Как известно, Казахстан не богат реками — большую часть его территории занимают сухие степи и пустыни. Крупные водные артерии расположены у западных, южных и восточных границ республики. Самая полноводная среди них — Иртыш.
Каждую весну в столице Казахстана собирается высокая комиссия — распределять воды Иртыша. На стене вывешивают карты многоводной Оби с огромным, длиной в четыре тысячи километров притоком, а по сути, самостоятельной рекой — Иртышом; у Иртыша — свой, хоть и не столь многоводный, приток Ишим. В верховьях Иртыша голубеют два искусственных моря — Усть-Каменогорское и Бухтарминское. Это и есть тот «водный пирог», разделив который комиссия должна напоить всех «жаждущих». А жаждущих много...
Ждут большую иртышскую воду энергетики: на ней работают гидростанции.
Ждут весенних попусков для обводнения пойменных лугов животноводы и рыбоводы: подходит время нереста.
Ждут шахтеры Караганды: от Иртыша тянется многокилометровый канал в город угольщиков. Вскоре он доберется до Джезказгана и пойдет в другие районы Центрального Казахстана.
Ждут речники: начинается навигация.
Ждут земледельцы: два гигантских водопровода, Ишимский и Буслаевский, поят целину; по обе стороны реки работают тысячи насосов — вода идет на поля.
Ждут развивающиеся промышленные центры на Иртыше — Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Ермак, Павлодар, Омск, Тобольск.
И все надежды собравшихся — на водные запасы двух морей: ведь ниже по течению в Иртыш на протяжении 1300 километров, вплоть до Омска, впадает очень мало притоков. Да и много ли воды в Иртыше? Увы, в последние пять лет здесь наблюдалось сильное маловодье. Так, в 1974 году уровень реки возле Омска упал на метр ниже нулевой отметки. Пришлось срочно перестраивать водозабор — город мог остаться без воды. Теплоходы садились на мель. Впервые в конце августа отменили даже рейсы мелководной «ракеты»...
Естественно, вполне довольных решениями комиссии оказывается немного, да и интересы «жаждущих» — тех же, к примеру, энергетиков и ихтиологов — часто не совпадают.
«Полноводный Иртыш», «вольный сын степей», «главная транспортная артерия края» — так писали раньше об этой сибирской реке. Почему же она, к тому же зарегулированная в верховье, так изменилась сегодня? Что случилось с Иртышом? И каково будущее реки?
Уже само весеннее совещание в Алма-Ате отчасти отвечает на эти вопросы — такой нагрузки, которую испытывает Иртыш сегодня в связи с бурным развитием своего лево- и правобережья, он не знал никогда в прошлом. Но механизм происходящего сложнее и скрывается во многом у истоков Иртыша. Вот почему я вылетел в Усть-Каменогорск.
Мы идем с Борисом Анохиным, моим давним другом, по вечерним улицам Усть-Каменогорска. Слева катит свои воды неширокая Ульба, справа — Иртыш. Чистые, как палуба, тротуары. Невдалеке дымят трубы титано-магниевого комбината. Чувствую себя как на большом корабле, который вот-вот сомнет тонкую ленту Ульбы и причалит к берегу.
— Ну как рыбалка на Иртыше? — начинаю я разговор. Борис кивает: нормальная, мол, рыбалка. Я продолжаю: — Осетр, нельма, стерлядь?
Он вздыхает: обмелел Иртыш. Вот раньше бывало...
Мы стоим у места, откуда «пошел есть» Усть-Каменогорск, и это «раньше» неожиданно уводит нас во времена, которые ни Борис, ни я, да и никто из живущих ныне людей помнить не может. Два с половиной века назад на этом же холме стоял посланец Петра I Иван Михайлович Лихарев. Его, приехавшего из Санкт-Петербурга, поразило обилие земли, леса, зверя и воды.
— Быть здесь крепости, — сказал посланник Петра, водружая на холме российское знамя. — А поскольку местность сия есть устье каменных гор, крепость будет называться Усть-Каменной.
Так в августе 1720 года был основан Усть-Каменогорск.
