подыскивая позицию для атаки.
Два молодых моржа с короткими бивнями вскарабкались на льдину по соседству и уставились на нас...
Побывав в этой охотничьей экспедиции, я хорошо понял опасения ученых, что морж скоро будет истреблен. Некогда в северных водах обитала стеллерова морская корова — теперь она исчезла с лица земли. Без самых серьезных мер в международном масштабе нельзя предотвратить это истребление животных...
Русские власти по ту сторону пролива ввели строгие правила промысла. Вся ответственность летит на капитане судна, только один стрелок может вести огонь по зверю. Расточительство строго карается. Там не приходится опасаться, что морж будет обезглавлен ради одних бивней. К тому же на Чукотском полуострове не бывает богатых туристов, желающих украсить свою виллу моржовыми бивнями.
В гостях у моржей
Морж — зрелище внушительное. Это знает всякий, кто видел в зоопарке этакую четырехметровую тушу, весом в тонну, с двумя белыми бивнями почти метровой длины, торчащими из неожиданно маленькой головы.
...На узком берегу острова Круглого лежало вповалку около двух тысяч моржей. Их могучее сопенье и рев смешивались с хором птичьих голосов, доносившихся с многочисленных карнизов на скалах, и шипеньем прибоя, гладившего береговую гальку. В море Ослепительно сверкали белые бивни, тяжелые туши поднимались у берега над гладью воды и ползли через спящих. Издали эта розовая масса напоминала вскипающий кисель.
Нагруженный фотоаппаратами и штативом, одетый в костюм защитного цвета, я полз, прижимаясь к скале.
Морж близорук и плохо слышит, но обоняние у него отличное. Я боялся, что стадо учует меня, что какой-нибудь зверь приметит мой силуэт на фоне редких клочков травы или птичий гомон насторожит моржей. Оказалось, однако, что они слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на меня. Я спокойно работал, делая снимки. Расстояние двадцать метров... ближе... ближе... Уже можно рукой дотронуться! Ближайшие от меня моржи крепко спали, громко храпя, только один гигант бодрствовал, потирая усы ластами. А возле воды шла непрерывная возня — вновь прибывающие не давали покоя тем, кто их опередил.
Вот огромный самец с могучими бивнями выбрался из воды и пополз через спящих. Они были отнюдь не рады этому, и мощные бивни ударили по тугой шкуре. Этот удар послужил началом «цепной реакции», которая прокатилась по всей бурлящей массе. Разбуженный ударом морж спросонок атаковал соседа, тот сорвал злость на следующем — и пошло под аккомпанемент мычания и рева. Морж кажется медлительным и неуклюжим, но, когда дело доходит до схватки или зверю грозит опасность, он двигается с поразительной быстротой.
Морж обитает вдоль кромки льдов и кочует вместе с ней.
Старики и молодые самцы, изгнанные из стада более сильными соперниками, проводят лето на острове Круглом, богатом всякого рода моллюсками. Моржи соскребают бивнями со дна устриц и мидий, а набив, брюхо, выходят на берег отдыхать.
Весь июль, август, сентябрь они спят бок о бок на скалах и на береговой гальке. И загорают, хотя солнце здесь не такой уж частый гость. Когда зверь лежит на берегу, кровь разогревается и проникает в тончайшие капилляры в коже. После нескольких дней на воздухе эти обычно буро-черные животные становятся красными или розовыми.
Остров Круглый — последнее на американской стороне Берингова пролива лежбище моржей. Три года, назад его объявили заповедником. К сожалению, власти, из-за того, что остров труднодоступен, не могут строго следить за соблюдением запретов. Весной 1961 года было застрелено не меньше сорока моржей. Только бивни интересовали браконьеров. Обезглавленные туши несло течением к полуострову Нушагак, их наблюдали с лодок и самолетов.
Медвежий пир
Когда по рекам Аляски поднимается для нереста лосось, лихорадка овладевает не только людьми. В июне — июле с гор спускаются медведи, которым тоже хочется попытать счастья в рыболовстве. И мы с моей одиннадцатилетней дочерью Пиа решили посмотреть, не знает ли мишка каких-нибудь рыболовных методов, которые неизвестны нам.
