Скромное фуро
...Зимними вечерами, когда мы, советские стажеры, возвращались в общежитие университета Токай, старый привратник кричал унтерским голосом:
— А ну, все в баню! Потом почитаете свои книжки! А то пора отключать отопление!
Этот привратник был старым солдатом. Кожа его стала жесткой и коричневой, словно дубленка, а на ходу он громко топал ногами, будто вышагивал на параде. Котельную привратник выключал потому, что тепло стоит немалых денег, и на ночь отопление не полагается, а выручить всех нас должно было «фуро» — японская баня. Незаметно и естественно вписывается в неторопливый обиход традиционной японской жизни баня. Не просто баня — японская: огромная ванна с немыслимо горячей водой, в которой нежатся сразу несколько человек. Раньше японцы не употребляли мыла, и ни один японец не стал бы мыться им, как бы его ни заставляли, потому что на мыло идут убитые животные, а это противоречит духу буддизма. Сейчас, конечно же, все японцы моются с мылом, и никакой буддизм не препятствует этому, но огромная ванна с очень горячей водой осталась, потому что без нее не обойтись в капризном японском климате.
Почему-то считается, что Япония жаркая страна и зимой в ней лишь немного холоднее, чем летом. На самом же деле зимой здесь очень холодно. Промозглой сыростью дышат каменные полы, и источает холод сделанная из железа мебель.
В традиционных японских домах — а их большинство в стране — отопления нет до сих пор. Воздух греют электрические очаги, но бумажные стены домов плохо удерживают их скудное тепло.
Всегда холодными были здесь зимы, но в старину японцы не надевали теплой зимней одежды, потому что делать ее из меха животных запрещал опять-таки буддизм, а носить халаты на вате могли лишь самые богатые. Воздух в домах был прозрачным от мороза и перехватывал дыхание. Все без исключения японцы носят под одеждой теплые пояса. Впервые увидев такой пояс на японском профессоре, у которого был переводчиком в Москве, я очень удивился: назначение его мне было непонятно...
— Чтобы живот не мерз! — пояснил профессор.
И только померзнув в Японии, я быстро понял, что такие пояса нужны для того, чтобы не простудить поясницу после горячей ванны...
...Услышав голос привратника, мы спешили в фуро, которое, несмотря на белый кафель стен и полированный металл кранов и душей, оставалось, в сущности, традиционным. Вначале положено вымыться с мылом под душем, а потом залезать в дымящийся небольшой бассейн и сидеть там, насколько хватит сил.
Такие же ванны оборудованы у горячих источников. Недалеко от них ютится множество небольших гостиниц и постоялых дворов, вода в которые поступает прямо из-под земли: мутно-серая от минеральных солей, в нос бьет резкий запах сероводорода. Однако сидеть в этой воде очень приятно, потому что по телу бегут мелкие пузыри и нежно обволакивают его...
Быстро меняется погода, и на смену зимнему холоду приходит душная влажная жара лета. В крупных учреждениях и богатых магазинах источают прохладный воздух кондиционеры, но когда выходишь на улицу, то дыхание перехватывает от немыслимо душного безветрия и теплой влаги, застывшей в воздухе.
От всего этого только одно спасение — все то же фуро. После его нестерпимо горячей ванны даже жара кажется прохладной, а поры очищаются и дышат свободно.
Странно, хотя само по себе мытье японцев не так уж отличается от нашего, почему-то именно с ним связано больше всего пословиц и выражений, показывающих специфику японской культуры мышления.
Например, вместо того чтобы сказать «Я умываю руки», японцы говорят: «Я умываю ноги».
Причина некоторого сходства этих пословиц непонятна. Первая имеет, как известно, библейское происхождение, это слова Понтия Пилата, сказанные им перед казнью Христа. А вторая — японская пословица — родилась в старину, когда буддийские монахи совершали путешествия по свету, чтобы еще раз убедиться в бренности мирских забот. Вернувшись в монастырь, прежде чем снова предаться молитвам и созерцанию своей души, они обмывали запыленные босые ноги, очищая их от мирской суеты и подчеркивая этим свой окончательный разрыв с ней.