Много десятилетий это был ничем не примечательный заштатный городок. Еще в середине прошлого века губернатор Западной Сибири уведомлял департамент геральдии: «Усть-Каменогорск, кроме небольшого укрепления на берегу Иртыша, ничего особенно достопримечательного не заключает, посему предлагаю в гербе города изобразить вид крепости над рекою».
С той поры много воды утекло в Иртыше. Но осталась мечта о сказочных по своему плодородию землях в верховьях этой реки. И два века спустя, в 1918 году, по совету Ленина 145 семей петроградских рабочих приехали в эти края, чтобы основать здесь первые коммуны, гордо названные первороссийскими. А еще два года спустя по плану ГОЭЛРО были начаты исследования водных богатств Иртыша и его притоков — со временем здесь построили Хайрузовскую, Тишинскую, Ульбинскую ГЭС, а позже — Усть-Каменогорскую и Бухтарминскую.
Мы любуемся россыпью городских огней. За Иртышом — темная, как море, степь. Словно рука, тянется туда новый мост над рекой, а за ним — редкие пока огни новостройки шелкоткацкого комбината. Ясно: скоро город шагнет за Иртыш — туда уже протянулись от реки трубы.
— Не будь гидростанций... — начинает Борис.
Анохин — энергетик, работает в тресте Алтайэнерго, который управляет здесь электрической рекой, рождаемой Иртышом, и посему, естественно, хочет рассказать, что принесли краю «его» ГЭС.
— Слышал, как казахи называют Рудный Алтай? — спрашивает он. — «Алтын сындык», что в переводе означает «Сундук с золотом». Здесь, под землей, залежи полиметаллических руд — наш цинк, к примеру, признан эталоном на Лондонской бирже металлов...
— А производство цветных металлов, — продолжаю я мысль Бориса, — это электроэнергия и вода. Счастливое сочетание, дарованное этой земле природой! Но ведь для энергетики и промышленности нужны миллиарды кубометров воды в год — и все ложится на плечи одного Иртыша.
— Да, это так.
— Знаешь, — сказал я, обращаясь к другу, — интересно было бы побывать здесь лет тридцать-сорок назад, когда все еще только начиналось. И поговорить с главным строителем иртышских ГЭС Михаилом Васильевичем Инюшиным — он бывал у нас в Москве, на гидротехническом факультете, где я учился. А поговорить тогда не пришлось. Да и пока он был жив, не было еще нынешних проблем...
Обкомовский «газик» бежал по берегу Иртыша. Самат Джунусов, черноволосый парень с комсомольским значком на груди, ехал со мной на Бухтарминское море. «Всегда неплохо еще раз посмотреть родные края. Да и другим показать», — заметил он, отправляясь в дорогу.
Однако, как назло, над городом и окрестностями повис смог. Шофер выжимал скорость, пытаясь пробиться сквозь его толщу, но вскоре понял всю бесполезность своей попытки и пристроился в хвост гигантской змеи машин, растянувшейся по берегу Иртыша.
Отсюда хорошо был виден Усть-Каменогорск. Я открыл книгу М. В. Инюшина «Свирь — Иртыш», которая была у меня с собой, и, пользуясь медленной ездой, прочитал вслух:
— «Сам город был так мал, что не смог дать своего имени даже железнодорожной станции, находившейся тогда от него в девяти километрах .. Усть-Каменогорская ГЭС будет строиться недалеко от города. Раздобыв пару лошадей и сани, я выехал к месту будущих работ. Молодой веселый кучер рассказывал о здешних делах. Спустились на лед Иртыша. Дул ветер, поперек дороги с шипеньем ползли тонкие змейки сухого снега. Прибрежные скалы становились все выше, все ближе подступали к реке, сжимая ее, пока долина не превратилась в тесный скальный каньон...
Там, на западе, где зашло солнце, за тысячи километров отсюда, лежала шумная Москва, тянулись строгие улицы Ленинграда, были наука, культура, тепло, уют. На востоке громоздились горы — туда нет никакой дороги, даже санный след, по которому я приехал, кончался здесь. И вот в этой каменно-снежной пустыне нужно создать строительный коллектив... превратить этот «дикий брег» Иртыша в людное жилое место».