Из Анкориджа мы вылетели на самолете через полуостров Кенай, где все гуще вздымается лес нефтяных вышек. Прежде здесь рос густой хвойный лес, водилось множество карибу. Много лет назад лесной пожар уничтожил деревья, на их месте появились заросли березы, ивы и ольхи. Карибу исчез, зато сюда пришел огромный лось, который наряду с лебедем стал как бы живым гербом Кеная. А теперь животных теснят строители дорог, добытчики природного газа, разведчики нефти и спекулянты строительными участками. Нефтяная лихорадка в разгаре, как некогда золотая лихорадка в Клондайке.
...Широкое устье реки Макнил окружают заросли, трясины и безлесные откосы. Перед самой бухтой Кемишакрека совершает несколько скачков. Мы сделали круг-другой над перекатами. Уже сверху мы увидели, что прилетели вовремя. На камнях между пенных струй нам удалось разглядеть четырех-пятерых мишек. К реке с обеих сторон спускались по откосам звериные тропы.
Мы условились с пилотом, что он прилетит за нами через десять дней, если позволит погода. По соседству с пещерой, где разместилась наша кухня, поставили две палатки. За час с небольшим лагерь был готов. Стол из плавника, лавка из бревна, под сводом пещеры растянуто несколько лесок — сушить одежду. Затрещал костер, гул самолетного мотора стих вдалеке. До ближайшего жилья — сто пятьдесят километров.
Совсем рядом с палатками текла река. В прилив она достигала в ширину трехсот метров. В отлив почти все ложе реки обнажалось — песок и глина... Белоголовые орлы расхаживали кругом, подбирая подохшую: после нереста рыбу. Поодаль берег плавными уступами поднимался вверх, к голубым, окутанным мглою горам, испещренным пятнами грязного снега. Пригорки пестрели цветами. Особенно нравился нам усеянный темно-красными цветами рододендрон.
Погода и ветер с утра решали, какое место возле перекатов мы выберем для наблюдений. С южной стороны мы облюбовали небольшой бугор метрах в десяти от реки. Там мы нисколько не мешали проходящим мимо медведям. На северном берегу нам понравился травянистый холмик в тридцати пяти метрах от переката. Здесь склоны были круче, почти без кустарника, и медведи бродили весь день с обеих сторон. Гй, наш проводник, присматривал за тем, чтобы какой-нибудь Михайло Топтыгин второпях не налетел на нас, Перекат состоял из трех уступов с заводями. Выше переката река текла спокойно между крутых откосов.
Медведи быстро привыкли к нам и нашему запаху, и опасность столкновений свелась к минимуму. Однако мы продолжали вести себя учтиво, не допуская небрежности.
Не было дня, чтобы мы на берегу видели одновременно меньше двенадцати медведей. Вскоре мы научились их различать. И узнали, что в медвежьем обществе строго соблюдается субординация по возрастному признаку.
Старым медведям-ветеранам принадлежит преимущественное право лова рыбы у верхнего уступа, где лососи, пробиваясь вверх, выпрыгивали из воды в воздух. У каждого медведя — свой, точно определенный участок. Правда, у самого большого и, видимо, самого старого медведя особого участка не было: стоило ему появиться на тропе, как тотчас все уступали ему место у переката. И хотя «дед» был только частично «трудоспособен» (у него отсутствовала часть нижней челюсти — след жестокой драки), он очень ловко хватал лососей.
Иногда он забирался на более глубокие места. Разбежится, нырнет, пропадет на миг под водой и вынырнет снова — каждый раз с рыбой в зубах! Остальные мишки стояли, разинув пасть, точно пари проиграли...
Обычно дневная норма ветеранов равнялась восемнадцати лососям. Но «дед» довольствовался меньшим. Зато он любил унести свою добычу в заросли, чтобы там в уединении насладиться лакомством.
Самый разборчивый гурман сидел на уступе ниже нашего лагеря и вылавливал передними лапами одну жирную рыбину за другой. Ни дать ни взять рыбак с удочкой! Чайки всегда окружали его гомонливой стаей. Дело в том, что этот джентльмен, утолив голод с утра, затем всецело сосредоточивал свое внимание на самках с икрой. Самцов он на радость чайкам презрительно отбрасывал в сторону. Впрочем, иногда знаток, приподняв добычу и внимательно рассмотрев, швырял ее назад в реку. Не то!..