«Намылить шею» здесь не значит дать нагоняй кому-нибудь, а, наоборот, признать самого себя побежденным. В средние века для самурая поражение было позором, смыть который можно было только кровью. И он делал харакири, разрезая себе живот, а лучший друг побежденного самурая, чтобы облегчить его страдания, быстро перерубал ему шею. Перед этим шею полагалось чисто вымыть, и это ритуальное мытье шеи стало символом поражения.
«Мокрое дело» здесь означает не то, что у нас, а переводится как «ненадежное предприятие».
Эти пословицы приводят и еще к одному выводу. Никогда не нужно переводить пословицы с одного языка на другой буквально: вас наверняка поймут неправильно. Пословицы нужно пояснять...
То же происходит и с нашими представлениями, что в бане исчезают социальные условности и все люди в ней на время оказываются равными. В Японии этого не бывает.
Когда каратэисты возвращаются с тренировки и входят в раздевалку, то младшие борцы — обладатели самых низших, белых поясов — быстро натягивают на потные, разгоряченные тела свои черные студенческие мундиры и выстраиваются у входа. В это время надменные обладатели черных поясов неторопливо раздеваются, обвязываются полотенцами и направляются в душ, а младшие приветствуют их криками и кланяются — наверное, в сотый раз за день, — открывают двери, почтительно входят вслед за старшими и помогают им в мытье...
У Чехова есть рассказ о чиновнике, который парил своего начальника в бане, облачившись при этом в парадный мундир. На моих глазах нечто подобное происходило в натуре.
Японцы бережно относятся к своим традициям и мудро сохраняют даже те обычаи, практический смысл которых давно потерян. Однако от фуро здесь не могли бы отказаться при всем желании. Упразднить фуро невозможно, ибо как иначе спасаться от промозглого холода и сырой жары?
К. Преображенский
Хамам турецкий
...— Извините, бей-эфенди, но воды уже нет!
На лице Али-капыджи, привратника нашего анкарского дома, написана была такая грусть, что шуметь мне расхотелось. В Анкаре вообще трудно с водой, и капыджи-привратник (он же дворник, истопник и всеобщий слуга жильцов) отпускает ее из домовой цистерны весьма скупо. Жильцы разбирают воду по утрам, и кто же виноват, что я, усталый и измученный после долгой дороги в машине, приехал к вечеру?
Был промозглый дождливый день в конце ноября, что по погоде соответствовало московскому октябрю. В доме, как выяснилось, несколько дней не было воды, чтобы принять душ, и газа, чтобы подогреть воду. И я решил поехать в баню. Глубоко вросшее в землю невысокое здание с позеленевшими куполами было недалеко. По улыбке капыджи можно было понять, что он одобряет мое решение. Истинный турок, Али-капыджи понимал в бане толк.
Турецкие бани-хамам знамениты, и справедливо.
...Я спустился по ступенькам в подвальное помещение, откуда тянуло теплом и запахом мыла. Разделся в небольшой дощатой кабинке, где еле умещался лежак для отдыха, обвязал вокруг бедер полотенце (в турецкой бане ходить обнаженным не принято), надел деревянные сандалии и вошел в зал, который по-нашему назвали бы мыльной.
Здесь жарко, но не очень. Свет проникает через небольшие отверстия в куполах. Посреди на мраморных возвышениях лежали люди. Сбоку на мраморных же скамьях трудились массажисты.
В турецкой бане согреваются и распариваются на горячем лежаке. Растягиваешься на полотенце или простыне, потому что мрамор очень горяч, и тебя пронизывает тепло от подогретого снизу камня. Минут через десять начинает обильно течь пот, еще через четверть часа становишься мягким, расслабленным и готовым к массажу.
Переходишь на другой мраморный лежак, который не подогревается снизу, и за дело берется усатый массажист. Он хватает тренированными руками-клещами голову клиента и начинает массировать лоб, виски, скулы, челюсти, шею. Потом переходит к плечам, рукам, ногам, пальцам, груди и животу. Он переворачивает жертву на живот, лупцует, растягивает и сжимает мышцы спины, пересчитывая каждый позвонок, выкручивает руки, упираясь коленкой в спину, и ты удивляешься, что в твое тело вернулась юношеская гибкость. Ты охаешь, кряхтишь, стонешь от боли и удовольствия. Сладостная пытка завершается тем, что банщик забирается на тебя, распластанного, и топчет ногами. Тебе дают немного отдохнуть, потому что ты действительно изнемог, да и банщику нужен перерыв.