Самат слушал с недоверием: неужели это о его родных краях? Он знал Усть-Каменогорск тихим, провинциальным, но таким — нет. Сколько он помнил себя, всегда существовала Усть-Каменогорская ГЭС, та самая, что академик Б. Е. Веденеев называл «Днепрогэсом Казахстана». Здесь, Самат знал это из книг, шумела ударная комсомольская стройка...
И вот мы стоим возле усть-каменогорской плотины. Несколько турбин, небольшое по нынешним масштабам водохранилище, здание ГЭС — мощность этой электростанции сравнительно с гигантскими на Енисее или Ангаре совсем небольшая. Но эта маленькая ГЭС — предтеча гигантов. Здесь был тот самый плацдарм, с которого началось создание гидростанций на реках Сибири.
Свой след она оставила не только в истории гидростроения, но и в сознании людей. Лет тридцать назад не всякий верил, что человек способен перегородить Иртыш.
Инюшин вспоминал, как приехали на стройку потомственные плотники Хлапцевы. Срубили два десятка деревьев, разобрали свой дом, связали плот, положили на него домашний скарб, посадили детишек, жен и поплыли по порожистой Бухтарме, потом по Иртышу. Приплыли, пришли к начальнику стройки.
— Мы уж если порешили, — говорил Инюшину Федор Васильевич Хлапцев, — значит, поселимся здесь. Насовсем. Жителями здешними станем.
— Ну что ж, будем рады.
— Опять же интересно посмотреть, как это Иртыш станут запруживать. Да и самим лестно поучаствовать в этом.
Работали Хлапцевы на опалубке. Нужно было — становились бетонщиками. Работали в сорокаградусные морозы, когда леденящий ветер дует по реке... В блоки, вспоминает Инюшин, подавали горячий пар. И если кому-то из бетонщиков случалось хоть на минуту выйти наружу, мокрая спецовка твердела на морозе, превращаясь в «латы»...
Ничто не напоминает здесь сейчас былое поле «битвы». Самат смотрит, как в шлюз входит теплоход, и вряд ли знает, что, когда этот шлюз только построили (а он был тогда самым высоким в мире), капитан первого судна ни за что не хотел входить в него — опасался, что вода всей своей массой прорвет ворота.
Сегодня с высоты прошедших десятилетий ученые признают, что Усть-Каменогорская ГЭС, так же как и последовавшая за ней Бухтарминская, относятся к числу экономичных. Обе расположены в горах, и напор воды в них достигается не за счет затопления плодородных земель. Горные ГЭС вообще оказываются намного дешевле равнинных.
Гидроэнергетики стремились к тому, чтобы река давала не только обильную, но и дешевую энергию — без этого вряд ли удалось бы с выгодой эксплуатировать богатейшие месторождения Рудного Алтая. Но, думая об этом и только об этом, они забывали о тех, кто «владел» рекой исстари. Инюшин писал: «В районе верхнего Иртыша в результате строительства при гидроузлах шлюзов и других судоходных сооружений затраты составляют миллионы рублей на километр судоходного фарватера. Дешево это? Если вспомнить, что судовой ход работает полгода, то очень и очень дорого». И он предлагает строить шлюзы лишь на тех реках, вблизи которых нет еще железных дорог.
Но существовал еще один «пользователь» Иртыша, более древний, чем самый первый корабль, — это рыба. И о нем было забыто: Усть-Каменогорская, а впоследствии и Бухтарминская ГЭС были построены без рыбопропускных сооружений.
Итак, четверть века назад Иртыш был перегорожен плотиной надвое — на верховье и низовье. Попуски воды диктовались прежде всего интересами энергетики. Однако, как показали работы советских ученых, это повлияло на жизнь целого региона — оскудела кормовыми и лекарственными травами иртышская пойма, несколько изменились погодные условия в окрестностях созданного моря, поднялся уровень подземных вод. И пожалуй, самое главное, иной стала среда обитания рыб и других водных животных. Но как это сказалось на их жизни? С этим вопросом я решил обратиться к ихтиологам.
— Это нам на Аблакетку надо, — заметил Самат. — Там у нас главные специалисты по рыбе.
