Обманутые
Хмурым ранним утром я увидел их на улице Оберлендер Уфер, в Кёльне, на берегу Рейна. Их было двенадцать, и они были прикованы цепями к гранитной колоннаде Дворца западногерманской индустрии. Некоторые из юношей и девушек стояли, другие сидели на каменных ступенях. Моросил дождь, над городом висел смог, с Рейна доносились далекие гудки буксиров, сквозь ограду скверов прорывался шум улиц. Подобно чудовищу со множеством немигающих глаз, смотрел на мир «Дворец боссов»: стекла его окон тонированы под золото, и весь он — с широким фасадом и гранитным порталом — излучает могущество и высокомерие. Клерки вращали сверкающий стеклянный турникет. У подъезда останавливались черные лимузины. Полицейские в кожаных куртках с портативными рациями в руках прохаживались в сквере, бросая подозрительные взгляды на двенадцать молодых людей. Казалось, тем бояться нечего: они сами обрекли себя на неподвижность, собственноручно приковавшись к граниту. Но почему-то торопливо пробегают мимо господа в шляпах, которые только что с солидной медлительностью вылезали из лимузинов. Почему-то швейцар, весь в галунах, как опереточный генерал, нетерпеливо переминается с ноги на ногу — не знает, что делать: то ли бушевать, то ли «сохранить лицо». Почему-то неловко обитателям этого надменного «Дворца боссов» — словно на светский раут прорвались непрошеные гости: кучера в пыльных сапогах и мастеровые в кожаных фартуках...
Двенадцать молодых людей, закованных в цепи, объявили голодовку. Они голодают из протеста, чтобы обратить внимание на себя и на четыреста тысяч других юношей и девушек в Федеративной Республике, которым «свободное общество» не дало самой нужной им свободы — получить профессию и трудиться.
Я подхожу к ним: они бодрятся, стараются шутить, но сказывается длинная холодная ночь, которую молодые люди провели на каменных ступенях. Сколько дней они уже не ели? «Два дня, — отвечает кто-то, — и еще долго не будем есть, пока о нас не напишут газеты, пока над положением западногерманской молодежи не задумаются в «верхах».
...Корнелия Крон, восемнадцати лет, из Гамбурга. Вольфганг Шиллинг, двадцати лет, из Вальдорфа. Кристиан Тайс, двадцати одного года, из Гауновера. Петер Фогель, двадцати двух лет, из Эссена. Рудольф Екегль, двадцати лет, из Бад-Фильбеля... Я продолжаю знакомиться и вижу: география Федеративной Республики помножена здесь на безысходность. И на севере, на берегах Балтийского моря, и на юге, в предгорьях Швабского Альба, и на востоке, у холмов Гарца, и на западе, среди долин Эйфеля, — повсюду молодым людям пришлось узнать горькую истину: в них, полных сил, надежд и готовности трудиться, буржуазное общество не нуждается.
На Рудольфе Екеле брезентовая куртка, под ней — застиранная майка, на руках — теплые вязаные перчатки: ночью холодно. На первых порах, рассказывает он, когда только-только окончил школу, ему повезло — получил место ученика в химическом концерне «Хёхст» во Франкфурте-на-Майне.
— За местом ученика охотятся ежегодно тысячи, — говорит Рудольф, — и лишь немногим удается его получить. Когда же я проучился полтора года и мне выдали документ, подтверждающий мою новую специальность, то вместе с ним «выдали» и... безработицу. В концерн «Хёхст» меня не взяли. Я стал обивать пороги других химических предприятий. И везде получал один ответ: «Для вас у нас ничего нет». Так прошло два года. Хорошо еще, что родители помогают. А что дальше? У нас много, очень много болтают о гражданских правах, но это лишь разговоры — никакими правами мы не обладаем...
