И он в последний раз увидел это: неотвратимую гневную волну и огненные брызги над ней. И внезапные стрелы солнца из-за уходящих туч...
— Ну что там? — спросил снизу Мерц. Торайк, балансируя на его плечах, дотянулся до решетки люка.
— Ничего, — ответил он. — Гонсалес все лежит.
— Сволочи! — задохнулся Мерц и стряхнул с себя Торайка.
Сразу стало темно после света, и Торайк сказал в темноту:
— Он весь в крови. Он прямо лежит в крови...
— Замолчи! — схватил его в темноте Мерц. Но Торайк уже не мог остановиться:
— Они его топтали! Уже мертвого топтали!
Мерц, ударил его по лицу. Торайк упал на дно отсека.
— Ну и ладонь у тебя — прямо лопата...
— Замолчи! — отозвался Мерц. — Лезь опять — смотри.
— А что смотреть?.. — пошевелил разбитыми губами Торайк. Голова гудела — боль от ударам и вообще все кругом гудит. Снаружи в борт ухали волны — перемножаясь с вибрацией, гул ударов доводил до исступления. Казалось, все сейчас развалится, но это только казалось. Железный гроб, в котором они гнили, был сделан прочно и шел по волнам со скоростью десять узлов. В светлеющей зыбкой тьме Торайк снова увидел Мерца. Тот присел перед ним на корточки и опять спросил:
— Ты полезешь или нет?
— Пить хочу, — сказал Торайк.
— А по морде?.. — предложил Мерц и облизал губы. — Как договорились? О воде ни слова. Ну? Полезешь или нет? Лезь и смотри, пока я тебя держать могу.
— Что смотреть?.. — проваливаясь в дрему, сказал Торайк.
Мерц встряхнул его.
— Смотри, как убежать отсюда.
Торайк в который раз полез на плечи Мерца и вновь ощутил, как лот устал. Дрожь напряжения была пульсирующей. Мерц с трудом балансировал вправо-влево против крена корабля. В какой-то момент Торайк не удержался и съехал вниз.
— Я сейчас... — Он уже защищался от оплеухи. — Я сейчас...
Мерц молчал, тяжело дыша.
— Ладно, — сказал Торайк, — давай. Только рубаху надень, а то мокрый весь, скользко.
Мерц натянул рубаху и поднял Торайка на спину.
«Прямо цирк...» — подумал Торайк, выпрямляясь на его плечах. Отпустил гриву волос Мерца и потянулся к отдушине. Качало сильнее.
— Ну? — не выдержал Мерц.
— Гонсалеса убрали.
— Куда?
— Не знаю. За борт, конечно, куда еще... Моют палубу. Господи, вода... Ч-черт!
Он съехал вниз — в лицо ему плеснуло водой из шланга. Мерц начал лизать стену и выругался: «Сволочи!» Вода была соленой.
Торайк опустился на колени. Он как-то разом понял, что все кончено и они погибнут тут, как крысы. Ослизлый отсек, вонь собственной мочи и испражнений, и этот погребальный гул... Невыносимо заныла спина — когда их загоняли в трюм, солдат попал ему прикладом между лопаток.
«Мама, — подумал он. — Прощай, мама, я умираю...»
И тут он снова увидел это: стена волны — и плеск, и брызги. И яркое солнце сквозь тучи.
— Мы доживем, — сказал он с надеждой. — Придет час...
— Что-о?! — с презрением протянул Мерц. — Завтра нас вздернут. Дойдем до берега, и нас вздернут. Под барабанный бой! Ты полезешь или нет?!
— Погоди, — сказал Торайк. — Знаешь, что я увидел? Они не заперли катер.
— Как? — не понял Мерц.
— Они не заперли катер!... — зашептал, задыхаясь, Торайк. — Я видел: скоба открыта, катер держится только на кильблоках!
— Я убью его! — вскочил Мерц. — Я убью его как собаку!
Торайк решил, что Мерц рехнулся. Сжав кулаки, он молотил ими незримого противника.
