Токио, сад гостиницы в районе Акасака. Ручных декоративных карпов можно увидеть практически во всех искусственных водоемах Японии. Старое поверье гласит, что карп, самая большая пресноводная рыба в Японии, символизирующая силу и мужество, способен даже подняться вверх по водопаду. Поэтому огромные вымпелы с изображением карпа, привязанные к шестам и надуваемые ветром, во множестве ставят во дворах и на балконах в День мальчиков — 5 мая. Фото: ГЕОРГИЙ ПИНХАСОВ/MAGNUM PHOTOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
Японская культура перед старыми и новыми угрозами.
Вероятно, во времена национальных катастроф в сознании любого народа просыпается историческая память: люди вспоминают прежние тяжелые испытания и то, как преодолевали их. В конце марта один пожилой функционер, выступая на выпускной церемонии в одном из университетов Западной Японии, сказал: «Вспомните, что было, когда в XIX веке пало правительство сёгуна: тогда произошла реставрация Мэйдзи, и для Японии открылась новая эра. Когда случилось страшное землетрясение 1923 года в Токио, город был перестроен на новый лад. Когда Япония потерпела поражение во Второй мировой войне, это стало для страны стимулом к возрождению в виде демократического государства, отвечающего требованиям времени. Давайте же теперь возродим Японию как безопасную для всех, красивую и сильную страну».
Перечень недаром начинается с революции-реставрации Мэйдзи в 1860-е годы — точки отсчета современной истории Японии. До этого в течение примерно 300 лет она была «закрытой» страной, не пускающей иностранцев, хотя в целях торговли около города Нагасаки у побережья Кюсю был намыт искусственный остров, куда дозволялось причаливать судам из Голландии и Китая. Автор одного из первых подробных описаний Японии, действительный статский советник Николай Горлов в 1835 году в книге «История Японии, или Япония в настоящем виде» писал об этом так: «Сие Государство... старается всемерно быть в безвестности от Европейцев... а из сего следует, что с сим Государством следует иметь сношения требовательные и настойчивые, но никогда не входить на судах в Порт Нангазаки (Нагасаки. — Прим. авт.), а сноситься в других портах, потому что расположение первого такое, что вошедший корабль в невозможности выйти».
После реставрации Мэйдзи Япония, а за ней и весь мир начинают размышлять о «японской специфике», японском национальном характере, японской манере строить жизнь и преодолевать трудности, которые Японские острова всегда в обилии обеспечивали своим обитателям. Притом что само понятие национального характера, скорее всего, антропологическая или политическая фикция, все же, вероятно, можно говорить о некоторых постоянных (хотя и постоянно изменяющихся) факторах, формирующих мировоззрение и поведение людей, живущих в определенное время в определенном месте. Впрочем, число разного рода теорий относительно оснований японской культуры, появившихся и в самой Японии, и за ее рубежами, после периода Мэйдзи и до наших дней давно превысило тысячу.
Золотой павильон, Киото. Пожилые люди в Японии не любят сидеть без дела. Многие занимаются каллиграфией, кулинарией, живописью, даже бальными танцами, а кто-то находит посильную работу по интересам — например, берется следить за порядком в храмах. Фото: EDUARDO MORATINOS
Сейчас в прессе на западных языках применительно к японцам часто можно встретить слова «достоинство», «выдержка», «забота о другом прежде заботы о себе». Это все правда, и это все есть. Конечно, есть и совсем другое: один мой знакомый, переводчик с русского из полицейской академии, подтвердил, что «есть мародеры, которые на машинах приезжают в разрушенные районы, шарят по покинутым домам, и не хватает постов, чтобы их остановить. И возникло множество лжефондов, призывающих жертвовать деньги и драгоценности». Однако всего этого не так много, и это рассматривается обществом не как очевидный и естественный побочный эффект стихийного бедствия, а как всеми осуждаемая аномалия.
В любом человеческом сообществе можно увидеть и найти одни и те же явления. Различия, грубо говоря, складываются из того, чего оказывается больше, что именно попадает в некое «ядро культуры», а что ею не поощряется.
Я приведу несколько разнородных примеров из «мирной жизни», чтобы показать, чем, на мой взгляд, отличается отношение японцев к миру и другим людям. Природа в Японии прекрасна, но человек нигде не застрахован от внезапного сокрушительного удара с ее стороны. Живя на маленьком, скудном клочке земли, под постоянной угрозой землетрясений, горных обвалов, цунами и тайфунов, японцы обостренно ощущают конечность и исчерпаемость того, чем располагает человек. (Япония не так уж мала, по площади она больше Германии и Великобритании, но только здесь все горы, горы...) Это чувство преходящести, ненадежности бытия, ограниченных природных и пространственных возможностей проявляется в самых разных сферах и самым различным образом.
