Всю ночь в стекла барабанил дождь. А утром на Хамхын брызнуло лучами солнце. Оно нежно коснулось верхушек деревьев, черепичных крыш, приветливо блеснуло в окнах домов. Лучшей погоды для путешествия и не придумать.
Едва мы поднялись с постелей, как в комнату заглянул Ким Юн Гю — председатель Хамхынского провинциального комитета Союза демократической молодежи Кореи. Широкий в плечах, приземистый, с обветренным открытым лицом и узким прищуром умных глаз под густыми бровями, скромный и немногословный, он чем-то напоминал мне знакомого таежного охотника-якута. Поздоровался, присел на краешек стула и спокойно, медленно подбирая слова, сказал:
— Ночью в горах снег летал...
— И что же? — насторожились мы.
— Так, ничего, — тем же спокойным тоном ответил он. — Машина на месте будет бежать. Перевал крутой. Поездку придется отложить.
Мы метнулись к окнам. В нежно-голубой дымке зябкого декабрьского утра сверкали под солнцем снежные шапки гор. Да, нелегко будет пробиваться через перевал по первопутку.
Еще в Пхеньяне нам рассказывали о новом движении корейской молодежи за восстановление рыболовецкого флота, за освоение морских богатств республики.
Неужели не попасть теперь нам в Синпхо — затерявшийся на морском берегу рыбацкий поселок? Не увидеть мужественных рыбаков, о которых мы столько наслышались? А ведь цель совсем близка: от Хамхына до Синпхо каких-нибудь пять часов езды.
Ким Юн Гю долго молчит. Его большая смуглая рука потирает затылок, узкие разрезы глаз становятся еще уже. Потом раздумчиво, словно сам с собой, говорит:
— Снега в горах много. Ни одна машина на перевал сегодня не ходила. И завтра не пойдет.
Ким Юн Гю сделал паузу и, ни к кому не обращаясь, уже весело добавил:
— А вниз совсем легко катиться. За перевалом и снега-то почти нет.
— Так, может, все-таки рискнем? — в один голос спрашиваем мы.
— Зачем рисковать? Рисковать незачем... — Ким Юн Гю неодобрительно покачал головой. — Если уж ехать, так ехать... Как это?
— Наверняка, — подсказывает кто-то.
— Да-да, наверняка!
Две «Победы» весело мчатся по широким и прямым улицам Хамхына. От дождя, что лил всю ночь, асфальт лоснится зеркалом. Город, залитый солнцем, уже проснулся, начал новый трудовой день.
Вчера, в такое же светлое, солнечное утро, мы были на горе Валрёнсан, что круто взметнулась на окраине города. Отсюда, из белокаменной беседки, виден и расплеснувшийся на многие километры Хамхын, и молодой индустриальный Хыннам с частоколом заводских труб, и островки селений, словно запутавшиеся в густой сети залитых рисовых полей, и раздольная река Сончхонган. А над всем этим, куда ни глянь, взметнули к небу свои стрелы подъемные краны. Стройки, стройки...
Теперь, проезжая по улицам Хамхына и Хыннама, мы видим потоки людей в рабочем платье. Значит, еще выше поднимутся сегодня здания жилых домов, корпуса новых цехов и заводов. Значит, завтра уже чуточку иной будет панорама с горы Валрёнсан.
Позади остались Хамхын и Хыннам. Промелькнула крошечная деревенька с аккуратными коробочками-домами. За ней дорога круто пошла вверх. Потянуло прохладой, а вскоре под колесами заскрипел снег. Машина, что норовистый конь, заметалась из стороны в сторону.
— Началось, — многозначительно заметил Ким Юн Гю и, будто силясь помочь мотору, всем корпусом подался к ветровому стеклу...
Сразу за перевалом тучи беспросветным пологом нависли над головой. Казалось, они вот-вот коснутся земли, плюхнутся на море, и все враз потонет в непроглядной мгле. Мы решили было переждать надвигавшееся ненастье на берегу и потом отправиться в море: у причала нас ждал рыбацкий сейнер. Но шли минуты, а ливня не было. Вместо него на землю лениво сыпалась мелкая, что пыль, морось. Но, говорят, ждать у моря погоды — только время терять. И мы отправились к пристани.
Еще издали среди рыбацких судов, тесно сбившихся по обе стороны причала, который далеко шагнул в море, нам показывают наш сейнер. Над его кормой натянут огромный белый тент: заботливые хозяева беспокоятся, что гости промокнут.
С дощатого скользкого от дождя и рыбьей чешуи настила открылась перед нами бухта. Почти кольцом окружают ее пологие горы, от этого бухта кажется огромным озером. Только в одном месте горная цепь как бы провисла и спустилась на дно, открыв выход в море. Из воды торчат крутостенные, словно крепости, скалы.