— Хоакин... — боязливо позвал его Торайк.
— Значит, так, — сказал Мерц неожиданно спокойно. — Ночью эта тварь снова придет нас будить. Откроет люк и швырнет чем-нибудь. Потом начнет светить в глаза, как обычно. Так вот: надо его встретить. Когда он откроет люк, ты встанешь тут и быстро подставишь мне спину.
Торайк не понял:
— Я?..
— Да, ты! — нетерпеливо сказал Мерц. — Другого выхода нет. Я прыгну с твоих плеч, втащу его сюда за голову и убью как собаку.
— Зачем? — спросил Торайк. — Чтобы нас, как Гонсалеса? Зачем тебе солдат?
— У него есть штык.
— У него и автомат есть...
— Штыком я перережу канаты катера.
— А как ты выйдешь отсюда? Уже придумал?
— Да! Мы сложим его вдвое — лицом на ноги. Ты встанешь на него, а я влезу тебе на плечи.
Торайк опять удивился:
— Мне?..
— Да, тебе! И ты выдержишь, потому что другого выхода нет. Я оттолкнусь и повисну на краю люка.
— А я? — спросил Торайк.
— А ты ухватишься за мои ноги, за левую ногу. И я вытяну тебя как краба.
— Почему за левую? — не понял Торайк.
— А потому что за левую! Правая сильней — махать легче.
«Цирк!» — опять подумал Торайк. И сказал с сомнением:
— Как у тебя все рассчитано...
— Все! — отрезал Мерц. И вдруг встрепенулся: — А ты точно видел, что катер не заперли?
Торайк похолодел:
— Давай, Хоакин, я полезу! — теперь уже он торопил Мерца.
С трудом удерживаясь у него на плечах, он убедился, что катер действительно свободен. «Мама, спаси меня! — прошептал он. — Матерь божья, защити...» На палубе не просыхала вода.
Еще несколько раз до ночи составляли они эту странную пирамиду. Наконец не стало сил, и оба забылись — не то во сне, не то в беспамятстве.
Вероятно, это все-таки был сон, потому что Торайк опять видел мокрую палубу и катер, стоящий на кильблоках без запирающей скобы. Мерц все спрашивал: «Ну, что там?» И Торайк отвечал: «Да. Так оно и есть». И ужасно хотелось пить.
Вода плескалась у самого лица, текла по ладоням. Но он знал, что вода соленая, полная слез. Гонсалес смотрел ему в глаза: «Не сдавайся, малыш». И он понимал: Гонсалес жив. «Жив, жив...» — капала кровь.
Потом бред прекратился — он снова ясно увидел все: накатившую на берег волну и яркие лучи солнца сквозь тучи.
Их взяли, кажется, случайно. Хотя кто знает — может, донес тот рыбак. Зачем? Со страху, наверно... Может, за деньги старался. «Матерь божья, прости меня — за что оговорил человека? Может, не он! Он...»
Они скользили в тени скалы как привидения — даже Мерц шагал почти беззвучно. Похрустывала галька, волна с шипением растворялась у самых ног, а сверху нависала скала. Рыбак появился невесть откуда, мокрый, словно вылез из воды. Растянул губы в улыбке: «Контрабандисты?» Гонсалес кивнул. Мерц спросил с угрозой: «Тебе что?» Торайк молчал. «Да ничего, — сказал рыбак, рассматривая их. Поколупал рыбную чешую на обшлаге куртки и пояснил: — Тут все друг друга знают. А вы с моря — значит, контрабандисты». Торайк похолодел: «С моря!» Они же сухие... Ему стало страшно: уйти, скорее уйти отсюда. Мерц медленно подходил к рыбаку. «Оставь его», — сказал Гонсалес. Рыбак побледнел. «Контрабандисты — хорошие люди...» — шептал он, отступая. «Если ты!..» — выдохнул ему в лицо Мерц. «Оставь его! — повторил Гонсалес. — Людей мы не убиваем». Рыбак закивал: «А! Вы оттуда?» — и показал на горы. Мерц резко сунул руку за пазуху: «Не болтай, парень!» Рыбак закивал еще усердней: «Да-да, конечно!» — и отступил с дороги.