Кристиану Тайсу «повезло» еще меньше. Вот уже который год он пытается найти место ученика. От одной фирмы бежит к другой, пишет многочисленные заявления и, конечно, давно поставил крест на желанной профессии эколога — теперь он готов делать все, что угодно. Стать, например, садовником. Или кельнером. Или электриком, Или дояром. Или... «Да что распространяться, — хмурится он, — любая работа хороша, если ее иметь. Но отовсюду слышится: «Мы больше не берем учеников... Рабочие руки нам не нужны... Приходите через год-другой...»
Корнелия Крон приехала в Кёльн с берегов Нильской бухты. Пока еще она учится в десятом классе реальной школы. За плечами этой черноглазой маленькой девушки острая схватка с местным политиком — христианским демократом Отто Бернгардом, депутатом ландтага земли Шлезвиг-Гольштейн. Депутат, оказывается, имел неосторожность провозгласить, что, мол, каждый ученик в его земле сможет после окончания школы (поступить в профессиональное училище. Корнелия объявила во всеуслышание, что это ложь. Местная газета «Моргенпост» поведала читателям ее историю — в течение многих месяцев, задолго до школьных экзаменов, Корнелия стала искать себе место ученицы, побывала в двадцати двух фирмах, и повсюду ее встречали отказом. Наконец, ей предложили поискать место за пределами Киля, назвали даже адрес некой фирмы, а там оказалось, что на два свободных места ученика претендуют 79 выпускников.
Корнелия решила пойти в атаку. Она опубликовала открытое письмо депутату ландтага Берн-гарду, в котором потребовала: «Отцы земли» обязаны позаботиться о том, чтобы молодые люди, покидающие среднюю школу, могли приобрести квалификацию!» Под ее письмом подписались двести юношей и девушек. В довершение всего Корнелия предложила депутату: «Давайте устроим публичную дискуссию. Принесите с собой список незанятых ученических мест, о которых вы так много говорите, а я приведу с собой моих сверстников, желающих эти места получить!»
— Ну и что же дальше, — спрашиваю Корнелию, — чем кончилось дело?
— А ничем! Депутат не пожелал со мной дискутировать. Впрочем, и сказать ему, в сущности, было нечего...
Я смотрю на Корнелию: худенькая бледная девушка в легком пальто, для которой голодовка наверняка не самое полезное времяпрепровождение. Едва став взрослой, она уже вынуждена вести тяжелую жизненную борьбу.
«Обмануты!» — это жесткое слово все чаще срывается с уст молодых людей.
— Нас обманула школа, у нас украли время, — говорит девятнадцатилетняя Корнелия Воннерт, живущая в верхнебаварском городе Вайльхайме. Карл Рох, двадцати семи лет, вторит ей: и он обкраден — хотел стать педагогом, выдержал все экзамены, но работы не получил, а виновны в этом, по его словам, «экономический кризис и общественная система».
Бывает и так: старшеклассник заблаговременно находит себе место ученика, чтобы после школы не очутиться на улице. Называется это «быть принятым на пробу», конечно, без пфеннига вознаграждения. Предприниматели на этом наживаются, а школьники, еще не успев расстаться с партой, становятся объектами жестокой эксплуатации. Недаром председатель дюссельдорфской организации западногерманских профсоюзов Гайнц Райман характеризует «черную работу» школьников как «современную торговлю рабами», как грубое нарушение закона об охране труда молодежи. Он называет это «совершенно бессовестным способом наживаться на затруднениях родителей и учеников». И он, конечно, прав.
В глубь водоворота
На Хохештрассе, в торговом квартале Кёльна, двое юношей рисуют цветными мелками на тротуаре картинки из Священного писания, положив рядом опрокинутую шляпу. Кое-кто из прохожих останавливается поглядеть, другие проходят мимо. Мало обращают внимания и на двух молодых людей, исполняющих популярную мелодию: один играет на скрипке, другой — на губной гармошке. Они притопывают ногами (к башмакам прикреплены колокольчики), а «гармонист» сверх того левой рукой приводит в движение рычаг, который соединен с барабаном, висящим за спиной. Оркестр! Но виртуозы остаются непризнанными. Не признаны и уличные акробаты, показывающие свое искусство на каменных плитах широкого тротуара, — при любой погоде, даже в дождь и слякоть, лишь бы кто-нибудь бросил несколько монеток в лежащую рядом кепку. Не бросают...
