На границе двух штатов, у шлагбаума, перекрывшего шоссе Пасифик, все машины подвергаются весьма серьезному досмотру. По одну сторону шлагбаума пограничники, они же и таможенники, проверяют — не вывозят ли квинслендцы из Нового Южного Уэльса черенки знаменитого сахарного тростника, растущего только в Тамбалгаме. По другую — смотрят, не везут ли в Новый Южный Уэльс тростник из Маккая, ананасовую рассаду из Намбура или, не дай бог, без разрешения отломанные кораллы с заповедников Большого Барьерного рифа. Список запретов у пограничников Квинсленда пообширнее. Да это и понятно. Второй по величине штат Австралии наполовину лежит в тропической зоне, наполовину — в субтропиках, к югу от тропика Козерога. Манго и ананасы, арбузы и виноград, папайя и бананы, кокосы и авокадо — чего только не выращивают квинслендские фермеры на богатых черноземом и вулканическим пеплом землях. Список природных богатств Квинсленда читается, как таблица Менделеева, — серебро, медь, золото, цинк, железо, уран... Запасы одних сапфиров и рубинов у городка Рубивейл — Рубиновая Долина — оцениваются в чудовищную сумму — 867 квадрильонов долларов.
Квинсленд был освоен позже всех других австралийских штатов. Многие английские экспедиции пропали без следа за Большим Водораздельным хребтом. Дольше всех сопротивлялись здесь белым пришельцам аборигены. Только в 1824 году англичанам удалось построить первый форт в районе нынешнего Брисбена, столицы Квинсленда. Сюда ссылали в те времена особо опасных каторжников. Однако довольно скоро английские власти пришли к выводу, что столь богатые земли куда лучше использовать под фермы, чем под тюрьмы. Так было положено начало освоению австралийского севера вольными переселенцами — отчаянными сорвиголовами и трудягами, готовыми на все и не признававшими никаких авторитетов, способными выжить даже там, где не было ни воды, ни тени над головой, а только палящее солнце. От этих людей и пошли нынешние квинслендцы. Они с молоком матери впитали бойцовские качества своих прародителей, их выносливость и смекалку — качества, процветающие и в сегодняшнем Квинсленде с его огромными расстояниями и минимальной плотностью населения. Богатства недр и плодородные земли помогли Квинсленду быстро встать на ноги.
Писатель Колин Кемпбел не случайно сказал: «Жители Квинсленда и есть первородные австралийцы. Независимость — их основная черта».
Порой независимость эту принимают за зазнайство и высокомерие. Квинслендец начисто отрицает все то, что лежит к югу от его города или поселка. Впрочем, и то, что к северу, — тоже. Житель южного штата для него — горожанин-белоручка, который не отличит вомбата от кенгуру и уж наверняка заблудится в трех эвкалиптах. Точно такую же характеристику, правда, получит и житель Брисбена от тех, кто живет где-нибудь у залива Карпентария или работает на шахтах Маунт-Айзы. И тем не менее квинслендец всегда придет тебе на помощь и на дороге, и в буше, несмотря на «клеймо» в виде номерного знака южного штата. Квинслендцы приветливы и радушны, гостеприимны и любопытны, хотя тщательно это скрывают. В небольших придорожных лавочках и кафе, равно как в блистающих стеклом и алюминием супермаркетах, квинслендцы ведут торговлю наподобие старинных английских купцов — делают вид, что им безразлично, купит чего-нибудь у них заезжий гость или нет, и как бы нехотя расстаются со своим товаром. Так приличнее и так принято здесь везде. Хозяин отеля, пусть ты даже будешь единственным постояльцем у него за неделю, сделает вид, что визит твой ему — обуза, хотя явно умирает от желания с тобой поговорить.
Независимость квинслендцев, их неприязнь ко всему, что «там внизу, на юге», вошли в пословицу еще в те времена, когда Квинсленд категорически отказывался вступить в федерацию с остальными штатами Австралии. Тем не менее Квинсленд, пожалуй, самый зависимый штат пятого континента. И в первую очередь он зависит от иностранного капитала.