Вот красивейшая и хитроумная вещь — сяккэй, «заемный пейзаж». Это особый старинный способ устраивать двор своей самурайской усадьбы или декоративный сад — например, постричь живую изгородь таким образом, чтобы очертаниями она была похожа на горную цепь. А поскольку кусты с самого начала специально насадили на фоне более дальней, реальной горной цепи, граница тесного двора зрительно раздвигается, став частью рельефа местности, а отдаленный пейзаж оказывается включен в планировку двора.
А вот другой пример. Скажем, у вас в кармане лежит проездной на месяц в метро, и сегодня как раз последний день, когда его можно использовать. Вы приехали на свою станцию, дом рядом, сегодня уже больше никуда не поедете, а завтра с утра будете покупать новую карточку. Скорее всего, вы просто на выходе из метро выбросите использованный проездной в ближайшую урну. Японец поступит иначе. Он подойдет к первому попавшемуся человеку, который собрался войти в метро, и скажет: «Вот возьмите, пожалуйста, сегодня эта карточка еще действует». И никто не удивится, оба раскланяются и расстанутся. Потому что нехорошо же, когда «добро пропадает». Это очень распространенная здесь формула, по-японски — моттай-най. Все исчерпаемо, все временно, все эфемерно, весь мир проникнут буддийским понятием му-дзё — «не-постоянное», а то, что сейчас есть, не должно пропасть втуне, пока оно есть. И вот, оказывается, и деньги можно рассматривать как невозобновимый ресурс, как воздух или воду, принадлежащие всем.
Или еще такой случай. Одна моя японская приятельница любит, поднакопив за год денег (она человек весьма небогатый и не очень молодой), поехать на южные острова Рюкю учиться дайвингу. Я спрашиваю ее после возвращения: «Ну как отдохнули?» Она мне рассказывает то да сё, и вдруг выясняется, что, ныряя, она всякий раз берет с собой «росток» коралла (если я правильно поняла ее японское слово) и сажает на морское дно. Увидев мое остолбенение — я за много лет знакомства и разговоров на «женские» темы не предполагала в ней такого социального темперамента, — она смущенно объясняет: «Ведь море теперь грязное, кораллы гибнут. А нет кораллов — нет маленьких рыбок, нет маленьких — погибнут большие... Да это обычное дело». Словно в свое оправдание она рассказывает, что ее подруга, в качестве хобби ежегодно совершающая восхождение на Фудзияму, как и сотни других японцев, прихватывает с собой в дорогу саженец дерева, чтобы засадить склоны священной горы. Японцы вообще вынуждены беспрерывно укреплять свои бесчисленные горы для предотвращения эрозии почвы, обвалов и лавин.
А все ли знают, как японцы в прежние времена добывали себе немного прохлады с наступлением невыносимо жаркого, с липкой влажностью японского лета? Эта традиция сохранилась до сих пор: например, в комнате ставят глубокое блюдо, наполненное водой, в которой плавают белые фарфоровые шары с узором цвета индиго. Просто смотришь на них — и кажется, переносить жару становится чуть легче. Это облегчение жары посредством зрения. А вот и способ через слух: с приходом жары в магазинах во множестве появляются разнообразные керамические фуурин — ветровые колокольчики всех видов и стилей, от прехорошеньких, «кавайных», до строгих и изысканных. Раньше их подвешивали к стрехе дома, теперь — на балконе или у окна, и они издают легкий, едва слышный звон, условный звук льющейся воды, горной речки, маленького водопада...
Многие японские изобретения, которые кажутся со стороны признаком изнеженности и роскоши, рождаются именно из этого ощущения стесненности, конечности, невозобновимости — в сущности, из недосягаемости многих благ, привычных для обитателей прочих частей света. Чего-чего, а изнеженности и сибаритства японцы, в том числе вполне обеспеченные, себе не позволяют. Да возьмем хоть вызывающий комический восторг японский унитаз с подогревом сиденья и воды и со всякими прочими штучками. Во-первых, это чудо техники имеется далеко не во всех японских домах, а только в сравнительно новых. Во-вторых, почти повсюду в Японии в январе — марте температура воздуха, бывает, опускается до 0 °C и ниже. Например, сейчас температура никак не перейдет нулевой отметки в восточных, наиболее пострадавших областях страны, где нет ни топлива, ни электричества. А центральное отопление для Японии — явление неведомое, организовать его не позволят ни теснота пространства, ни сейсмоопасность...