Западногерманский социолог М. Либель приводит в своей книге высказывания двадцатитрехлетнего безработного. «С одной стороны, — говорит он, — нас называют бездельниками, бродягами и еще бог весть кем. С другой стороны, если ты стараешься получить работу, тебе ее не дают... Но в качестве безработного ты сам собой недоволен. Ты попадаешь в водоворот и не замечаешь, как он все больше засасывает тебя в глубину. Этот водоворот с каждым днем становится все глубже. И чем он глубже, тем труднее из него выбраться. Ты от всех зависишь. А в какой-то степени уже и сам себе не кажешься человеком. И общество автоматически не принимает тебя всерьез. Тебя презирают, и поскольку, ты это чувствуешь, ты сам себе противен. Ведь каждый человек хочет, чтобы его принимали всерьез».
Еще одна цитата — на этот раз из западногерманской прессы: «Гражданская смелость становится редким явлением. Как утверждает секретарь Объединения немецких профсоюзов по делам молодежи Вальтер Хаас, на предприятиях Западной Германии молодые люди не столь часто, как прежде, отстаивают свои права, хотя служба надзора повсюду отмечает, что сейчас предприятия нарушают законы намного активнее, чем в прошлые годы. Молодые люди все реже требуют полагающийся им отпуск, реже выдвигают свои кандидатуры на выборах представителей молодежи. Это подтверждает и секретарь по делам молодежи баварского отделения западногерманских профсоюзов Райнхарт Аутольни. «Даже самые юные рабочие знают, — говорит он, — что сохранение полученного с таким трудом рабочего или учебного места зависит не от их успехов, а от их примерного поведения». По словам Аутольни, «они просто боятся... Наряду с приспособленчеством ширится сверхприспособленчество, наряду со страхом — чрезмерный страх. Многие молодые люди ставят свою подпись под какой-либо петицией лишь в том случае, если уже есть не менее ста подписей».
А известный западногерманский психиатр Райнхард Лемп в одной из своих работ приходит к выводу, что в годы экономического спада в душах молодежи происходит весьма опасный процесс: рост страха перед будущим приводит к пессимизму и депрессии. Наиболее слабые, спасаясь от суровой действительности, становятся наркоманами или самоубийцами.
И действительно: число самоубийств среди западногерманской молодежи с 1970 года почти удвоилось, в возрастной группе до 25 лет это число растет в три раза быстрее, чем в среднем по всем возрастным группам, вместе взятым. На каждые 100 тысяч молодых западных немцев больше 15 человек добровольно лишают себя жизни.
Четыреста тысяч безработных насчитывается в Федеративной Республике, в развитых капиталистических странах (включая США и Японию) их — многие миллионы. И эта армия одетых в застиранные джинсы молодых людей, не знающих, куда себя деть, продолжает расти. «Рядовые» армии безработных уже получили от буржуазной прессы оскорбительные клички. Одних называют «чистильщиками дверных ручек» за то, что они в поисках работы вынуждены обивать пороги фирм и учреждений. Других дразнят «городскими индейцами» за то, что у них нет крыши над головой и им приходится ночевать на скамейках в парках.
И здесь возникает еще одна опасность: правые экстремисты, неофашисты воспринимают безработицу среди молодежи как манну небесную, как дар судьбы. Деклассированные юноши и девушки становятся добычей безжалостных вербовщиков из реакционных организаций. Их заманивают в новые штурмовые отряды, пытаются увлечь реликвиями сгинувшего режима — от железных касок до эсэсовских эмблем. Им показывают на экранах фильмы вроде «Карьеры Гитлера», насыщенные ядом нацизма и милитаризма. Для них издают специальную прессу, которая на словах хочет лишь «внести ясность в германское прошлое», «объяснить его» молодому поколению, а на деле отравляет и губит души...