Начинается второй этап: рукавица, сплетенная из конского волоса и лишь слегка намоченная в мыльной воде. С непривычки становится стыдно, когда видишь, что грязь слезает с тебя пластами. На самом же деле волосяная рукавица снимает и верхний омертвевший слой кожи.
Наступает мытье. Банщик разводит мыло в наволочке, надувает ее и выдавливает на тебя пушистые хлопья. Чувствуешь, что уже весь утопаешь в мыльной пене, а банщик слегка трет тебя пузырем-наволочкой и чуть-чуть массажирует. Наконец тебя сажают у мраморной раковины, трижды моют голову, окатывают теплой водой, смывая остатки мыла, и в заключение обрушивают несколько тазов ледяной воды.
Вытираешься, заворачиваешься в сухие полотенца и, усталый, направляешься в кабину, чтобы подкрепиться и отдохнуть. Турок после бани пьет чай, иногда заказывает шашлык или запеканку из макарон — бёрек. Ценители при этом с сожалением вспоминают, что отцы-деды в баню приходили с корзиной, полной провизии, и, плотно заправившись, проводили в полудреме несколько часов.
...Я вышел из бани в холодный анкарский воздух, настоянный на едком угольном дыму, чувствуя себя посвежевшим, помолодевшим, готовым и дальше сносить досадные неудобства столичного быта. Конечно, в современной Турции бани утратили свое былое значение. А ведь еще относительно недавно они были и местом общения. Особенно для женщин.
Состоятельные турчанки ныне ходят в салоны красоты. Но раньше в Стамбуле их роль исполняли бани. Для женщин, запертых в гаремах, баня была местом встреч и развлечений. Дамы пили кофе, ели сладости и беседовали. Матери невест ухаживали за матерями женихов, показывали им своих дочерей...
В те времена состоятельные турки и турчанки проводили в бане минимум день в неделю, туда же водили иноземных гостей. И европейские путешественники, вкусившие прелести стамбульских бань, далеко разнесли их славу — славу хамама, неги Востока...
А. Васильев
Сауна
— Сегодня идем в сауну! — заявил Юсси категорическим тоном. — А то Финляндии вы еще и не видели.
...С ужасом я наблюдал, как ртутный столбик, уверенно преодолев деление 100 градусов, упрямо полз вверх. У отметки 120 градусов он приостановился, но в этот момент раздался звук, который обыкновенно издает вода, вылитая на раскаленную сковородку. Словно подстегнутый гремучим шипением, ртутный столбик встрепенулся и устремился ввысь. Впрочем, делений я уже не видел: обжигающий вал взрывной волны опалил все тело, ворвался в горло, выдавил из глаз слезы, штопором ввинтился в нос, уши... Я лишь смог защитить руками лицо и пригнуть голову к коленям. Рядом слышалось тяжкое дыхание, которое принадлежало человеку, сидевшему вместе со мной на струганых досках светлой липы. Он старался нашлепнуть на макушку мокрое полотенце и на ощупь задвинуть в предельное положение реостат. Это был Юсси, шофер туристского автобуса, на котором мы передвигались по Финляндии.
Еще полчаса назад он был отличным парнем, с милой располагающей улыбкой. Теперь же, покончив с реостатом и выглядывая из-под своего боевого махрового головного убора, он злодейски пытался добраться рукой до ковшика с водой, чтобы снова выплеснуть его на камни электроочага. Лишь надежда, что Юсси не захочет оставить сиротами своих четверых детей, удерживала меня в адском пекле.
Юсси таки плеснул воды на камни, и почти тут же хлестким ударом жара его вынесло за дверь. Тысяча злых, острых игл разом впилась в тело и, почувствовав, что еще секунда, и тайну сауны мне уже никогда не придется разгадать, я сам не ведая, каким образом это произошло, захлопывал дверь парной.