Наш «газик» останавливается в небольшом поселке на берегу водохранилища. Находим одноэтажный дом, в котором помещается Алтайское отделение Казахского НИИ рыбного хозяйства. Народу в доме немного — кто уплыл работать на водохранилище, начальство уехало на конференцию. Встретила нас милая молодая женщина Лариса Николаевна Солонинова, старший научный сотрудник, кандидат биологических наук.
Мой вопрос о том, как плотины повлияли на рыбное хозяйство Иртыша, ставит Ларису Николаевну в тупик. Проблема, как говорится, имеет уже историческое значение. Ихтиологи работают сейчас так, словно река была перегорожена испокон веков.
— Думается, главный бич для рыбы — маловодье Иртыша, — говорит Солонинова. — Вот посмотрите, — показывает она карту. — Здесь, где тянется лишь цепочка разрозненных озер, когда-то были притоки Тарбуга, Ачаир, Белая Солоновка. Казачьи станицы держали на них паромные переправы. В этих и подобных им притоках нерестилась рыба... Сейчас большие площади нерестилищ не затапливаются, икра обсыхает. И вот печальный результат: по данным омского ученого, доктора географических наук В. Мезенцева, все 17 видов рыб, которыми славен был некогда Иртыш, полностью потеряли свое промышленное значение...
— Однако, если воды мало в реке, то она скопилась, видимо, в ее верховьях, за плотинами. И здесь, наверное, водится рыба и большая и малая? — спросил я.
— Если вы имеете в виду усть-каменогорское водохранилище, то оно уже давно никакого рыбопромышленного значения не имеет. Совсем другое дело — Бухтарминское море, с которым слилось озеро Зайсан. Еще недавно Зайсан был одним из самых продуктивных водоемов страны.
— А теперь что, все в прошлом?
— Нет, почему же: будущее у этого водоема, разумеется, есть. Но сегодня...
И Лариса Николаевна рассказала, как пришла в эти края беда. С 1972-го по 1976 год стояла в Прииртышье великая сушь. Уровень Бухтарминского моря снизился за это время более чем на пять метров; обнажились мелководья — излюбленные нерестилища рыб. Что ж, природа нанесла удар — ничего не скажешь, стихия. Однако союзником ее в этом недобром деле оказался человек. Точнее, вынужден был стать им. Весной, в начале апреля, вода в Бухтарминском море стоит на самом низшем уровне — ГЭС успевает сработать небогатые зимние запасы. Но здесь начинаются весенние попуски для обводнения павлодарской поймы Иртыша.
— В многоводные годы попуски компенсируются за счет паводков, — говорит Солонинова. — А когда паводков, по сути, нет?.. Сохнут новые нерестилища, и как раз в апреле, когда на нерест идут щука, язь, окунь, судак. Негде откладывать икру и рыбе, нерестящейся в мае — июне, — плотве, лещу, сазану, линю, карасю.
— Однако ведь и павлодарской пойме нужна вода, там тоже сохнут нерестилища...
— Никто не спорит, нужна. Только режим попуска должен быть таким чтобы потери и в верховьях и в низовьях реки были минимальными.
Я слушаю и думаю о весенней комиссии в Алма-Ате. Да, нелегкие задачи приходится ей решать, в особенности в маловодные годы. Но мои размышления прерывает Лариса Николаевна — задает вопрос:
— Как вы считаете, что нужно делать в рыбном хозяйстве водоема, когда складывается такая сложная ситуация?
— Наверное, прекратить лов, — подсказываю я. — Или, по крайней мере, резко его ограничить.
Солонинова протягивает справку: за пять маловодных лет из водохранилища выловлено столько же рыбы, сколько за все предшествующие одиннадцать лет его существования. И вот печальный итог: уловы теперь гораздо ниже тех, что планировались совсем недавно.
Разговор о Зайсане получил завершение уже на Бухтарминском водохранилище. Мы плыли по голубому морю среди голубых гор, но местные рыбаки рассказывали историю совсем не идиллическую. Лет двадцать назад Зайсан привлек рыбоводов уникальностью своих условий — теплый водоем, богатые нерестилища. Завезли сюда уральского судака, аральского леща — они прекрасно прижились. И тогда поняли рыбоводы, что Зайсан — это золотое дно. Били в литавры, Зайсан вышел на второе место в республике после рыбного Балхаша. И вдруг спад, начисто исчез знаменитый зайсанский сазан, а вслед за ним и другая ценная рыба. В чем же дело? Приехали сюда азовские рыбаки — их море сильно обеднело, — завезли уловистые, ставные невода. Ставили их вдоль берегов, когда рыба шла на нерест. «Мы, — говорили они, — ваше корыто выскребем». И это о богатой Бухтарме, о рыбном Зайсане...