В городке Туид-Хедс, который, наполовину принадлежит Квинсленду, а наполовину — Новому Южному Уэльсу, знакомый фермер Джон Хоган, владелец громадной плантации сахарного тростника, говорил мне: «В Квинсленде не любят чужаков. И не потому вовсе, что мы, как говорят о нас на юге, нелюдимы и живем по традициям прошлого века. А потому, что Квинсленд грабят нещадно и наши местные монополии из Мельбурна и Сиднея, и те, из-за океана».
...К Гладстону, небольшому индустриальному городу километрах в шестистах к северу от Брисбена, мы подъехали к вечеру. Быстро смеркалось. Тени эвкалиптов на дороге вдруг почти мгновенно слились в сплошную черную пелену ночи. Свернув с главной дороги на Гладстон, мы проехали миль десять и увидели зарево. Тысячи огней во все цвета радуги расцвечивали струи пара и дыма, возносившие красные, синие и зеленые сполохи высоко в небо. Эта вальпургиева ночь не имела, однако, ничего общего с колдовством: вовсю работал алюминиевый завод Гладстона, один из крупнейших на земном шаре.
Днем и ночью через город идут эшелоны с бокситами. Ни на минуту не засыпает порт — сюда привозят руду из Уэйпы, с полуострова Кейп-Йорк, где добываются высококачественные бокситы. Из Гладстона, названного в честь министра колоний Англии середины прошлого века, в сотни портов уходят алюминиевые слитки. И вместе с ними уплывают из Австралии миллионы долларов. Они оседают в сейфах заокеанских фирм, почти полностью монополизировавших производство алюминия в стране.
Гладстон стал символом нового колониализма — засилья многонациональных корпораций, образовавших международный консорциум «Квинсленд алюмина», в котором львиную долю акций имеет англо-американская компания «Комалко». «Комалко» в 1957 году заключила договор с правительством штата, выговорив себе исключительное право эксплуатации бокситовых месторождений в Уэйпе на 87 лет. Запасы в Уэйпе поистине огромны. По оценке специалистов, они исчисляются примерно в 2200 миллионов тонн бокситов с содержанием алюминия от 45 до 60 процентов. «Комалко» рассчитывает, что запасов этих ей хватит примерно до середины следующего века!
Подобным путем был захвачен американской компанией «АСАРКО» контрольный пакет акций фирмы «Маунт-Айза», добывающей в Квинсленде 70 процентов всей австралийской меди, 15 процентов свинца и треть всего австралийского серебра. Австралийским компаниям в «Маунт-Айзе» принадлежит всего лишь немногим более двадцати процентов акций. И так всюду в Квинсленде, почти во всех отраслях его заново колонизированной экономики.
Без прав, без будущего
И «АСАРКО» и «Комалко» немало денег тратят на пропаганду своей «благотворительной» деятельности. «Комалко» как-то провела умилительный семинар, в ходе которого обсуждалось, как насадить деревья в тех местах, где бокситы уже выбраны. Никто, однако, в ходе этого семинара не задал вопроса руководителям компании: а как собираются они возместить свой неоплатный долг аборигенам, изгнанным с тех земель Уэйпы, где они жили тысячелетиями?
Один из алюминиевых консорциумов (в него входят дочерние компании голландской «Ройял-датч-шелл», французской «Алюминиум-Пешине» и американской «Типперэри корпорейшн») в 1968 году начал изыскательские проектные работы в 50 милях от города Уэйпа, где расположена резервация племени ауракан. Консорциум заключил «договор» с представителями племени о том, что, если на землях их резервации построят комплекс по добыче и выплавке алюминия, племя будет получать три процента всех прибылей этого предприятия. Вожди племени согласились на такие условия, но потребовали, чтобы их информировали об условиях работы будущего комплекса и эксплуатации бокситовых месторождений.
