Лунный календарь
Высота гор, окружающих Бейрутский залив, ненамного превышает тысячу метров. В летние ночи они усыпаны жемчугом светящихся окон элегантных вилл. Здесь, на склонах хребта Ливан, «первые десять тысяч» укрываются от зноя и морской сырости. Огни переливаются, как парчовые складки огромного занавеса, поднятого над барельефом города. С наступлением сумерек огни устремляются к берегу, словно тоскуя по соленому морю, волны которого бьются о пляжи Святого Симона и Святого Михаила.
Столь живописная картина открылась нам в одну из августовских ночей. Вдруг горы, по склонам которых мы двигались с севера, вроде бы стали выше. Как раз в это время из-за них выкатилась луна, шутя поборолась с парчовым мерцанием огней и перекочевала на бескрайный морской простор.
— Ребята, знаете что? Давайте отсчитывать время нашего путешествия не месяцами, а лунами. И тогда вместо шестидесяти месяцев за пять лет наберется шестьдесят пять лун! Пять лун сверх плана в виде премии!
В «ход планирования» вплелся голос муэдзина — назойливый, плачущий, хрипло-дрожащий. Над нами, рядом со звездой, воткнутой в полукружие жестяного полумесяца, вспыхнул столб из электрических лампочек — знак того, что настал час шестой молитвы. Лунный свет заливает похожий на луковицу шпиль и верхнюю часть минарета с балкончиком. Но где же муэдзин? Вот он набрал воздуху перед новой сурой, и снова несется его плачущий голос над крышами города и серебристо мерцающим морем.
Ах, вот как прославляют аллаха в современном Бейруте! Четыре репродуктора, по одному на каждую часть света, грампластинка — и без лишних хлопот! В половине четвертого утра игла в первый раз касается пластинки. Спустя два часа, после того как стихнет пение петухов, игла опускается снова, давая возможность кучке правоверных, занятых подвозом щебня и песка для стройки, положить на минутку лопаты и поклониться Мекке. Третий сеанс — в полдень, когда преимущества микрофона перед простым голосом наиболее ощутимы, затем четвертый, пятый... А через два часа после захода солнца, когда луна плывет высоко в небе, куда приятнее опереться о каменные перила балкончика на минарете и спокойно любоваться далью, чем надрывать голосовые связки вечно однообразным пением...
***
Наша июльская луна относится не к Средиземному морю, а к Эгейскому. Она вынырнула на восточных подступах к Измирскому заливу, едва мы, усталые от целого дня езды и фотосъемок в каменном пекле античного Пергама, заглушили, наконец, моторы машин.
Лунный свет играл веерами пальм, тихо склонявшимися над водою, и напоминал о шелесте волн в камышах Поградецкого (Охридского) озера: предыдущую луну, июньскую, мы встретили на границе Албании и Югославии.
И еще один шаг назад, к Адриатике, на террасу отеля в Дурресе, где в лунную майскую ночь мы строили планы поездки по южной Албании.
И, наконец, та, апрельская, луна.
***
Бумагам не видно конца.
— Вот опись оснащения экспедиции на английском, заверенная таможенным управлением. Здесь страховые полисы машин — на чешском, русском, английском и немецком, а вот международные водительские права и технические паспорта машин; вчера получено разрешение на право пользования радиопередатчиками, тоже на трех или четырех языках. Журналистские удостоверения вы взяли. А паспорта... Бог мой, где же паспорта? Минуту назад они лежали здесь...
Спокойно, главное — спокойствие, дышать глубже! До отъезда еще целых десять минут. Машины, чрева которых вчера с самого утра до поздней ночи поглощали оснащение, все еще могут принять в себя груз. Двенадцать лет назад положение было намного хуже. Тогда прямо с тротуара на Силезской улице мы запихивали в «татру» оснащение навалом и только в Пльзене получили возможность уложить все как следует...
Маленькую площадь перед Домом ученых Чехословацкой Академии наук, через которую обычно за день проходит несколько десятков людей, сегодня не узнать. Вокруг готовых в отъезду машин толпятся друзья и знакомые, решившие прийти к моменту, когда машины сделают первые метры долгого-предолгого путешествия.
На распутье
— Шли бы вы уже, — подгоняют нас журналисты. — Нужно же нам написать, что после многолетней подготовки экспедиция стартовала в точно назначенное время.
Наконец-то взмах ножниц. Старт!
Машины еле пробивают дорогу в толпе. Как нам поблагодарить всех этих людей за их бесконечное доверие, за проявления дружбы, за мгновенные рукопожатия, за пожелания счастливого пути и счастливого возвращения?
Ровно двенадцать лет назад Иржи здесь, перед мостом Палацкого, повернул руль «татры» в направлении Африки. Теперь, кажется, стрелка дорожного указателя зовет нас: Азия — прямо!
Еще раз оглядываемся на панораму Градчан. Прощай, Прага, расти и стань еще краше к тому времени, когда мы снова вернемся к тебе...
***
Сегодня пограничники пропустили на самую границу половину населения Ческе-Веленице. Пришли пионеры, чтобы побеседовать в промежутках между совершением таможенных формальностей, пришли читатели, чтобы получить автограф, датированный 22 апреля 1959 года.
Паспорта готовы в два счета, несколько дольше длится таможенный досмотр, но вот первая печать поставлена на длинный перечень оснащения. Сколько еще печатей прибавится на нем, пока колеса машин выведут трассу, существующую пока лишь на картах трех континентов?
...Машины жадно рванулись в темноту, оставляя за собой щит с надписью «Republik Osterreich».
А из-за леса вдруг вынырнул красноватый диск светила, нулевой луны нашего пути.