У причала Бухтарма наш катер встал рядом с приемно-транспортным судном «Астрахань». Капитан Ташен Такеев пригласил к себе на борт. Разговорились. Ташен плавает в этих краях еще с 1941 года...
— Помню, бывало, невод вытаскивали тракторами, — рассказывал Ташен. — А сейчас плывем из Приозерного, из района лова у мыса Бархоут, а везем воздух. Что делать будем? Вот азовские рыбаки сели на поезд — уехали. А для нас Иртыш, Бухтарма — родные места...
Уже в Усть-Каменогорске я узнал, что зайсанским рыбакам уменьшили план на две тысячи тонн, что на местные рыбокомбинаты решили завозить... океанскую рыбу. Но все это временные меры, главная же цель — возродить былую славу рыбного Зайсана, всего Иртыша в целом. Ученые и рыбники обратили внимание на дельту Черного Иртыша, впадающего в Зайсан. Если соорудить здесь дренажную сеть, каналы, то у рыб появятся новые нерестилища. Но работа предстоит тяжелая — на площади в 20 тысяч гектаров. Наряду с восстановлением естественных столовых и «родильных домов» для рыбы создаются искусственные, в водоем выпускают стаи мальков... Занимаясь этой нелегкой работой, ученые обращают свои взоры к гидротехникам: не сработает ли ГЭС те запасы воды, которые нужны сейчас для восстановления рыбных богатств Зайсана и Бухтармы?
Лифт поднимал нас на гребень плотины. Она стояла, упираясь бетонными плечами в береговые скалы.
— Далеко видно, — сказал я, глядя на простор Бухтарминского моря.
— Отсюда, если хотите, можно даже увидеть... Москву. Только не с плотины, а из зала, где щит управления, — ответил мне начальник смены. — Наша ГЭС подключена к общей системе страны. В энергетике она, как говорится, погоды не делает, но зато работает на пиковые нагрузки, ведь гидротурбину быстрее можно пустить в ход, чем агрегаты ТЭЦ. Вот мы и подключаемся, как только просыпаются Москва, Ленинград и другие большие города. Так что когда, к примеру, в Москве утро или же вечер, мы узнаем не по часам — по загрузке наших агрегатов...
Слов нет, энергия Бухтарминской ГЭС нужна краю с его уникальной горно-металлургической базой, нужна стране. Но нужны и рыба, и плоды орошенной земли. Многие ученые думают сегодня над тем, как спасти Иртыш. Правда, кое-кто слишком уж уповает на глобальные решения... В Усть-Каменогорске, как только разговор касался маловодья Иртыша, собеседник нередко говорил: «Вот перебросить бы в него воды Оби или же Катуни». Наверное, в будущем так оно и будет, хотя любая переброска породит свои — экологические, экономические и еще бог весть какие — проблемы. Однако нельзя жить только завтрашним днем.
Уже перед отъездом я снова встретился с Борисом Анохиным, и мы долго . говорили об Иртыше, припоминая все, что делается и что предполагается делать для спасения реки. Борис хорошо знает реку не только как энергетик, он уже второй год пытается пройти с друзьями на байдарках по Иртышу до Оби, а там и до Ледовитого океана.
— Идем на веслах, — рассказывает Борис. — Кажется, ночью должна быть тишина, плеск волн. Но всюду слышен шум насосов — сосут Иртыш... Вода у нас бесплатная, у насосных труб никаких счетчиков нет. А может быть, за воду нужно платить? И заводам тоже?
— Ученые, — заметил я, — в один голос говорят: чтобы поднять уровень Иртыша, надо вводить на предприятиях оборотное водоснабжение, уменьшить водозабор. Один канал Иртыш — Караганда потребляет тридцатую часть стока реки.