Прошло семь лет. Когда строительство комплекса уже вышло из проектной стадии, выяснилось, что аборигены племени ауракан не только не получат обещанных им по предварительному договору денег, но и не будут иметь права на совещательный голос в делах комплекса. Деньги же, которые начнут отчислять по условиям договора с аборигенами, будет получать правительство штата Квинсленд.
Консорциум при переговорах с аураканами действовал точно так же, как первые колонизаторы, скупавшие в свое время у аборигенов богатейшие земли в Австралии за дешевые безделушки.
...Было будничное утро 14 июля в Гладстоне. Люди торопились по делам, на работу. И никто не вспомнил, что именно в этот день коренные жители пятого континента отмечают свой невеселый праздник — «День аборигенов». У причалов гладстонской бухты, где покачивались на приливной волне шикарные яхты местной знати, собрались семьи аборигенов — человек сто. Четырехлетний Рональде Геварро ходил по набережной с плакатом «Свободу черным!». Рядом дежурили два полицейских «форда». Стражи порядка подошли к демонстрантам, проверили, все ли лозунги на плакатах соответствуют тем, что были зарегистрированы накануне, и только после этого разрешили начать марш по улицам Гладстона к месту митинга.
Разные судьбы привели аборигенов в Гладстон. Но неизменно в начале их дороги сюда стояло горе. Леанна Хей рассказала мне, как иностранные компании, захватившие землю на полуострове Кейп-Йорк, где жило ее племя, срыли бульдозерами все хижины аборигенов, и им ничего не оставалось делать, как уйти. Ни прошения, ни протесты не помогли. Это было 20 лет назад. В тот самый год, когда «Комалко» заключила договор с правительством Квинсленда об эксплуатации богатств Уэйпы.
А какова судьба аборигенов Квинсленда сейчас? Мать Рональде Геварро протягивает листовку. В ней приведены выдержки из расистского «Закона об аборигенах штата Квинсленд» от 1971 года и из «Правил для аборигенов» от 1972 года. В ней обращение к совести и к разуму белых австралийцев:
«Как бы вы отнеслись к тому, чтобы кто-то говорил вашим матерям, отцам, братьям, сестрам, сыновьям, дочерям, друзьям, когда можно и когда нельзя посещать ваш дом, а если можно, то как долго им следует у вас находиться? Если бы с вашего родственника или друга взимали штраф в 200 долларов за посещение вашего дома без разрешения? Как бы вам понравилось, если бы вам не разрешали продавать принадлежащую вам собственность и покупать то, что вы хотите, без одобрения властей? Если бы вам не разрешали хранить у себя заработанные вами деньги? Если бы фирмы, имеющие с вами дело, штрафовали? Если бы вам запрещали вернуться в родительский дом, поскольку вы отлучились без разрешения начальства?»
Все эти запреты содержатся и в законе и в правилах для аборигенов, не уступающих положениям об апартеиде в ЮАР. И не только содержатся, но и неукоснительно выполняются администрацией резерваций и стражами порядка в Квинсленде.
В Сиднее в 1975 году долго заседала федеральная сенатская комиссия по вопросам общественных отношений. Перед ней прошли сотни свидетелей. Их рассказы о преследованиях аборигенов — страшная сага. В городе Таунсвилл, штат Квинсленд, полицейские избивают аборигенов на улицах среди бела дня. В тюрьмах штата заключенных аборигенов за малейшую провинность сажают в железные клетки и выставляют на палящее солнце. Но и это для расистов не предел. «По моему мнению, — заявил один из полицейских Таунсвилла, — наилучший способ решения проблемы аборигенов — это поставить их всех у стенки и перестрелять».