У причала покачиваются на легкой волне рыбацкие суда: большегрузные сейнеры, траулеры, катера и юркие парусники. Один из траулеров только-только вернулся с промысла. Он широко распахнул свои трюмы, и в них то и дело ныряют проворные ковши лебедок. Мимо нас, громыхая на стыках рельсов, бегут вагонетки со свежей треской и камбалой. Их путь — прямо в цехи рыбоконсервного завода, что совсем рядом с причалом.
На других судах готовятся к плаванию. На их палубах, деловито перекликаясь, хлопочут люди: проверяют снасти, укладывают ящики с провизией.
На минутку задерживаемся у траулера с четырьмя красными звездочками на стенке капитанской рубки. У самого борта круглолицый, совсем юный паренек в берете и замасленной серой куртке с черными нарукавниками возится с тралом. Подняв голову, он, добродушно улыбнувшись, четко сказал:
— Здравствуйте...
Мы стали спрашивать, кем и давно ли он работает здесь. Но, к нашему огорчению, на все вопросы парень ответил коротко и предельно ясно:
— Не понимаю.
Времени было в обрез: до сумерек оставалось каких-нибудь два-три часа — и мы попрощались с пареньком, не узнав даже его имени. Когда мы уже были на борту, Ким Чон О, председатель комитета СДМК рыбозавода, успокоил нас:
— Этого парня я хорошо знаю.
Если хотите, могу о нем рассказать.
Но ливень, целый день подстерегавший нас, наконец разразился и помешал рассказу Ким Чон О. В тент ударили крупные капли, и он загудел, как туго натянутый большой барабан. Укрываясь от дождя, под тент собрались все, кто был на палубе, и только три девушки, примостившись у самого борта, невозмутимо продолжали потрошить свежую камбалу.
Едва мы познакомились с нашими новыми друзьями, как в чреве судна глухо запел дизель. Сейнер, вздрогнув корпусом, стал медленно отчаливать.
Наш курс, как сообщил капитан, — остров Маяндо. Вокруг него расставлены сети. Достаточно ли в них рыбы, не пора ли их поднимать — это и должны определить рыбаки сейнера. К вечеру надо вернуться на берег. Капитан и его помощник оставили нас и поднялись на мостик.
С кормы мы перебрались на самый нос посмотреть, как разламываются о сейнер и торопливо разбегаются в стороны волны, как уплывает от нас берег. Уже совсем игрушечными кажутся отсюда и величественная эстакада, и корпуса цехов рыбоконсервного завода, и весь рыбачий поселок Синпхо. Даже горы будто пригнулись.
Лица у всех сосредоточенные, каждый думает о чем-то своем.
Но вот молчание нарушил Мун Хеи Фё — директор рыбозавода, немолодой человек, поначалу казавшийся неразговорчивым.
— Совсем недавно, после войны, — начал он, — у нас оставалось это синее море да берег. И только. Враги уничтожили почти все рыболовецкие суда, дотла сожгли консервный завод. Они рассчитывали, что мы долго не поднимемся на ноги.
— Но они просчитались, как та прожорливая акула, что хотела проглотить кита. Пока она охотилась за ним, то сама в сети попалась, — под общий смех вставил Ким Юн Гю.
— Это точно, — Мун Хеи Фё придержал свою кепку, которую едва не сорвал с головы налетевший ветер. — Теперь, кроме моря и пляжа, у нас еще кое-что есть. Да вы и сами уже видели многое.
Теперь у рыбозавода сорок мощных сейнеров и траулеров, больше сотни парусных судов. На них рыбаки ежегодно добывают более 40 тысяч тонн рыбы — это вдвое больше, чем до войны. А скоро предприятие получит еще 46 новых траулеров.
Стало покачивать. Но рыбаки не замечали этого. Ведь круглый год днем и ночью, в зной и в штормы выходят они на промысел «белого мяса».
Кто они, эти люди? Седобородые поморы, умудренные опытом целых рыбацких поколений, прошедшие все огни и воды? Или...
— Или... — поняв нас с полуслова, подхватывает Ким Чон 0.
— Судите сами, — глаза его сверкают, — из семисот рыбаков нашего предприятия пятьсот пришли в последние два года по путевкам Союза демократической молодежи Кореи. Все как один молодые, и большинство из них до этого моря не видели. Тысячи и тысячи юношей и девушек — выпускники школ, служащие различных контор и учреждений, рабочие вспомогательных отраслей промышленности — вышли в море. Здесь они проходят настоящую школу жизни, школу мужества и отваги.
— Только из нашей провинции работать на море пошли четыре с половиной тысячи человек, — подытожил Ким Юн Гю.