...На многолюдной Нойенхауз-штрассе около ратуши в Мюнхене два молодых парня распространяют брошюрки. Цель — привлечь желающих в секту «свидетелей Иеговы». Один из них слесарь, другой — электромонтер, оба безработные. Мимо течет равнодушная толпа, и юноши лишь изредка робко приглашают кого-нибудь из прохожих купить брошюру.
— Во что вы верите? — спросил я, подходя к ним. — И почему вы стали «свидетелями Иеговы»?
Электромонтер ответил:
— Потому что я хочу, чтобы рай ждал меня не на том свете, а здесь, на этом. Когда я потерял работу, секта была единственной организацией, которая утешила меня, что-то обещала.
— Как вы представляете себе рай на земле?
— Очень просто: не должно быть ни богатых, ни бедных, и все люди обязаны подчиниться высшей силе, которая наведет повсюду порядок.
— Как же вы хотите этого добиться? Думаете ли вы, что богатые добровольно отдадут власть этой «высшей силе»?
— Надо с ними по-хорошему поговорить, убедить их...
— Но ведь вы даже не смогли убедить своего хозяина, чтобы он вас не увольнял, — заметил я. — Неужели он так просто расстанется со своей властью?
Юноша долго смотрел на толпу и молчал. Потом повернулся ко мне и тихо молвил:
— Вы, наверное, красный...
На этом разговор кончился.
Желтые плащи
...Они идут плотной шеренгой, взявшись за руки, и на их транспарантах, многократно продырявленных, чтобы сопротивление ветра не было столь сильным, написаны призывы к борьбе за права человека. Они шагают по улицам городов и собираются на митинги на старинных и новых площадях. Бестрепетно встречают они грозные броневики и когорты полицейских в белых шлемах, оснащенных пластиковыми щитами и «химическими дубинками» (1 «Химические дубинки» — баллончики со сжатым газом — хлорацетоном. Применение этого газа против демонстрантов вызывает у людей заболевания глаз, ожоги кожи. Есть мнение, что хлорацетон обладает канцерогенным действием.) — плодом изощренной американской полицейской мысли, импортированным в ФРГ. Но все чаще эта машина насилия, сработанная во всем блеске новейшей техники, буксует перед юношами и девушками, единственное оружие коих — боевой дух справедливости. Желтые клеенчатые плащи на плечах юношей и девушек — самые дешевые из тех, что здесь принято носить, — стали своего рода негласной униформой для борющегося молодого поколения. Их так и называют: отряды «желтых плащей».
Безработица не единственное оружие в арсенале правых. Они пытаются лишить юношей и девушек не только возможности трудиться, но и возможности думать. Пожалуй, никто так не страдает от охоты на инакомыслящих, связанной с «указом о радикалах», как молодые люди. Тот из них, кто хочет поступить на государственную службу, но не выдержал унизительной проверки политической благонадежности, получает волчий билет. Достаточно быть членом прогрессивной молодежной организации, молодым коммунистом, достаточно высказаться вслух против произвола властей или выразить интерес к марксистско-ленинской науке, достаточно просто-напросто посетить с туристской целью ГДР, как это сделал молодой учитель — теперь уже бывший — Клаус Штайн, — и незримый судья тут же выносит свой вердикт. По официальным данным, более трех тысяч молодых западных немцев стали жертвами «указа о радикалах». Под «радикалами» разумеются, конечно же, лишь «левые вольнодумцы». К неофашистским молодчикам, свившим себе гнездо едва ли не в каждом крупном западногерманском городе, «указ» не относится. Считается, что каждый может думать, что хочет. Но не все могут сказать то, что думают.
