Он пожаловал в Баренцбург, поселок буровиков на Шпицбергене, в самый разгар полярной ночи. Между домиками привычно посвистывал ветер, по земле крутилась поземка, а он, принюхиваясь, деловито обходил поселок. В тот год земля под тонким слоем снега была покрыта сплошной коркой льда из-за очень поздно шедших дождей, и даже его крепкие копыта не могли выбить из-под ледяного панциря тощий мох. А тут, возле домов, пахло съестным...
Из столовой с ведром отходов выскочила повариха и с криком убежала обратно: в лучах освещавшего поселок прожектора стоял черный мохнатый овцебык. Мощная, как у зубра, голова, свисающая до земли шерсть, в форме лиры загнутые вниз острые рога, сверкающие фосфором недобрые глаза. Как тут не испугаться? На шум из домиков стали выглядывать буровики. В прошлом году они видели вот так же ковырявшегося в отбросах белого медведя, однако сейчас не спешили похлопать по холке рогатого гостя, зная, что этот сугубо травоядный зверь, хоть и именуется овцебыком, нравом совсем не напоминает овцу. Гостю издали бросили хлеб, капустные листья. Он мял их копытами — привычка добывать корм из-под снега — и жадно, с фырканьем ел. Утром (весьма условным в полярную ночь), когда пора было идти на работу, люди забеспокоились: животное стояло на прежнем месте. Посоветовавшись, буровики решили отпугнуть его шумом: завели двигатели машины и тракторы. Только после этого недовольный гость удалился за пределы поселка. Днем водителю вездехода наказали подбросить овцебыку сена с подсобного хозяйства, но зверь бесследно исчез...
Машка, как нарекли буровики позже это упрямое животное, «вышла на люди» только через неделю. На этот раз она появилась на стройке геологоразведочной экспедиции, что размещалась в пяти километрах от Баренцбурга. Расчищая строительную площадку, бульдозеристы в дальнем ее углу в свое время сделали в снегу небольшую котловину. Ее-то и облюбовал обессилевший от голода овцебык, укрывшись там от ветра. Строители в этот же день привезли тюк сена, но Машка взирала на него довольно равнодушно: ни здешние дикие олени, ни тем более овцебыки сена обычно не едят. Кто-то предположил даже, что эта «овца» пришла сюда расстаться с жизнью. Однако через сутки-другие заметили: Машка хоть и без энтузиазма, но все же жует сено. Кроме того, ела она хлеб и картошку.
На нее смотрели, ее фотографировали в свете фар и со вспышкой, а она продолжала жевать, почти не обращая внимания на людей, только иногда угрожающе опускала голову. Уходить с сытного места Машка, судя по всему, не собиралась. Когда строителям потребовалось расширить площадку, они специально сделали в снегу яму и бросили туда сена. Машка не заставила себя долго упрашивать — мигом переселилась на новую квартиру.
Сено и подношения доброхотов, видимо, помогли Машке восстановить силы, она уже почти не лежала, энергично фыркала и мигом разворачивалась на одном месте, как это обычно делают овцебыки при подходе людей. Очередную порцию сена встречала своеобразно: шла на тюк в лобовую атаку. Била его рогами, подбрасывала в воздух, отступала и снова кидалась на него. Играла с тюком, как котенок с мячиком, хотя такую «игрушку» даже вдвоем совсем не просто забросить в автомашину.
Строители и геологи решили было, что Машка поселилась у них надолго, по крайней мере до того времени, пока оттает ледяной панцирь, покрывший горы и долины острова. Но Машка ушла, даже не дождавшись рассвета, наступающего здесь в двадцатых числах февраля. То ли надоел ей шум стройки, вплотную подступившей к ее жилью, то ли почувствовала в себе достаточно сил для единоборства с природой. Следы вели в сторону Колсбея. Там, а также в районе Груманта и норвежского рудника Лонгирбюен, уже давно обитают овцебыки. Завезенные когда-то из Гренландии, они, невзирая на бедность флоры, прижились и стали размножаться. Самка приносила теленка примерно раз в четыре года. Поэтому поголовье овцебыков на Шпицбергене даже в лучшие годы не превышало четырех десятков.
