«Все курги очень рады...»
— Кто здесь профессор? Кто здесь профессор?! — прокричали снаружи, где все было сырым и промозглым, и доносился шум непрерывного дождя.
Я сидела в автобусе, который только что остановился посреди небольшой площади города Меркара. Глянула в окно и увидела человек пять мужчин под зонтиками. Их брюки были высоко засучены.
— Кто здесь профессор? — дружно вновь прокричали они. Голоса звучали растерянно и просительно.
Поскольку остальные пассажиры в автобусе молчали и не обращали внимания на этих пятерых, я сказала в дождь:
— Я профессор.
— Мы правительство Курга, — дружно проскандировали пятеро и бросились к подножке автобуса, держа зонтики наперевес. — Сюда, профессор, мы вас прикроем.
В какой-то момент зонтики неуловимо напомнили мне шпаги. Пять боевых шпаг, прикрывающих мое вступление в Кург.
Потом шпаги вновь превратились в зонтики, галантно и мирно защитившие меня от дождя. Все правительство Курга, казалось, было довольно выполненной миссией.
— Я налоговый чиновник Говинда, — сказал один из зонтиков. — Мы все рады, что вы к нам приехали.
— Да, да! Все курги страшно рады, — подхватили остальные четверо.
...Все началось гораздо раньше этого дождливого майского дня.
Несколько лет я занималась индийскими племенами и малыми народами. Удалось побывать в джунглях Ориссы и Кералы, где обитали австралоидные племена, работала несколько месяцев в Нилгири среди тода, видела и наблюдала племена Тамилнада и Андхра-Прадеш. Казалось, что работа близится к концу. Во всяком случае, этнографическая картина
Южной Индии начинала четко вырисовываться — я не обнаруживала в ней никаких для себя пробелов. И оставалась в этом невольном заблуждении до тех пор, пока не была приглашена на дасиру — празднество в Майсуре. Дасира эта не имела отношения к моей главной работе, но это была последняя дасира, которая праздновалась с соблюдением всех традиций и церемоний в резиденции бывшего махараджи Майсура.
Весь город был наполнен пестрой и шумной толпой, дворец махараджи украшала иллюминация. Всадники в высоких тюрбанах за стыли у входа. По двору маршировали в красно-зеленой форме пехотинцы и гарцевали уланы «армии» махараджи. Махараджа в парчовых, шитых золотом одеждах благословлял подданных. И тут мое внимание привлекли два человека в толпе, совсем непохожие на окружающих. Высокие, широкоплечие, тонкие в талии. Но больше всего меня поразила их одежда. Если бы встретила этих людей на Кавказе, не удивилась бы. Но здесь... На них были черные черкески, перетянутые в талии широкими красными кушаками. За кушаками у каждого торчали ножи с изогнутой ручкой. Они передвигались с какой-то негородской грацией, гордо приподняв лица, украшенные лихо закрученными усами. Видимо, толпа тоже чувствовала их нездешность и потому удивленно и почтительно обтекала, не толкая и не задевая. Оба «кавказца» на какое-то мгновение остановились, тихо переговариваясь между собой. Я воспользовалась этим и подошла.
— Простите, — начала я.
Они удивленно посмотрели на меня, и я увидела, что один — голубоглаз.
— Да, мадам, — по-английски отозвался он.
Второй посторонился, деликатно наблюдая за нами.
— Кто вы? — спросила я.
— Вы, очевидно, имеете в виду, откуда мы родом?
— Да, — подтвердила я.
— Мы кодагу, — улыбнулся голубоглазый. — Нас еще называют кургами, но это неверно. Просто английское искажение.
«...Курги, — вспомнила я, — кажется, это где-то на юге Майсура». Больше я ничего о них не знала.
Эта заинтересованность расположила ко мне кургов, и мы разговорились. Они рассказывали о своей стране охотно, с той нескрываемой гордостью, которая присуща обычно малому, но сплоченному народу. Через некоторое время я поняла, что в Кург — так называлась и их маленькая горная страна — поехать просто необходимо.
