Зеленое золото Баии

Влажный атлантический лес, когда-то покрывавший изрядную часть южного американского континента, к настоящему времени почти полностью исчез, от него остались только отдельные островки совокупной площадью едва ли в сотню тысяч гектаров. Один из таких островков — небольшой заповедник на востоке Бразилии, часть проекта «Зеленое золото Баии». Фото ALAMY/PHOTAS

Добираться до Бразилии непросто. Три часа лета до Парижа, потом больше 10 часов до Рио-де-Жанейро, еще полтора часа до Салвадора, столицы штата Баия. Впрочем, мы с тремя коллегами-журналистами летели еще дальше, в крохотный городок Итуберу. Ведь на самом деле главная цель нашего приезда в Бразилию на этот раз — посещение плантаций гевеи и заповедника, в котором пытаются восстанавливать атлантический дождевой лес. Шестиместный «комарик»-аэротакси полчаса выписывал петли меж низких облаков и приземлился на расчищенную от растительности земляную полосу, утыкающуюся прямо в полотно реки, на котором издалека было видно спешащую куда-то пирогу. Сельва ждала нас.

Участки леса, куда проникают солнечные лучи, в тропических зарослях довольно редки. Фото автора

Еще каких-то три-четыре столетия назад атлантический дождевой лес тянулся широкой полосой от верховьев Ла-Платы до Ориноко и от устья Амазонки до Анд. Теперь же от него остались небольшие островки, зеленые обрывки — вся территория Бразилии, занимающей большую часть атлантического побережья Южной Америки, представляет собой или саванны, или плантации бананов, каучуконосной гевеи, какaо-бобов и всего прочего, что годится в пищу; дождевой лес можно увидеть лишь в нескольких небольших заповедниках. Один из них — часть масштабного совместного проекта Ouro Verde Bahia («Зеленое золото Баии») французской компании Michelin и бразильского правительства. Из примерно 10 тысяч гектаров, отведенных под Ouro Verde, около трети занимает собственно сам биосферный заповедник, официально учрежденный в 2004 году (остальное — «рабочие» плантации гевеи, «детские сады» и «ясли» той же гевеи, опытные посадки работающих тут же микробиологов Michelin, борющихся со страшным врагом гевеи — грибком Microcyclus uley).

Заповедник начинается в верховьях небольшой реки Кашуэйра-Гранди, чье спокойное течение прерывается впечатляющим водопадом Панкада-Гранди в паре десятков километров от побережья, и спускается к океану. Три тысячи гектаров — это все равно немного, но еще лет 10 назад от дождевого леса в этих краях оставалось всего несколько сотен гектаров (а вообще начиная с XVI века площадь дождевых лесов в Бразилии уменьшилась примерно в 20 раз). Его постепенно высаживают, точнее, дают свободно распространяться, выкупая у крестьян заброшенные и ненужные участки.

Мы подходим к лесу по недавней вырубке. Здесь еще солнечно, хотя лес уже вступает в свои права. В глубине травы прячутся мелкие, но очень душистые ирисы, часто встречаются небольшие, метра три ростом, пальмы Siagrus (говорят, в Парагвае растет карликовая ее разновидность, ростом с карандаш). Лес впереди, кажется, стоит плотной зеленой упругой стеной. Как в него войти без мачете? В этих краях с ним ходит чуть ли не любой деревенский житель; впрочем, проводник ведет нас по хорошо пробитой тропе.

Молодая паукообразная обезьяна (Brachyteles arachnoids). Фото FRANS LANTING/CORBIS/RPG

Последний дождь прошел за несколько дней до нашего приезда, но под пологом дождевого леса все равно сыро. Хлюпает под ногами; влага крупными каплями блестит на листочках мелких растений-паразитов, покрывающих стволы крупных деревьев, на свисающих откуда-то из верхних «этажей» леса лианах. Все время полутемно, жарко, воздух так влажен, что кажется, его можно пить. Настроить фотоаппарат нелегко: вокруг сплошной зеленый цвет; даже кора или зеленоватая, или так покрыта эпифитами на уровне глаза, что кажется зеленой. Я иду, все время оскальзываясь на почти голой почве в высоких резиновых сапогах и жадно высматриваю какую-нибудь живность. Скажем, здесь живет паукообразная обезьяна (Brachyteles arachnoides, самая крупная на Американском континенте) — их на весь гигантский штат Баия оставалась едва ли сотня. По словам нашего гида-проводника, тут нравится не только обезьянам — с каждым годом обитателей заповедника становится все больше, как будто у животных работает некий таинственный телеграф: «Переезжайте сюда, здесь безопасно!»