— За что не люблю цифры, — сказал Борис, — они как бы утверждают статус-кво. Ты видел этот канал? А я видел... Очень много воды из него испаряется, уходит в землю. Существует уже такой проект — упрятать его в водовод из труб, и тем самым уменьшить отток из Иртыша.
— Ты знаешь, — продолжил я разговор, — может случиться, что лет через пять ваша дорога к океану будет на сотни километров короче...
— Конечно, если реку спрямить, сделать такой же, как канал, то течение в ней станет быстрее, а уровень еще ниже. Представляешь: Иртыш, по которому плывут одни байдарки? Я, признаться, нет.
Мы помолчали, отгоняя от себя видение — реку, прямую, как канал...
— Но специалисты считают, что надо перестать спрямлять русло Иртыша. Выигрыш для транспорта небольшой, а потери для реки огромные, — сказал Борис, не желая расставаться с мечтой проплыть по естественному Иртышу.
— Ты слышал, — поддержал я друга, — есть и такое предложение: возвести на Иртыше каскад низконапорных створчатых плотин, которые задерживали бы только паводковые воды, не мешая в другое время естественному течению реки.
— Все это хорошо, но каждый проект потребует новых вложений. А что можно сделать сегодня, на нынешнем Иртыше?
— Многое: например, прекратить форсированные попуски из рыбного Бухтарминского моря, а брать воду из не имеющего рыбохозяйственного значения Усть-Каменогорского, а также в будущем из создающегося Шульбинского водохранилища...
Подводя черту под нашим разговором, мы с Борисом пришли к выводу: люди обеспокоены судьбой Иртыша, люди думают о нем, но как необходим Иртышу один хозяин, озабоченный состоянием реки в целом!
— Воде замены нет. И не будет. — Эти слова сказал мой друг, к сожалению, ныне уже покойный профессор Давид Львович Арманд, автор замечательной книги «Нам и внукам». Мы плыли на небольшом катере по каналу Москва — Волга и рассуждали о проблемах рек.
— Я утверждаю, — говорил профессор, — что на реках уже нет так называемых пользователей — взял воду и вернул такой же. Все на ее берегах — потребители.
— И гидроэнергетики тоже?
— А как же. Искусственные моря испаряют больше, чем незарегулированная река. Плотины задерживают те самые взвеси, которые создают «рыбьи столовые» в дельте. Так что получается: электроэнергия за счет рыбы.
— Но, надеюсь, рыба...
— На зарегулированной реке ей нужна вода — те самые попуски, которые проходят вхолостую, минуя турбины.. Так что тонна рыбы стоит столько-то киловатт...
— И все-таки есть исключение — речной транспорт.
— А вы посмотрите назад — на масляный след, который оставляет даже наш маленький катер. Для больших кораблей приходится строить водохранилища — лишнее испарение воды, спрямлять русла.
— Однако где же решение проблемы?
— К любому вопросу нужно подходить исторически. Испокон веков реки служили как главные транспортные артерии. Сейчас эта их роль, в особенности в обжитых районах с густой дорожной сетью, уменьшается. Затем, уже в наше время, в пору становления энергетики, на первое место по значению для народного хозяйства вышли гидростанции. Однако сейчас он дают менее пятой части всей электроэнергии в стране, и роль их по сравнению с ТЭЦ будет падать.
На первое место выходит вода для полей и заводов. Если раньше за счет воды получали электричество, то сейчас, наоборот, нередко выгодно тратить электроэнергию, чтобы напоить поля и заводы, как в случае с каналом Иртыш — Караганда.
Думаю, что вода будет лидировать очень долго, если не всегда. Ведь чистой воды на планете не становится больше, население же Земли растет...
Да, прав был профессор Арманд, рассматривая значение рек в историческом аспекте. Сегодняшняя роль всякой большой реки, в том числе Иртыша, четко зафиксирована в «Основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976—1980 годы». Там сказано: «...продолжать сооружение преимущественно крупных гидроузлов, позволяющих комплексно решать задачи производства электроэнергии, орошения земель, обеспечения водой городов и промышленных предприятий, развития судоходства и рыбоводства, предотвращения наводнений».
А. Харьковский, наш спец. корр.
