Один из самых важных продовольственных рынков в мире, он живет по традициям, заложенным сотни лет назад, и хранит дух старого Лондона. Иллюстрация ЭНДИ КАУНСИЛА
Смена караула обходится в рыночном квартале без королевских гвардейцев. Где-то около полуночи его покидают первые стайки полуголых (время года значения не имеет) девушек и юношей, вываливающихся из местного клуба — одного из самых главных в городе, а на смену им приходят белые мужчины, на ходу застегивая белые же халаты. Туши прибыли поздним вечером в огромных рефрижераторах, белые мужчины на маленьких грузовичках развозят их по подсобным помещениям. А в перерывах курят на улице — внутри в последние годы нельзя, «черт бы побрал этот Евросоюз с его санитарными правилами!».
Здесь продается мясо и только мясо. Сюда нужно приезжать ночью. И только поэтому один из самых важных продовольственных рынков на Земле, Смитфилд, не притягивает толпы туристов. Тем более яркие впечатления достанутся тому, кто пересилит лень, натянет пару лишних свитеров и доберется до окрестностей собора Святого Павла после полуночи.
Старое здесь сталкивается с новым и побеждает. Несмотря на дорогущую реконструкцию в последние 20 лет и амбициозные планы на будущее, рынок хранит дух прошлых столетий. Торговать скотом на этом месте начали еще в X веке. В XII веке некто Рахир, то ли менестрель при дворе Генриха I, то ли священник, отправляется в Рим. По дороге паломника валит малярия, и в бреду ему является святой Варфоломей, который повелевает основать больницу для бедноты и заботливо указывает адрес. Исцеленный Рахир сдержал слово: заручился согласием монарха и потратился на возведение церкви Св. Варфоломея и одноименного госпиталя к северу от городских стен, в Смитфилдских полях. Потом началась настоящая лондонская история: поляна перед церковью и больницей превратилась в место шумных гуляний и торговли тканями и скотом. Ежегодная Варфоломеевская ярмарка просуществовала почти семь веков — до 1855 года, когда актом парламента все желающие продать и купить корову или овцу были отправлены на Копенгагенские поля в соседнем Ислингтоне. В 1860-м парламент решил построить новый, крытый рынок на старом месте, и Хорас Джонс, главный архитектор Сити, который до сих пор обладает значительной автономией от города и страны, приступил к работе.
Результат своих трудов он предъявил восемь лет спустя и наверняка поразил современников. Джонсовский рынок производит впечатление и сегодня. Огромные, построенные на века и при этом удивительно изящные павильоны — памятник викторианским инженерам. Разделяющая Восточный и Западный рынки Гранд-авеню с огромными часами под мощными чугунными сводами напоминает грандиозный вокзал неслучайно. Это сегодня Смитфилд кажется музейным экспонатом, а полтора века назад он использовал суперсовременные технологии. Например, под рынком располагалась одна из станций зарождавшейся подземной железной дороги, куда и доставлялся товар. Принципиально важна и конструкция крыши, которая защищала помещение от солнца, но пропускала свежий воздух. Так что до наступления эпохи холодильников дожили и не задохнулись не только стоящий на небольшом возвышении рынок, но и жители окрестных домов.
Вплоть до конца века Смитфилд развивал экспансию на запад: в 1873-м к двум павильонам мясного рынка решили добавить птичий, а еще через несколько лет — комплекс зданий, включавший рыбный рынок. Но и тот и другой — уже история. Торговля рыбой прекратилась после попадания немецкой бомбы 8 марта 1945 года. Десять лет после окончания войны Смитфилд находился в спячке — продукты все еще распределяли по талонам. В январе 1958-го в подвальных складских помещениях птичьего рынка начался пожар, и вместо уничтоженного огнем здания возвели новое. В Смитфилд вторглась невиданная прежде архитектура — громадный бетонный купол толщиной чуть меньше восьми сантиметров в самом тонком месте, накрывающий больше гектара.
Многие нынешние работники (они же обитатели) Смитфилда все это хорошо помнят. Стуча зубами, я допивал своеобразный напиток, значившийся в меню как кофе, когда в кафе рядом с рынком вошел высокий седой мужчина, впустив порцию обжигающе холодного воздуха, обменялся со мной приветствиями и заказал «чай». Я заказал второй «кофе» и выяснил, что седой человек — Питер Мартинелли, хозяин фирмы P.J. Martinelli Ltd. Он родился неподалеку, работает здесь с 1953-го и здесь же, как он доверительно сообщил мне, собирается умереть. В 2004-м, к полувековому юбилею отмены талонов, рынок выпустил праздничный буклет, и набранные большими буквами изречения Мартинелли занимают в нем отдельный лист. Так бывает: он не начальник, но он главный. В свободное от продажи мяса время этот невозмутимый обладатель новейшего смартфона заседает в нескольких муниципальных комиссиях и представляет свой округ в правительстве Сити.
Про коренных лондонцев из простонародья, кокни, можно много прочитать в новейших путеводителях или книгах Конан Дойла и Диккенса, но чтобы получить о них действительное представление, нужно прийти сюда и послушать их речь, если, конечно, вам удастся хоть что-нибудь разобрать (филиппинцам из того самого кафе проще: они стоят за стойкой не первое поколение и ориентируются в густых английских говорах не хуже профессиональных филологов). Кажется, эпоха их скоро закончится, и надо ловить момент: сын мясника послевоенного поколения без колебаний и сомнений пошел по стопам отца, но не уверен, что желает такой же работы для своих наследников.
На Смитфилде много запахов и подозрительно мало звуков. Сначала удивляешься: не похоже это на лондонский рынок, продовольственный или финансовый... А потом все становится ясно и без справочника: ни ты, ни стайки китайских и индийских рестораторов, чьи амбиции ограничиваются в лучшем случае четвертью коровы, не могли бы поддержать Смитфилд на плаву. Мы выбираем из кусков, лежащих на витрине, а позади нее, за прозрачными дверями, туши десятками висят на крюках, и каждое утро — новые. В общем обороте рынка (он не разглашается, но, по оценкам сведущих людей, составляет около 300 миллионов фунтов в год) опт многократно превосходит розницу: мясо надежно и предсказуемо, и поставщики годами, если не десятилетиями, работают с крупными покупателями.
Муравейник Смитфилда особенно завораживает на фоне абсолютного безлюдья вокруг. 400 лет назад город здесь заканчивался, и мало кто выезжал за пределы нынешнего Сити. Сегодня все наоборот: из сотен тысяч работающих здесь финансистов лишь немногие остаются на ночь. Но Лондон всегда был рыночным городом и всегда им будет. На несколько темных часов банки, градообразующие предприятия современного Сити, засыпают. На первый план выходит рынок, где по старинке торгуют товаром, который, в отличие от государственной облигации, можно пощупать и даже съесть.