Генеральный секретарь Национального конгресса аборигенов Чарльз Перкинс говорил:
— Конечно же, никто официально не признает, что в Австралии процветает расизм. Но мы, аборигены — и «чистые», и метисы, как я, — познаем его на себе. Жизненные условия аборигенов во много раз хуже, чем в иных слаборазвитых странах. У нас отнимают наше достоинство, наши традиции, нашу историю, наши земли, оставляя нас ни с чем. Против аборигенов используют самые различные средства: от экономического и политического давления до газетной пропаганды расизма. Многие решения правительства Уитлема, направленные на помощь аборигенам, не выполнялись из-за саботажа чиновников в министерстве по делам аборигенов. Выделенные министерству фонды и сейчас нередко тратятся бездумно, бездарно, но винят во всем аборигенов, которые к этим фондам не имеют никакого доступа. До сих пор не решена проблема с наделением аборигенов правами на землю. До сих пор не ликвидирована дискриминация. Мы живем на горе отчаяния, на обломках разрушенных надежд...
— Чарльз, — спрашиваю я, — а сами аборигены могут приспособиться к новым условиям жизни в европеизированной, чуждой им цивилизации, не ассимилируясь с ней, а сохраняя свою самобытность?
— Видишь ли, цивилизации аборигенов и белых европейцев не просто различны, а диаметрально противоположны. Разные принципы. У белых — каждый за себя. У нас — один за всех и все за одного. Конечно, нам приходится учитывать новые условия, приспосабливаться к ним и отказываться от некоторых традиций. У аборигенов был обычай: когда кто-нибудь умирает в племени, уходить из этого места. Но что делать в таком случае с построенными для нас правительством домами? Тоже бросать их и идти в новые? Но и там кто-нибудь обязательно умрет. Сейчас в Центральной Австралии, например, дух мертвых «выкуривают», и лишь после этого племя возвращается обратно в дома или в резервацию. Правда, новый обычай привился еще не везде.
— А чем аборигены могут заниматься в резервациях? Только охотиться? Можно ли создать там какую-нибудь кустарную промышленность, мастерские, чтобы они зарабатывали на жизнь?
— Конечно, все это можно и нужно делать. Но необходима экономическая база. Белые приходят в совет аборигенов и говорят: «Этой резервацией владеете вы. У вас — вся власть». Но денег не дают. А что за власть без денег? Конечно, аборигены приходят в отчаяние. И тогда белые говорят: «Они сами со своими делами без нас не управятся. Мы должны снова взять власть в резервациях в свои руки, научить их, как и что надо делать». И приходят, вкладывают деньги. И становятся хозяевами положения. Инициативу аборигенов убивают на корню. Аборигены теряют уверенность в себе. Это делается намеренно во всей стране — не дать аборигенам почувствовать себя полнокровными, самостоятельными людьми. Все подстраивается так, чтобы аборигены потерпели неудачу в любом начинании, чтобы не просто остались людьми второго сорта, но и сами поверили, что они — второсортные, третьесортные австралийцы. То же самое и с образованием, и с обучением профессиональным навыкам. То же и с медицинским обслуживанием. Люди слепнут от трахомы в резервациях, не хватает витаминов, свежей пищи. Дайте аборигенам хорошее питание, и этого не было бы. И мой дядя, и мои тетки не ослепли бы от трахомы, будь у них хорошее питание. А их кормили только обещаниями — поможем, поможем...
Он помолчал, видно, припоминая свое детство, тяжелейшую, почти немыслимую борьбу за право учиться, работать, жить, наконец. И сказал:
— В Австралии нет недостатка в красивых словах о предоставлении аборигенам всех гражданских прав, о помощи им, о развитии их культуры... Но пока это все слова, а аборигены по-прежнему бесправны.
Короли и кораллы
От Гладстона до острова Херон, самого близкого к континенту кусочка Большого Барьерного рифа, всего полчаса лета на вертолете. Белый песок. Заросли кораллов у самого берега. Павлины разгуливают в тени тропических деревьев с замысловатыми названиями, начертанными на аккуратных дощечках по-английски и по-латыни, Сравнительно недорогой кемпинг и столовая.