Знаменитый сад камней в буддийском храме Рёандзи в Киото. Камней всего 15, но, откуда ни смотри, всегда видны только 14 — еще один увидит только тот, кто сумеет достичь буддийского просветления. Фото: ALAMY/PHOTAS
Что же касается «социального климата» Японии, то он во многом и поныне определяется навыками общинности. Возникновение ее связывают с традиционным рисосеянием, которое было не под силу крестьянину-одиночке, и с более поздними законоуложениями, закрепившими круговую поруку и круговую ответственность. В итоге в Японии сформировалось довольно прочное понятие — что-то вроде комьюнити по месту жительства. Оно не предполагает полной открытости людей и семей друг другу, может быть, даже наоборот — оно вместе с общеизвестной японской вежливостью обеспечивает своим членам неприкосновенность индивидуального психологического пространства. В Японии даже старые друзья и коллеги не очень-то склонны к панибратству и фамильярности между собой. Для нас признак близкого дружества состоит в том, чтобы перейти на ты, считать взаимные услуги чем-то само собой разумеющимся, а витиеватые изъявления благодарности — излишними, подчеркивающими дистанцию, что может быть обидно для оказавшего приятельскую услугу. А для японца пренебрежение ритуалами благодарности, подчеркнутая простота в обращении — скорее проявление агрессии, грубости, неуважения и желания обидеть, демонстрация отсутствия дружеского отношения.
Казалось, с разрастанием многоэтажного жилого строительства ощущение общинности понемногу уходит в прошлое или претерпевает значительные трансформации. Но неожиданно выяснилось, что такое комьюнити актуально и в нынешних густонаселенных японских городах. После землетрясения 1995 года в Кобэ люди, лишившиеся жилья, были спешно распределены по временным, быстро возведенным сборным домикам (в которых было все необходимое, вроде квартирок с маленькой кухонькой и постоянным электричеством, водопроводом, ванной и ватерклозетом). И вдруг в этих жилищах началось повальное вымирание пожилых людей, которые вроде бы и раньше жили самостоятельно, вдали от взрослых детей, работающих в других частях страны. Японские психологи утверждают, что они умирали не столько от пережитого шока, сколько от одиночества, потому что при распределении временного жилья практически не было возможности сохранить структуру привычного сообщества. Там же, где она оставалась без изменений, статистика смертей была иной.
…Я живу в центральной части острова Хонсю, землетрясения и цунами на этот раз обошли нас стороной. Кое-какие продукты и товары стали недоступны, но это и понятно: все мы отправляем знакомым на восток консервы, батарейки, рис — то, чего там не хватает, а почта берется доставить. У нас же, на первый взгляд, жизнь идет своим чередом, люди ходят на работу и по магазинам за едой и обновками, никто не воздевает руки и не обсуждает с соседом по вагону ужасы, услышанные по радио и телевидению. Однако нет прежнего оживления на улицах, и вдруг стало понятно, что все подавлены и напряжены, хотя и по-прежнему улыбаются, когда это диктуется этикетом, что не надо разговаривать громким голосом и что даже дети носятся и смеются меньше, чем раньше.
Какова будет стратегия Японии в нынешней ситуации, как изменятся ее культура и быт, какие очертания примут ее социальный этикет и изобретательность? Станет ли она, как теперь говорят некоторые, «страной заходящей экономики» или ее ждет новый невиданный расцвет, как говорят другие, — сейчас никому не ведомо, хотя прогнозы все множатся. А пока по телевизору учат, как обходиться малым и как быть, если нет и этого малого. Например, как сделать горелку из фольги, растительного масла и жестяной баночки. Как расставить продукты в холодильнике перед трехчасовым отключением. Куда накрутить теплый шарф — если он у вас один, — чтобы согрелось все тело: на шею, на колени или на ноги (правильный ответ — на колени). А также как соорудить защитный костюм из очков для плавания, марлевой повязки и шапочки и чем отличается радиоактивный цезий от радиоактивного плутония... Как гласит японская пословица: «Моно ва тамэси» — «Человек не узнает, с чем он имеет дело и на что он сам способен, пока не начнет действовать».