Кстати, в большинстве тропических районов Южной Америки нет теперь более престижной (и хорошо оплачиваемой) работы, чем гид-натуралист. Особенно велик спрос на них в дождевых лесах, где неподготовленному человеку трудно увидеть диких животных без помощи профессионала. Наш гид, впрочем, был не из местных — американец-эколог Кевин Флешер, живущий здесь уже 15 лет и влюбленный в эти места. Доктор Флешер работает главой департамента изучения биоразнообразия в проекте Ouro Verde и одновременно занимается изучением больших млекопитающих в заповеднике — диких свиней, тапиров, пум и т. п. Но и с его помощью увидеть что-то очень непросто. Вот наверху, чуть в стороне, раздаются пронзительные крики — это кричат мартышки, они, видимо, заметили хищника. Какого хищника? «Вероятно, это пума. Коллеги говорили, что недавно здесь появилась парочка. Я и сам видел следы. Это очень хорошо, значит, лес здоров, — говорит гид. И прибавляет, немного подумав: — Пожалуй, пора уже брать с собой оружие. На всякий случай».

В кустах в десятке метров от меня по ходу движения кто-то вдруг осторожно завозился, и звук стал быстро удаляться. «Пекари (лесная свинья)», — сообщает Кевин. Приходится верить на слово. А вон на дереве висит слегка разлохмаченный темный мешок — термитник. Наш провожатый уверяет, что, судя по следам, недавно здесь был муравьед, но сейчас его нет. Вот около валуна следы стоянки местных охотников — они, судя по всему, ждали дикобраза. Возможно, они его дождались — но не мы.

Тропа огибает забавное деревце — листьев практически нет, ствол покрыт большими шипами. Что оно тут делает, в темноте? Это сейба (Ceiba pentandra). Когда она появляется на свет, то вырастает до высоты человеческого роста, а потом сбрасывает листья и перестает расти. Так она стоит и год, и два, и двадцать — столько, сколько понадобится. И ждет. Рано или поздно рядом рухнет большое дерево, погибшее от старости, и в вечно полутемную сельву проникнет прямой солнечный свет. Тут же в рост пойдет множество новых деревьев, наперегонки — кто первый вырос, тот и победил, тот и занял освободившееся место, ведь на всех его не хватит. Но сейба все равно будет первой, ведь она уже успела подрасти и стояла на «низком старте». Она быстро тянется вверх, а когда поднимется выше уровня соседей, раскрывает крону, как гриб, и сразу закрывает просвет. Чуть дальше мы увидим взрослую сейбу с отходящими от ствола мощными контрфорсами — ее и вдесятером не обхватить.

Сейба пятитычинковая может достигать в высоту 45, а в диаметре 4 метров. Прочную устойчивость ей обеспечивают досковидные корни в основании стволов, тянущиеся по поверхности почвы на несколько метров. Фото ALAMY/PHOTAS

И все же животные куда интереснее — ведь в атлантических дождевых лесах проживает 180 из 202 видов животных, считающихся в Бразилии на грани исчезновения. Скажем, именно в этом заповеднике спасаются от почти полного вымирания вида желтогрудые капуцины (обезьяны Cebus xanthosternos). И среди растений, и среди животных здесь полно «эндемиков» — видов, не встречающихся в других местах. Например, маленькая птичка Scyta psychopompus, которую бразильцы называют Папакуло (Papaculo), вообще водится теперь только здесь и больше нигде. Мой взгляд все время обращен то вверх, то к земле: может быть, хоть змею увижу? Вообще, змей в Бразилии достаточно, но в Центральной Америке их несколько больше, чем в Южной, особенно ядовитых. Ядовитые проникли сюда из Азии примерно в третичном периоде и успели образовать много новых видов (особенно ямкоголовые отличились), а в Южной Америке они расселились позже, и пока их там очень мало — всего 7 родов, впятеро меньше, чем в Африке или Азии. Тем не менее по лесу все же лучше ходить в сапогах, а ночью — с фонариком. Вот она! Нет, ошибся — это всего-навсего «плакса» монстера (из семейства аронниковых), типичная лесная лиана. Ее извивающийся зеленый стебель с темными пятнами действительно напоминает змею. А «плаксой» ее прозвали за то, что водные устья ее листьев активно выделяют воду, которая сбегает к заостренному концу листа, этакому «носику», и капает вниз. Нет, со змеями так и не повезло, жаль. А знаменитых колибри я видел лишь на террасе своего домика в паре десятков километров от заповедника — цветов с таким привлекательным нектаром на ней было куда больше, чем в первом «ярусе» влажного полутемного леса.