Островок невелик, обойти его можно за полчаса. Здесь нет ни дорогих баров, ни дансинга, ни варьете, обычных на всех австралийских курортах, — администрация национальных парков Австралии не дает развернуться предприимчивым бизнесменам.
В столовой сосед по столику, видно, приняв меня за «своего», откровенничает:
— Если бы мне дали вложить сюда деньги, я бы зарабатывал миллионы! Но эти чертовы «защитники окружающей среды» из Канберры все время суют палки в колеса деловым людям. Все время! А разве, вложи сюда деньги, мы не дали бы работу квинслендцам? И это — из-за каких-то кораллов!..
Я вспомнил этого «благодетеля» рабочих, когда в Брисбене, в «Доме труда», разговаривал с генеральным секретарем лейбористской партии штата Квинсленд Бартом Лорриганом. «Крупный капитал и многонациональные корпорации, — сказал он, — нередко искусственно нагнетают экономические трудности в нашем штате, чтобы потом добиться снятия запрета на разработки полезных ископаемых или песка на острове Фрейзер, а это ведь единственный такой остров в мире. И все, конечно, делается под предлогом «создания новых рабочих мест».
Когда лейбористы наложили запрет на разработки урана частными компаниями, премьер Квинсленда Бжелке-Питерсон (1 Бжелке-Питерсон — махровый антикоммунист, из тех, кого в США именуют «ультра», — по-своему уникальная личность и прелюбопытное политическое явление в Австралии. Возглавляемая им национальная партия ловко использует архаичную систему подсчета голосов, тактику перекройки границ избирательных округов в пользу определенных кандидатов и остается у власти в штате даже тогда, когда получает меньше голосов, чем либералы и лейбористы.) на каждом углу кричал о том, что «тигр социализма, спущенный с цепи лейбористами, пожрет всю частную собственность в Квинсленде». Выступал же он, ясно, в первую очередь против начатых лейбористами социальных реформ и против всех попыток обуздать многонациональные корпорации, грабящие Австралию.
Бжелке-Питерсон и его партия ловко играют на характерных для квинслендцев чертах — их независимости, их нелюбви ко всякого рода властям, тем более канберрским. С первых же дней пребывания у власти лейбористского правительства Бжелке-Питерсон объявил войну «социалистам в Канберре», категорически отказываясь сотрудничать с администрацией Уитлема. Дело доходило до парадоксов, когда Бжелке-Питерсон стал именовать королеву Англии, считающуюся по конституции главой государства и королевой Австралии, «королевой Квинсленда», заявив, что не намерен подчиняться федеральному правительству и будет обжаловать его решения через Тайный совет Великобритании.
Неподчинение Канберре дошло до того, что средства, выделяемые Квинсленду по федеральному бюджету, не использовались; на письма, в которых министры Уитлема предлагали штату деньги на улучшение дорог, строительство аэродромов, развитие городов, из Брисбена не поступало никакого ответа.
В 1973/74 финансовом году Квинсленду выделили 4,4 миллиона долларов только на городское строительство. Ни цента не было использовано. В 1974/75 году штату выделили гигантскую сумму денег по федеральному бюджету, и тем не менее 434 миллиона из них не было использовано. «Но зато, когда в Канберре решили отобрать примерно 25 миллионов долларов, которые выплачивались в виде субсидий одной иностранной компании, орудующей в Квинсленде, — рассказывал Барт Лорриган, — все газеты, и Бжелке-Питерсон в первую очередь, подняли дикий вой: «Квинсленд грабят»...»
Справедливости ради надо сказать, что Бжелке-Питерсон не жаловал и либералов, когда они пришли к власти. «Война с Канберрой» продолжалась. И в этой войне Бжелке неизменно выступал оруженосцем иностранных монополий, подлинных хозяев Квинсленда.
С винтовкой на коров
Угодничество Бжелке-Питерсона перед заокеанскими патронами и его махровый антикоммунизм не раз оборачивались против квинслендцев. Когда традиционные рынки продажи австралийского мяса отказались от квинслендской говядины, на выручку пришел Советский Союз. Но Бжелке-Питерсон сделал все, чтобы, если уж не сорвать совсем, то не выполнить полностью условия заключенной сделки.