Они пошли дальше, только Мерц оглянулся на всякий случаи — рыбак все еще кивал, не мог остановиться. Торайк посмотрел, и как-то показалось: рыбак злорадствует. Кивает: «Давай, давай иди!» «Не нравится мне это», — сказал Мерц и посмотрел вперед.
Они обогнули скалу, и тут из-за кустов поднялись солдаты. Если бы патруль — двух врагов Мерц укладывал, сталкивая лбами. Но тут на них навели десяток автоматов. Торайк посмотрел по сторонам — бог ты мой! — со всех сторон...
«М-да», — сказал Гонсалес. Солдат подошел к Мерцу, ткнул автоматом в грудь: «Контрабандист?» — «Крестьянин», — ответил Мерц. «Покажи руки, крестьянин». Мерц изменился в лице. «Вот так», — сказал солдат, но не ударил. «А ты?» — спросил он Гонсалеса. Тот молчал. Солдат влепил ему оплеуху — Торайк увидел, как на лице товарища отпечаталась белая пятерня и мгновенно щека стала красной. «Контрабандист?!» Солдат был худой, черный от солнца, осатанелый от усталости. «Это коммунист, — сказал другой. — Я его знаю, он у них главный». Офицер отодвинул солдата: «Вот как?» — и ударил Гонсалеса в пах. Торайк увидел, как скорчился и упал его товарищ. Пятеро солдат вязали Мерца. Офицер пинал Гонсалеса в лицо, пританцовывая, — казалось, он начинает игру в футбол. Потом откуда-то взялся рыбак. Его окружили солдаты, и Мерц крикнул ему: «Сволочь!»
С Торайком почему-то ничего не сделали — дали коленом под зад (с их стороны это было почти вежливо): «Иди!» Он пошел. Невыносимо было слышать, как волокут по камням Гонсалеса. Потом он увидел корабль. Офицер сказал: «Мы устроим вам чилийскую прогулку». Подвели к трапу, и тут Торайк изведал, как подгоняют прикладом. Потом их спихнули в трюм. Гонсалеса бросили на палубе, облили водой, избили, когда пришел в себя, и столкнули туда же. Руки его связали мокрой веревкой, свободный конец оставили наверху. «Ну что?» — спросил Мерц. «Ничего, — ответил Гонсалес. — Задания не выполнили, вот что». — «Теперь кого?» — спросил Мерц. «А я знаю?» — усмехнулся Гонсалес. Он приподнялся на локте. «Вот что, ребята. — Он говорил с трудом. — Будут спрашивать, говорите правду. Ты из города, а ты из леса. Ты, Хоакин, неплохо жил, но допекла диктатура. А ты, мышонок... Тебе просто повезло: пришли миссионеры и забрали у мамочки для бога. Остальные отправились к нему прямиком — деревня подохла с голоду. Почему же ты с нами, не у попов? А все будут с нами — дай только разобраться. Там разные солдаты — сегодня с ними, завтра могут быть с нами. Пусть хоть один запнется, хоть один задумается... А насчет задания — хоть умри...» — «А я вообще ничего не знаю», — сказал Торайк. «Да ну? — изумился Гонсалес. — Какая овечка!» Поманил его пальцем — Торайк наклонился к изуродованному лицу: «Держись, малыш». И это . были его последние слова. Потом его вытаскивали из трюма, а когда бросали назад, он уже не мог говорить.
Офицер сказал им в темноту: «Бросайте жребий — кому завтра». Но на завтра их не тронули — сказали, что все еще впереди, на берегу...
— Вставай! — Мерц тряс его за плечи.
— Да, — сказал Торайк. — Я сейчас. Уже?
— Тише, дурень! Скоро уже, вот-вот.