Единственной моей «добычей» стала наземная планария (из отряда ресничных червей), замечательно странный обитатель самых влажных мест. Издали ее можно принять за случайную трещину в почве, вблизи же она кажется застывшей струйкой темного стекла. Но «стекло» вдруг оживает и начинает очень медленно течь куда-то в сторону, показав подвижный хоботок из щели в передней части туловища. Конечно, одной планарией «сыт не будешь», но для успешного свидания со всеми прочими обитателями леса сюда надо приезжать не на день, а на неделю, и тогда бы нам повезло, и неоднократно, уверен.

Водопад Панкада-Гранди (высотой 61 метр) на реке Кашуэйра-Гранди является частью заповедника. Фото автора

За судьбу заповедника, пожалуй, можно быть совершенно спокойным — в последние годы идеи охраны природы находят живой отклик в сердцах бразильцев, а слова «экология» и «защита леса» вызывают самую положительную реакцию. По крайней мере, к людям, работающим в этой сфере, повсюду относятся с огромным уважением. Крестьянин, конечно, не вырубит свой гектар плантации, с которого кормится его семья, чтобы высадить на нем «естественный лес». Да это и не нужно — главное, чтобы заповедный лес не пошел рубить. А при выделении участка под плантацию правительство теперь требует гарантий, что 20 процентов территории (если продается не менее 20 гектаров) будут использованы под «естественные насаждения».

Места, где сохранился дикий тропический лес, сегодня в Бразилии малочисленны. Массовая вырубка деревьев, считает климатолог Карлос Нобре из бразильского Национального института космических исследований, к 2100 году до 60% леса превратит в серрадо (тип саванны). Фото автора

Атлантический, дождевой

В раннем миоцене, примерно от шестнадцати до двенадцати миллионов лет назад, основная часть равнин на нашей планете (большая часть Европы и Азии, практически вся Африка и обе Америки) была покрыта бесконечным шатром буйных зеленых лесов. Но ничто не вечно под луной, и даже континенты не стоят на месте. Климат постепенно изменился, на полюсах наросли ледовые шапки, глобальное похолодание «засушило» прилегающие к экватору территории, и миоценовый тропический дождевой лес начал постепенно сокращаться. И все же он дожил почти до наших дней.

Дождевой тропический лес растет в зонах влажного несезонного экваториального климата со среднегодовой температурой 22—28° (или, по крайней мере, там, где зимой не бывает ниже 18°), годовой суммой осадков не менее 1 500 миллиметров и относительной влажностью воздуха не менее 50%. Что же он собой представляет? Некоторые исследователи выделяют в вертикальной структуре дождевых лесов чуть не 12 ярусов, и все же их, скорее, 4—5.

Самый верхний ярус состоит из деревьев выше 30 метров, кроны в нем не смыкаются (поэтому у тропического леса издали часто такой «рваный» вид). Настоящая «крыша» леса на высоте 25—30 метров — это второй ярус. Дальше идет ярус низких деревьев (от 10 до 15 метров) и приземной ярус с молодняком, кустами и пр. Есть еще и межъярусная растительность, самый любопытный представитель которой (во всяком случае, для европейца) — это лианы.

Одна из самых характерных особенностей дождевого леса — исключительное биотическое богатство, при этом огромное разнообразие животного мира поддерживается в основном за счет разнообразия флоры: число видов одних только деревьев всего на один гектар леса достигает ста (не говоря о лианах, эпифитах и травах). Любопытно, что такое количество биомассы существует обычно на совершенно неплодородных, голых почвах, из которых вымываются все активные вещества.

В то же время свежей органики хватает: это опавшие листья, ветви, семена, плоды и пр. Но высшие растения не могут «есть» это напрямую, и они вступают в симбиоз с микоризными (живущими на корнях) грибами — отсюда и доминирующая поверхностная корневая система. Правда, поверхностные корни, разумеется, неспособны заякоривать в почве (которой к тому же практически нет) дерево-гигант, и потому самые большие деревья отращивают себе досковидные корни, прилегающие к стволу и слегка напоминающие стабилизаторы у ракеты. Такие корни, бывает, отходят от ствола вниз на высоте нескольких метров, а к земле опускаются в трехчетырех метрах от основного ствола.