Там, за рекой, — Чехословакия
— Два номера в отеле «Вестбан» вам приготовлены. Машины оставьте на стоянке у вокзала. И было бы хорошо, если бы вы поторопились, пресс-конференция начинается через тридцать минут. На ней будут также представители Международного африканского общества, они хотят вручить вам дипломы почетных членов.
На то, что мы не всегда будем спать в машинах, мы, разумеется, рассчитывали, но не ожидали, что это случится так скоро, в Вене.
...Документы, рекомендации, перечень оснащения, опись запасных частей, адреса, которых набралось от знакомых и незнакомых друзей несчетное количество, дорожные карты, почтовая бумага, заметки времен подготовки — все сложено в большом дорожном чемодане.
И вот объявляется «воскресник». Кабинет атташе превратился в небольшую кустарную мастерскую: один очерчивает папки, другой отрезает лишние миллиметры, третий приводит в систему материалы, а четвертый рассовывает их по местам. Кроме того, нужно перенумеровать несколько сотен катушек с чистой фотопленкой — дать каждой нечто вроде свидетельства о рождении, ответить на гору корреспонденции, полученной в Праге в последнюю минуту. В час ночи гаснет свет. Мы совершенно забыли об ужине и даже о том, что было воскресенье.
Новый день новой недели начинается в десять утра «австрийским» стартом от Шварценбергской площади.
* * *
А вечером, около семи, мы уже проезжаем через венгерский Комаром. Сквозь заросли ольхи и плакучей ивы за лугом матово поблескивает поверхность Дуная, за ним — чехословацкое Комарно. Давно ли мы приезжали туда, чтобы осмотреть верфи, побеседовать с рабочими о планах предстоящего путешествия! Теперь и на Комарно, и на Комаром, и на Дунай опускается теплый апрельский вечер. В Праге, в Копршивнице, в Готвальдове, наверное, не подозревают, что именно в эту минуту мы смотрим за реку, домой...
Печати у нас нет...
Мы надолго запомнили тебя, дорогой Будапешт, хотя минутки для знакомства с тобою мы буквально крали в промежутках между официальными визитами, встречами со студенческой молодежью, держанием микрофонов у рта, посещениями редакций и подписыванием книг. Мы включили тебя в число трех красивейших городов мира наряду с Рио-де-Жанейро и, разумеется, Прагой. С обоими ты можешь сравниться выразительностью силуэта, обилием зелени, красотой зданий, зеркальным сиянием вод и приветливыми улыбками людей.
— Мы столько всего вам хотели показать, но что с вами поделаешь, если голова у вас переполнена Азией, — укоряют нас гостеприимнеишие будапештцы. — Обещайте хотя бы, что приедете к нам в отпуск, когда через пять лет вернетесь домой. Тогда снова заглянем к «Королю Матиашу», раз он вам уж так понравился.
— Приедем обязательно, ведь мы живем так близко. И тогда-то уж научимся произносить такие слова, как... ви-сонт-ла-та-шро!
— Да, счастливо, до свидания, висонтлаташро!
В Кишпеште, юго-восточном предместье Будапешта, снова наступает будний день. Понемногу успокоилось первомайское движение, когда приходилось шаг за шагом пробиваться через скопления транспорта, умолкло ликование перед трибунами на площади Героев, этой Вацлавской площади венгерской столицы. А перед глазами возникают смеющиеся лица будапештцев, улыбки девушек и парней...
В шуме колес и плеске дождя, только что пустившегося с затянутого тучами неба, кажется, еще звучит голос Первого мая, дня, который праздновали миллионы людей во всем мире. Но сейчас праздник уже действительно кончился, наступил будний день.
Перед нами проносится бескрайная равнина, плодородная венгерская «пуста», известная нам еще по учебникам. Бескрайные поля кукурузы, потом еще более бескрайные поля подсолнухов, снова кукуруза; то там, то здесь рощица белых березок, за нею мелькнут крыши хутора, и вот уже снова поля кукурузы — и так до бесконечности.
Дождь барабанит по крышам обоих машин все слабее и, наконец, перестает. Останавливаемся в аллее высоких тополей, в двенадцати километрах за Сегедом, у самой венгеро-югославской границы.
Иржи сидит за радиопередатчиком. В эфир летят сообщения о том, что мы в двух километрах от югославской границы, что завтра на рассвете покидаем Венгрию. Из репродуктора доносятся позывные нашего старого знакомого из Восточной Африки, Робби. Несколько лет назад мы провели с ним не один вечер возле его передатчика в Найроби, там, откуда прекрасно видна снежная папаха Килиманджаро.
— Спасибо за приветы, Робби, разве мы можем тебя позабыть! Тот кусочек лавы, который ты нам подарил в Найроби, храним до сих пор. Подожди на диапазоне, через пять минут я свяжусь с тобою снова, ко мне пришли гости...
У открытых дверей машины стоят три пограничника, автоматы поперек груди. Сложный венгеро-русско-чешский разговор длится гораздо дольше объявленных пяти минут. Наконец мы поняли: ребята хотят получить письменное подтверждение того, что они действительно были у нас, что выполнили свой служебный долг.
— Вот печати, молодцы, у нас нет. А справку мы с удовольствием вам напишем, хоть по-чешски, хоть по-русски.
Они удовлетворены, сильно трясут нам руки, и старшина засовывает под шапку лист бумаги.
Мы снова услышали голос Робби в приемнике. Он стал деликатно прощаться:
— Идите-ка лучше спать, Жорж и Миро, у вас наверняка есть заботы поважнее, чем тратить время на разговоры со старым болтуном из Кении. Я бы очень хотел еще раз слышать вас...
Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд
Фото авторов
Перевод С. Бабина и Р. Назарова