Наблюдать за повадками этих ровесников мамонтов весьма любопытно, хотя подчас и небезопасно.
Если послушать бывалых полярников, то создается впечатление, что большинство их встреч с овцебыками заканчивалось неприятностями.
Есть у овцебыков, особенно у старых, привычка впадать в этакую прострацию и часами стоять на месте, подобно монументам. Ездившие на Грумант полярники видели такого «размышляющего старичка» на одном и том же месте чуть ли не все лето. Таким же образом вел себя другой его мохнатый сородич, обосновавшийся в Колсбее. Однажды приехавшие туда туристы с Пирамиды были несказанно обрадованы, обнаружив овцебыка между старых построек. Защелкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры — бык стоял как манекен. Появились желающие попасть в кадр с быком. Кто-то тронул его палкой — тот не шелохнулся. Но тут подскочила приехавшая с полярниками рудничная лайка Бельчик, и «монумент» мгновенно ожил. Причем повернулся с такой быстротой, что собака с визгом еле-еле выскочила из-под его рогов. Вообще эти 500—600-килограммовые животные весьма проворны: легко поднимаются по заснеженным склонам гор, куда впору подняться лишь альпинисту, умеют съезжать со склонов, присев на крепкие задние копыта...
В 1973 году двое полярников отправились в домик В. А. Русанова, находящийся неподалеку от Колсбея. Тут им и повстречался овцебык, которому они почему-то не понравились. Животное гналось за людьми, пока они не спрятались в домике. После этого у них было более чем достаточно времени познакомиться с содержанием музея и книгой записей для гостей: бык стоял рогами к дверям почти трое суток...
Точно так же вел себя овцебык и в Колсбее.
Мишка, как прозвали его буровики, в общем относился к ним лояльно, но не любил назойливых, заставляя их пробежаться до ближайшего укрытия. И поэтому, когда один упорный фотолюбитель начал снимать Мишку не под настроение, тот погнался за ним с хорошей скоростью. Укрытия по пути не оказалось, и человеку пришлось прыгнуть на берег залива с довольно высокого обрыва. Снимки получились отличные, если иметь в виду рентгеновские — со сломанной ноги пострадавшего.
Из сказанного вовсе не следует, что овцебыки только тем и заняты, что охотятся за людьми. В большинстве случаев, завидев человека, животные стараются удалиться. Инициаторами инцидентов, увы, как правило, бывают сами пострадавшие. Выходцы каменного века — «народ» весьма самостоятельный, независимый, сознающий, что здесь у них практически нет достойных противников. Агрессивными они становятся, когда с ними есть теленок. Тогда при приближении посторонних они выстраиваются в «боевой треугольник», в середине которого укрыто любимое чадо. Это сигнал, что они умеют постоять за себя и потомство. Да и в обычной ситуации овцебыки предупреждают о своем недовольстве: громко фыркают, опускают голову к земле, роют ее копытами...
В истории наших рудников на Шпицбергене произошел один любопытный случай. Когда были остановлены работы на Груманте и Колсбее (это одна шахта), там еще долго жила семья, присматривавшая за имуществом и порядком. Овцебыки стали частыми гостями в опустевшем поселке. Они любили почесаться об угол дома, торчащие доски. Вскоре сторожа приспособили для гостей специальные чесалки вроде грабель, а потом с них собирали шерсть — длинную и мягкую. Позже это семейство усовершенствовало «технологию» сбора: был оборудован загон, под прикрытием которого люди чесали животных. Тем это понравилось, и они с удовольствием заходили в загон, дабы быть почесанными.
Нет сомнений, что эти реликтовые животные заслуживают не только того, чтобы за ними наблюдали. Да, они охраняются законом, но в суровые зимы нуждаются в подкормке. И если в этом году по здешним горам будет разгуливать знакомая нам Машка, то только потому, что в суровые месяцы полярной ночи ей помогли баренцбуржцы.
Э. Савицкий
Баренцбург, Шпицберген