Не один год тянулось дело Сильвии Гингольд — молодой учительницы, которую суд приговорил к бездеятельности, запретив ей заниматься любимым делом только потому, что Сильвия — член Германской коммунистической партии. Но молодая учительница и ее друзья не прекратили борьбу. Они решительно вступили в схватку с «охотниками за ведьмами» и добились нового судебного процесса, чтобы еще раз показать общественности дикость и мракобесие «указа о радикалах». Сильвия появлялась на экранах телевизоров. Ее имя стало нарицательным для обозначения борьбы за гражданские права. Наконец, в мае прошлого года суд отменил решение по делу Гингольд. Увы, на этом преследование учительницы не кончилось. Ей предъявили новое обвинение — в «политической неблагонадежности». Повод — включение кандидатуры С. Гингольд в список кандидатов от ГКП на выборах в бундестаг в октябре 1976 года. И вот три месяца назад административный суд в городе Касселе, несмотря на многочисленные протесты общественности, вынес новый вердикт, на этот раз окончательный: запрет на профессию!
В Бойле, одном из районов Большого Бонна, я познакомился с молодой женщиной Сузанной Роде, тоже учительницей, которая рассказала мне о своих хождениях по мукам и о своей борьбе. Мы сидели в ее маленькой квартире, на столе дымились чашки кофе, и муж Сузанны, белокурый великан, внимательно прислушивался к разговору, временами дополняя рассказ жены теми или другими подробностями.
Сузанна родилась в правительственном квартале рейнской столицы. Каталась на роликовых коньках у бундесхауза — здание парламента. Ее отчий дом стоял близ парка, где любили прогуливаться министры. Семья слыла добропорядочной: отец, архитектор, был известен солидными проектами и солидной жизнью. Сузанна без труда поступила в Боннский педагогический институт. Окончила курс с хорошими отметками. Была послана на практику в среднюю школу. А когда практика окончилась, ее пригласили в Кёльн, в местное ведомство народного образования. Сузанна вспоминает:
— Полная радужных надежд, я шла на прием к муниципальному советнику. Но он окатил меня ушатом холодной воды: пока, мол, нет свидетельства о вашей благонадежности, мы не можем предоставить вам работу.
Свидетельства такого нет и по сей день. Почему? Прежде всего потому, что Сузанна имела смелость выступить на одном из митингов в Дюссельдорфе, где обсуждался вопрос о плачевном положении иностранных рабочих в Федеративной Республике. Она потребовала на митинге большего внимания к детям «гастарбайтеров», которые в развитой индустриальной стране нередко остаются безграмотными и, уж во всяком случае, малограмотными. Сузанна имела также смелость заниматься общественной деятельностью в боннской организации Германской коммунистической партии.
Сузанна Роде не сдается. Она старается использовать все пути, в том числе и юридические, чтобы отстоять право молодых специалистов на государственную службу. Такова эта хрупкая и вместе с тем сильная молодая женщина с тихим голосом и большими удивленными глазами. Когда я с ней познакомился, то, признаться, подумал: может ли она найти в себе энергию для борьбы? Но однажды я увидел ее в желтом клеенчатом плаще. Она шла, упрямо наклонив голову, шла навстречу ветру и дождю, а впереди грозно сверкнули пластиковые щиты и белые шлемы полицейских. Она продолжала идти...
«Потерянное поколение». Такой термин был в ходу на Западе в двадцатые годы: имелись в виду молодые люди, которые уцелели в окопах первой мировой войны, но так и не нашли себе места в буржуазном обществе. Разумеется, далеко не все «потерялись». Лучшие из них обрели бессмертие: Гвадалахара, Мадрид, маки во Франции, Сопротивление в Италии и Бельгии, героическое антифашистское подполье в «третьем рейхе» говорят сами за себя. С тех пор мир во многом изменился. Иным стало и новое «потерянное поколение». Но его драма не менее глубока, а душевные раны болезненны. Но и сейчас лучшие юноши и девушки, подобно «двенадцати прикованным», подобно «желтым плащам», не дают себя «потерять». По всей Федеративной Республике— в Дюссельдорфе, Дуйсбурге, Киле, Ахене, Ганновере и многих других городах — проходят демонстрации безработной молодежи под лозунгом: «Мы требуем права на труд». В ноябре этого года в Ольденбурге предполагается провести международную конференцию «За соблюдение прав человека в ФРГ — против запрета на профессии». Прогрессивная молодежь Западной Германии не сдается — она борется...
Е. Николаев
Бонн