Они прислушались, как звери в лесу, хотя сквозь гул машины и содрогание корпуса ничего нельзя было разобрать. Качка усилилась, похоже, близился шторм.
— Послушай, Хоакин... — Торайк подбирал слова. — А если там будут два солдата?
— Почему два? — удивился Мерц. Он все рассчитал: вчера был один.
— Ну ладно, один. А дальше? Они же схватят нас на палубе...
— Труса празднуешь? Завтра нас повесят. Или прибьют, как Гонсалеса, понял? Значит, так, — снова горячо зашептал Мерц, — солдат открывает люк — ты сразу становишься сюда. Он светит — нас нет. Тогда он просовывает голову, а я в ту же секунду прыгаю тебе на плечи — и на него!
— Он заорет... — усомнился Торайк.
— Не успеет! Просто не сообразит, что произошло. Я прибью его, и тут же — понял? — ты хватаешь автомат, я штык. Ты становишься на солдата — вот так. Я прыгаю тебе на плечи — и туда!
«Мама, спаси меня», — подумал Торайк. И услышал, как молится Мерц:
— Я, Хоакин Мерц, из батальона имени Сандино, клянусь...
И Торайк понял, что все кончится на палубе. Катер — это так, приманка — они просто выманивают тебя на палубу катером. Мерц сошел с ума от этой камеры, гула и жажды, и он, Торайк, рехнулся вместе с ним. Ладно, решил Торайк, надо умереть с честью. В катер он не верил. Он верил в автомат...
Все произошло так, как рассчитал Мерц. Торайк отлетел в сторону от удара его ноги, но солдат уже оказался внизу — Мерц ухватил его за волосы и буквально вдернул внутрь. «Быстрее!» — услышал. Торайк и наткнулся на что-то (Мерц уже совал ему автомат). Солдат стонал, мычал как корова: «Мм-м...»
— Сволочь! — сказал ему Мерц и подтащил ближе к люку. — Давай!
Он схватил Торайка железной рукой и швырнул на стонущего солдата.
— Ну? — Он снова уперся в его плечо тяжелой пятой. — Ну!
И вот уже Торайк хватается за его ноги, не разбирая, где правая, где левая, и ему ужасно мешает автомат.
— О-ох!.. — Дрожа от изнеможения, Мерц вытаскивает его на палубу тральщика. В темноте перед ними громоздится силуэт катера.
В эту минуту кто-то спрашивает рядом:
— Антонио, ты куда запропастился?
— Я здесь, — отвечает Мерц и бьет штыком в темноту. На мгновение нож блестит, как рыба. Палуба сильно накреняется, их обдают соленые брызги. «Давай!» — шепчет Мерц, и они бросаются к катеру.
И тут оказывается, что у них не осталось сил вытолкнуть катер из кильблоков. Но Мерц ложится под днище и все-таки находит момент: катер накреняется, Мерц сдвигает его в сторону, и тот соскальзывает вниз. Они прыгают и несколько секунд висят в катере над бездной, как маляры в люльке, — Мерц со стоном перепиливает канат. Второй он успел надрезать раньше, и вот катер сваливается за корму тральщика — обоих с головой обдает соленая вода.
Им невероятно повезло: силуэт корабля стал уже отдаляться, когда завыла сирена и взметнулся сноп прожектора. Но Мерц уже нажал что-то на пульте управления, и они уходили в сторону — далеко-далеко. Вдогонку им открыли огонь, корабль развернулся и пошел в погоню.
— Во! — показал Мерц непристойный жест. — Эта техника лучше!
Однако выручила не техника, а внезапный в этих широтах шквал. За сплошной пеленой дождя и соленых брызг они ушли в другую сторону и затерялись среди волн в ночи.
Поутру над ними пролетел военный самолет, и стало ясно, что жить им осталось недолго.
— Где автомат? — спросил Мерц. Торайк отдал ему автомат и подумал, что мог бы стрелять и сам. Катер шел на полной скорости к северу — Мерц надеялся дотянуть до вод соседней страны. Некоторое время казалось, что они парят над волнами: катер вышел на редан и выскакивал из воды, как дельфин. Потом заглох мотор.