За разговорами мы и не заметили, как быстро пролетело время. Сейнер, сбавив ход, уже приближался к скалистому острову, очень похожему на нашу черноморскую гору Аю-Даг. Затем развернулся и лениво пошел вдоль берега. Чем ближе подходили мы к тому месту, .где были расставлены сети, тем больше кружилось над сейнером чаек. И, наконец, море сплошь, насколько хватает глаз, оказалось усеянным белыми птицами. Их было так много, что тем, которые поднимались в воздух, потом уже некуда было сесть. Они с криком метались над живым ковром своих сородичей и, не найдя пристанища, уносились далеко в сторону.
Когда судно очутилось в самом центре этого птичьего базара чайки взмыли ввысь и буквально заслонили небо. Только теперь на открывшейся воде мы увидели длинные шеренги поплавков. Это и были ставные сети.
— Пожалуй, теперь их и смотреть не стоит, — сказал стоявший рядом молодой рыбак. — Не будь в них рыбы, не было бы и чаек.
— Правильно, чайки — верная примета, — поддержал его директор. — Ишь, как навалились на даровой корм!
Все же для большей верности рыбаки осмотрели две-три сети, и бригадир довольно заметил:
— Порядочно набилось, можно бы и поднимать.
Оставаться у острова больше было незачем, и сейнер, набирая скорость, лег на обратный курс.
Под тентом на покрытом белой скатертью столе дымилась только что сваренная камбала. Когда все сели обедать, Ким Чон О вспомнил:
— Я обещал рассказать о парне с траулера. Если хотите...
— Конечно, хотим!
...Зовут его Хан Сен Дюн. Ему восемнадцать лет. На море пришел после семилетки три года назад. Сын шахтера, он в самых романтических красках рисовал свое рыбацкое будущее. Но случилось, как ему казалось, непоправимое: его послали на камбуз помощником повара. Парень протестовал: «Я приехал ловить рыбу, я хочу стать моряком! И вообще...» Но как ни упорствовал, пришлось идти на камбуз. С той минуты Хан Сен Дюн считал себя самым несчастным человеком на свете.
А тут новая беда: в первом же рейсе на него навалилась морская болезнь. Его мутило, кружилась голова, он сутками ничего не ел. Друзья подтрунивали: какой же из тебя моряк, если даже на камбузе не устоял? Это были обычные для рыбаков незлобивые шутки, но парень совсем сник. А вернувшись на берег, он ушел с траулера.
Два дня бродил Хан Сен Дюн по пристани, забирался на траулеры и сейнеры, часами наблюдал, как работают рыбаки, и все о чем-то расспрашивал их. Так он обошел чуть не всю рыбацкую флотилию. Наконец на одном видавшем виды паруснике его приметили старые рыбаки. И, когда он попросился к ним на судно, те, поговорив между собой, охотно приняли парня.
Если бы знал тогда Хан Сен Дюн, чем все это кончится! Когда парусник был уже далеко от берега, бригадир рыбаков сказал: «Ну, вот что, малый, будешь у нас поваром».
Парень, как говорят, на стену полез: ему хотелось кричать, стучать кулаками. И хотя бригадир говорил, что других должностей у них нет, Хан Сен Дюн наотрез отказался готовить пищу.
А тем временем рыбаки с траулера сбились с ног, разыскивая пропавшего помповара. Вскоре он сам объявился, сникший, но с прежним упорством в глазах. На этот раз пошли ему навстречу — назначали черпальщиком. Его обязанностью было выгребать рыбу из поднятого трала — дело нехитрое, но требующее большой сноровки и умения. Все шло как будто гладко.
Но однажды — это было зимой — с ним приключилась еще одна история. То ли Хан Сен Дюн поскользнулся, то ли наполненный до краев черпак перетянул его, словом, вместе с черпаком он свалился за борт, прямо в трал, к рыбам. Его, конечно, тут же подняли наверх. На лицах рыбаков он увидел ту самую усмешку, из-за которой однажды уже сбежал с траулера. Но эту последнюю проверку на зрелость Хан Сен Дюн выдержал.
Вскоре его сделали помощником машиниста. И по сей день Хан Сен Дюн несет вахту у самого сердца траулера.
...Когда наш сейнер подошел к причалу, сгущались сумерки. Оказавшись на эстакаде, мы бросились туда, где три часа назад стоял траулер со звездочками на капитанской рубке. Хотелось крепко пожать руку славному парню, историю которого мы только что узнали. Но судна на месте уже не было. Расплывающийся пенистый след на волнах вел к выходу из бухты. Сверкали на мачтах огоньки: набирая скорость, траулер уходил в открытое море.
А Киреев
Фото автора