Потом он объяснял, что фермеры-де не могли поставить мясо вовремя из-за плохих дорог. Конечно, дороги в штате неважные, но дело было в другом. В то время по всей Австралии иностранные монополии начали искусственно снижать цены на мясо, разоряя мелких фермеров. Ставки в этой игре были высоки — скупка мелких разорившихся хозяйств и организация крупных монополизированных мясо-молочных ферм по американскому образцу.
...На обратном пути из Гладстона мы заехали к нашему знакомому фермеру. Хозяин был занят и предложил нам пока пройтись к озеру, половить рыбу на блесну. У озера в низине, поросшей осокой, по брюхо в грязи стояла корова. Топь засасывала ее. Мы сразу вернулись к хозяину — спасай скотину. Тот отмахнулся. «Слушай, погибнет же корова. Ну что тебе стоит отрядить трактор — вытащим, поможем». Он усмехнулся, потом позвал рабочего. Тот прикатил трактор, и втроем часа через полтора кое-как мы корову вытащили. А затем хозяин сказал: «Это я только ради вас. Не стоит сейчас эта корова того горючего, что истратил трактор, не говоря уже о том, что придется заплатить рабочему. Посчитайте сами — выручу я за нее сейчас в лучшем случае пять долларов, когда уплачу налоги». Он помолчал, а потом добавил: «Цены на мясо упали чудовищно. Вроде бы совсем недавно такая скотина стоила 120—140 долларов... А сейчас... — Он махнул рукой. — Сейчас многие не выдерживают. Бросают фермы вместе со скотом и уходят куда глаза глядят, чтобы больше не залезать в долги...»
Потом я не раз вспоминал этот разговор. Вдоль дорог Квинсленда то и дело мелькали брошенные стада, наглухо заколоченные фермы. Фермеры разорялись сотнями. Помимо мировой конъюнктуры, на грань банкротства приводил и небывалый рост цен практически на все товары и услуги в Австралии. Под корень подкашивала высокая стоимость рабочей силы. Сплошь и рядом дело оборачивалось таким образом, что фермер, продавая на скотобойню корову, не оправдывал своих расходов на ее прокорм. И тогда происходило то, о чем с болью рассказывали очевидцы.
...На скотном дворе за загородкой стояли 11 коров. Кол Вилсон зарядил свою мелкокалиберку. Дети отошли в сторону. Кол прицелился и пристрелил первую корову. Прямо между глаз. «Бедняга», — сказал Кол и отер пот со лба. Вновь прицелился. И снова стрелял. И вот уже шесть коров — несколько тысяч фунтов мяса, целое сокровище, — валялись мертвыми. Затем он прикончил остальных. У коров отрубили только задние ноги — для собак, — а остальное зарыли...
Описанная журналистом Хью Ланном сцена произошла в 1975 году у городка Тарум, милях в 300 от Брисбена. И Кол Вилсон далеко не единственный фермер, поступавший так в Квинсленде. Выгоднее было убить коров на месте, чем тратить деньги на содержание скота, который практически ничего не стоил. В августе 1975 года на мясном рынке в квинслендском городке Уондоане продавали телят по 50 центов за штуку. хозяину, видно, жалко было их убивать. А держать на ферме тоже не было никакого смысла: не хватало кормов.
Прироста поголовья в последние годы нет, наоборот, идет его массовое истребление. То же самое происходило и на Северной Территории, в основном скотоводческом районе страны, 90 процентов продукции которого идет на экспорт. Многие фермы заброшены, стада одичали либо погибли. Естественно, все это сказывалось и на количестве мяса, и на породе скота. Со временем скажется на всем скотоводстве Австралии.