— Так, — сказал Мерц. — Это я не умею.
— А может, кончилось горючее?.. — спросил Торайк.
— Ты прав, мышонок, — сказал Мерц. На горизонте потянулся дымок. — Ну вот и все.
Солнце поднялось в зенит, невероятно хотелось пить.
— Поймаем рыбу? — предложил Торайк.
— Каким образом? — спросил Мерц.
— Не знаю.
— Я тоже.
Установился полный штиль. Они лежали на дне катера и ждали, когда все это хоть как-то кончится.
— Хоакин, — сказал Торайк, — ты думал, что так будет?
— Молчи! — разлепил губы Мерц.
«Я, Хоакин Мерц, клянусь...» Торайк вспомнил, как Мерц подталкивал его к фальшборту: «Ну!» Когда катер вывалился за борт, у Торайка почему-то подкосились ноги. Мерц вцепился ему стальными клешнями в плечи — Торайк почувствовал, что тот раскроет его, как ракушку, и послушно прыгнул в бездну. Он, собственно, даже не понял, почему попал в катер, а не в воду. Было темно, подкатывал шторм, от свежего воздуха Торайк обезумел и растерялся. Мерц не растерялся. Но теперь они лежали на дне катера и вялились на солнце, как дохлая рыба. Невероятно хотелось пить.
Солнце плавно окунулось в океанские воды. Над Торайком зажглась знакомая звезда. Прежде, когда он ее видел, верил, что это добрый знак. «Матерь божья, — подумал он, — спаси нас, мама...» Но почему-то увидел древние лики индейских богов. Это были честные боги, и главный из них спросил: «Ну что, ты понял, Торайк?» — «Да, — ответил Торайк, — я понял. Мы верили им и их святым. А они распяли своего спасителя. Они убили Гонсалеса. Возьмите меня к себе».
Но духи растаяли, и Торайк понял, что еще не время. Невероятно хотелось пить — которые сутки без воды.
На рассвете Мерц начал пригоршнями пить морскую воду. Потом схватил автомат и начал стрелять.
— Ты что делаешь?! — Торайк выбил у него оружие. Как ни странно, Мерц подчинился. Торайк спрятал автомат позади себя и сказал строго: — Не надо. Это мы еще успеем.
Мерц дрожал всем телом и показывал куда-то — что он там видел, Торайк не знал. Потом Мерц умер. Торайк похоронил его в волнах океана. Прошел еще один день. К вечеру над Торайком нависла большая хищная птица. «Нет, — сказал стервятнику Торайк, — я не дамся. Еще не время, я еще живой». Видение исчезло, а Торайк увидел горы, покрытые снегами, и спокойные горные озера. Но ниже в долинах не было ни капли воды — земля растрескалась, и воздух над ней уже не курился. Это были морщины его земли, натруженные руки ее сыновей, губы ее детей, жаждущие добра. Мерц пришел на катер, но Торайк сказал ему: «Уходи. Еще не время — я должен выдержать, я должен остаться». И опять увидел горные озера.
Он открыл глаза, когда видения были стерты ревом мотора — над ним реял вертолет. «А, — сказал Торайк, — ну вот. Теперь пора».
И пожалел, что в час, когда они уходили от врагов, дождь мешался с брызгами океана и они ловили в ладони только соленую воду. Но все равно это было прекрасно, и Мерц сказал тогда: «Какое счастье...»
И теперь, когда солдаты выбрасывали над катером змеившийся веревочный трап, Торайк вспомнил те первые минуты свободы и сказал: «Да — счастье». Он приподнялся на локте и выдернул из-под себя автомат...
Он поразил грифа в упор. И тогда с небес хлынул, благословляя его, лучезарный дождь.
И он в последний раз увидел это: неотвратимую гневную волну и огненные брызги над ней. И внезапные стрелы солнца из-за уходящих туч.