Холодному душу не под силу было остудить кипевшее тело, и мы с Юсси бросились в бассейн, вдребезги разбив золотые стрелы солнечных лучей, дрожавшие на излете под пологом голубой воды. Одна стена была целиком стеклянной, и за стеклом стоял сентябрьский лес. Лежа на спине и запрокинув голову, я разглядывал большие белые облака с размытыми краями, а выпрыгнув по пояс из воды, видел те же облака в синей глади озера. Сентябрь уже кончался, поэтому мы плавали в бассейне, а не в озере, как это принято здесь летом...
Так произошла моя первая встреча с сауной в Сиикаранта. Юсси прокатил нас на прощание по столице и, свернув в сторону Турку, около часа вез по идущему лесом шоссе. Автобус миновал цепь озер и остановился на площадке перед приземистым зданием — гладкий красный кирпич, белый бетон, большие окна. Сауна...
О том, что было дальше, я уже рассказал. Минут через десять я ощутил первые признаки прохлады, поплавал еще немного, вышел из бассейна и... отчаянно захотелось снова в парную. Так вот она, привораживающая сила финской бани!
И снова я на полке в помещении площадью не более пяти-шести квадратных метров, где все: пол, потолок, стены, полка — из досок шириной в полторы ладони. Теперь, когда я немного освоился, можно разглядеть все в деталях: ведь парная — это «душа сауны», как говорят финны. Во весь рост здесь не встанешь. Полка расположена на высоте примерно полуметра от пола. В углу черный электроочаг, силу его нагрева можно регулировать по желанию. Чем выше от пола, тем сильнее жар. Не желая больше поддаваться гипнозу показаний термометра, демонстративно не смотрю в его сторону и пытаюсь воскресить в памяти все сведения о сауне и о том, как следует в ней себя вести.
Перед сауной не рекомендуется плотно есть, но и принимать ее на голодный желудок также не дело — лучше всего легкая фруктовая или овощная трапеза, так считают финны. Войдя в парную, следует расстелить на полке махровую простыню или полотенце и лечь на нее. Под ноги желательно поставить скамеечку, чтобы они оказались немного выше головы.
Хорошенько прогревшись, принять душ или поплавать в бассейне. Процедуру проделать дважды или трижды. В один из интервалов желателен массаж.
Культ сауны доведен до совершенства: все, что связано с ней, должно быть приятным и радовать глаз. Недаром в Финляндии сауну сравнивают с праздничным столом.
Такое отношение к бане у финнов существует с глубокой древности. Легенда гласит, что однажды на раскаленные камни домашнего очага упали капли дождя, просочившиеся сквозь худую крышу. Комнату окутал горячий пар. Обитателям дома пришлось по душе его жаркое прикосновение, и они решили усовершенствовать то, что подсказала природа.
Издревле финны приписывали сауне чудодейственные свойства. В нее приносили больных для излечения.
В Финляндии, северной стране с довольно суровым климатом, простуда — явление чрезвычайно редкое. «Спасаемся сауной», — уверяют финны.
В Финляндии бережно сохранили традиции целебной народной бани и, перенеся в город, не стали видоизменять, а лишь дали ей оправу, достойную современного уровня развития техники, медицины и сервиса.
И эффект этого «наступления» саун виден в Финляндии в холодное время года невооруженным глазом. В начале октября, когда лужицы на тротуарах Турку, Тампере, Хямеенлинны, Лахти промерзали по утрам до дна и я ежился в плаще с подстежкой из верблюжьей шерсти, финны спокойно шли по улице в обычных пиджаках, из-под которых выглядывали либо тонкий свитер, либо даже рубашка с распахнутым воротом. На юношах и девушках я не видел ни плащей, ни головных уборов. Но более всего меня поразила одежда детей — легкие курточки или комбинезоны, никаких шарфов, трижды обмотанных вокруг шеи. В одно морозное утро эта наглядная агитация сделала свое дело: я снял плащ и кепку и храбро вышел навстречу холодному ветру. К вечеру в горле запершило, но я решил не сдавать позиций хотя бы в Финляндии — ведь здесь всегда можно принять сауну, а в ее целительные свойства я уверовал полностью...
А. Миловский