В те дни, когда в Квинсленде и на фермах Северной Территории отчаявшиеся фермеры стреляли коров, австралийские газеты всерьез обсуждали вопрос о том, можно ли допустить организацию в Сиднее боя быков, не будет ли жестокостью по отношению к животному применение матадором шпаги. В конце концов дискуссия увенчалась поистине соломоновым решением — матадору Педро Сидоти разрешили выступать в показательной корриде, но не со шпагой, а... с эвкалиптовой тросточкой.
В обстановке всеобщего торжества и умилений по поводу спасения жизни предназначенного для корриды быка было просто неудобно говорить о выстрелах из фермерских мелкокалиберок. Гремели выстрелы, а на нашей планете ежедневно тысячи людей умирали от голода.
Как и во времена Артема
«Австралия — удивительно красивая и спокойная страна. В ней человек обретает чувство уверенности в своих силах. Она обширна, богата, свободна духом. Здесь нет голодающих масс, более высокий и более развитый уровень капиталистической эксплуатации служит базой для создания богатств буржуазии. Однако в «счастливой Австралии» эксплуатация жестока, и, если рабочие организуются и начинают борьбу за улучшение своей жизни, как и повсюду в капиталистическом мире, это ведет к классовым столкновениям, забастовкам и локаутам».
Не раз в Квинсленде я вспоминал слова российского большевика Артема Сергеева, который еще до революции жил здесь и был признанным вожаком брисбенских рабочих. Он написал их в одном из своих писем из Брисбена домой в 1915 году.
В те дни, когда я был в Квинсленде, владельцы угольных копей в ответ на требования шахтеров пригрозили закрыть ряд шахт, прибегнуть к массовым локаутам. Тогда шахтеры Квинсленда заявили: если вы закроете шахты, мы возьмем их в свои руки и будем управлять ими сами. Это было пострашнее любой национализации сверху. И «Ассоциации углевладельцев Квинсленда» пришлось отступить. Тем более что квинслендцев поддержали шахтеры Нового Южного Уэльса и Виктории. Начались переговоры с забастовщиками. Шли они с переменным успехом. Забастовка то прекращалась, то возобновлялась. Так продолжалось несколько недель. Дело в конце концов дошло до того, что в Квинсленде было введено нормирование электроэнергии, так как большинство электростанций штата работает на угле. Забастовщиков пригрозили было разогнать с помощью регулярных войск. Однако на эту крайнюю меру не решился даже господин Бжелке-Питерсон. Рабочие добились победы. Их требования, хотя и со скрипом, углевладельцы приняли.
...В Брисбене, широко раскинувшейся столице Квинсленда, удивительным образом соединившей в себе традиционную патриархальность штата с наисовременнейшими скоростными дорогами и небоскребами, черно-красные листовки призывали прохожих: «Защитим свободу народа Чили!», «Скажем «нет» фашистской хунте!». Заветы интернационалиста Артема живы и по сей день.
...И вот мы покидаем Квинсленд. Мокрая гудроновая лента шоссе тянется на юг, к хребту Нью-Ингленд. У шоссе горами навалены яблоки, апельсины, бананы, ананасы. Тут же местные кустари продают самодельные коврики и сумки из шкур кенгуру, аляповатые статуэтки и пузатые копилки с надписью «Накопи себе счастье». Товар это неходкий. Туристов мало. И потому что не сезон, и потому что в эти трудные времена австралийцам не до сувениров — накопленное «счастье» безжалостно съедает инфляция. Накрапывает дождь. Холодный ветер с юга треплет огромные картонные ценники. Зябко кутается в плащ пограничник у полосатого шлагбаума. Деловито проверив наш багажник, он быстро уходит в свою будочку. На территории Нового Южного Уэльса мы вновь останавливаемся у другого шлагбаума. Выхожу из машины и оглядываюсь назад. Из тяжело нависших туч дождь теперь уже хлещет вовсю. А по ту сторону границы с огромного щита рекламный молодец щурится в белозубой улыбке — «Добро пожаловать в солнечный Квинсленд».
Владимир Большаков