Молодежь, а также бездетные медведицы занимались ловом в заводях и на островках посреди реки, ниже переката. Неопытные юнцы подолгу простаивали с поднятой правой лапой, не умея ею орудовать. Тощие, косматые, взъерошенные, они дрожали от холода в ледяной воде. Одна медведица (мы прозвали ее «Львицей» за необычную внешность) нередко злилась так, что начинала яростно колотить воду.
Однажды жалкий промокший медвежонок несколько часов простоял в воде без единого «клева». Когда Пиа подошла с удочкой к речке, собираясь выловить на обед радужную форель, медвежонок внимательно стал следить за ее действиями. Первым клюнул большой лосось с красными полосами на боках. Эта рыба для нас не годилась, и Пиа, сняв добычу с крючка, бросила ее голодному рыболову.
То-то была радость! Мишка поспешно схватил подарок, повернулся и бегом скрылся в зарослях на склоне. Пиа продолжала удить и одну за другой поймала три отличные рыбины. Вдруг из зарослей снова вышел юный неудачник. Он остановился метрах в восьми от Пиа и сел, явно ожидая, что она будет и дальше ловить для него, как это некогда делала мама-медведица...
В нижней части переката, где река становилась уже, собирались медведицы с медвежатами. Плохо было тому холостяку, который осмеливался вторгаться на их территорию! Даже старики обходили запретное место, хотя бы в этот миг на берегу никого и не было.
Наше внимание особенно привлекла Юханна, большая медведица с гладким мехом, мать трех славных озорных мишуток. Рано утром она входила в воду и время, от времени делала резкое движение правой лапой: промахов почти не было.
Первое время малыши прятались от нас за маму, но стоило ей повернуться к ним с рыбой в пасти, как они тотчас забывали о нашем существовании. Двое из них отличались особенно задиристым нравом, они готовы были драться даже из-за плавника.
Мы видели однажды, как медвежонок, заметив в пасти другого рыбью голову, набросился на него, твердо решив завладеть добычей. Он схватил брата за ухо и стал его безжалостно трепать. Потом оба покатились чубарем по каменной плите. Третья малышка — видимо, воспитанная девочка — молча смотрела на драку. Казалось, еще немного, и драчуны свалятся в реку. Но тут вмешалась Юханна. Она прикрикнула на озорников и как следует их отшлепала.
Под вечер Юханна уводила свою тройню через заросли рододендронов в горы. Однажды в сумерках я увидел в бинокль, как они на заболоченном склоне уписывают еще не спелую морошку.
Когда кончается нерест лосося, аляскинские медведи переходят на диету, едят траву и ягоды, покуда не придет пора залечь в берлогу. К этому времени у них образуется добрый запас жира на зиму.
Однажды ночью меня разбудил крик Пиа:
— Папа, снимай, снимай!
С трудом открывая сонные глаза, я мысленно бранил себя за то, что подверг одиннадцатилетнюю дочурку лишениям — до кошмаров и бреда довел! Какое бы лекарство ей дать? Но Пиа продолжала колотить по моему спальному мешку.
— Вставай, папа! Медведь пришел!
— Успокойся, дочка. Тебе приснилось.
Но ей не приснилось! Медведь и в самом деле явился к нам в лагерь — задел растяжку нашей палатки и чуть ее не повалил. Он явно решил внести разнообразие в свой стол, да так постарался, что в. нашей кухне царил полный разгром. Шкафчики, стол, кастрюли — все полетело в разные стороны, хотя Ги и кричал громовым голосом на хулигана, швырял в него камни, колышки и ботинки.
Впрочем, с собой мишка унес только банку котлет с вермишелью. Когда рассвело и Ги увидел следы медвежьего бесчинства, наш миролюбивый проводник порозовел от гнева. Но гнев тотчас сменился улыбкой, едва он услышал голосок Пиа:
— Ничего, Ги, консервного ножа-то у него нет!
Перевод со шведского Л. Жданова
Свен Йильсетер