— Но откуда у вас такая одежда и голубые глаза? Вы ведь, судя по вашему языку, дравиды? — удивленно спросила я.
Они рассмеялись и пожали плечами.
— Мы дравиды, но особые, — сказал голубоглазый. — А вот откуда такая одежда и такие глаза, мы сами толком не знаем.
— Но это очень серьезный вопрос, — подхватил второй. — Надо было бы ученым этим заняться. Все курги хотят знать, кто они и каково их происхождение.
Итак, я села в рейсовый автобус, направлявшийся из Бенгалуру в Меркару, столицу Курга. На автобусной станции я узнала, что в Курге уже начались дожди. В жарком, наполненном солнцем Бенгалуру в это было трудно поверить...
Путешествие в Меркару заняло почти весь день. Сначала автобус пересек равнину между Бенгалуру и Майсуром. На смену ей пришли холмы, скудно покрытые растительностью. Когда автобус повернул на юго-запад, местность заметно повысилась, и к середине дня дорога петляла между лесистыми горами. Лес вплотную подходил к дороге с обеих сторон, он был густым и каким-то первозданным. Совсем низко, почти цепляясь за верхушки деревьев, ползли темные, набухшие облака. Стал накрапывать унылый осенний дождик. Почва в лесу была сырой и размытой, видно, дождь здесь шел не первый день.
— Опять дождь, — сказал кто-то рядом. — Как только въезжаешь в Кург, так дождь. Место, проклятое богом.
Лес чем-то неуловимым напоминал леса нашей средней полосы, а холодный дождь усиливал сходство, хотя знакомых деревьев не было и в помине. Время от времени лес рассекался кофейными плантациями и клочками рисовых полей. Редко-редко среди лесного царства возникали домики с побеленными стенами и черепичными крышами. Люди появлялись только на автобусных станциях. Видно, Кург был заселен не густо. На очередном повороте показалась надпись «Меркара». Но дорога по-прежнему шла через лес, то опускаясь, то поднимаясь, как и положено горной дороге. Из леса на дорогу наползал туман. И от этого тумана и дождя печальные сумерки казались вовсе осенними. В этих сумерках одна за другой выплыли черепичные крыши домов. А впереди, на туманной горе, как призрак, возникли стены крепости. Крепость странно и нереально меняла свои очертания. Улицы лесного города были чистыми и пустынными. Автобус остановился, и кондуктор сказал:
— Меркара.
...На следующий день я показалась в кабинете главы правительства Курга. Он назывался комиссаром и носил имя мистера Нарасимхамурти.
Дождь уныло и монотонно стучал в окна кабинета.
— Вам надо встретиться с нашими историками, посмотреть все наши церемонии, поработать в архиве, посидеть в нашей библиотеке, — говорил комиссар.
Я обреченно кивала головой и даже не заметила, как в кабинете комиссара оказался еще один кург, затем второй... Потом их оказалось очень много. Каждый из них наперебой советовал, что мне нужно сделать и с кем встретиться, чтобы разрешить проблему происхождения кургов как можно скорее.
— Все курги в этом очень заинтересованы, — подвел итог мистер Нарасимхамурти. — Мы надеемся, что вы нас не подведете. Недели вам для этого достаточно. Мы объявим потом всем кургам, откуда они произошли, и устроим по этому поводу торжество. А теперь пойдемте смотреть наш музей.
Курги с готовностью устремились за своим комиссаром. Я последовала за ними.
Музей помещался тут же в крепости, и курги справедливо им гордились. Организовал музей сам комиссар, как говорится, на общественных началах. Года два тому назад мистер Нарасимхамурти разослал всем знатным кургам письма, в которых просил жертвовать в пользу музея старинные реликвии, «которые не жалко». Реликвий, «которых не жалко», оказалось немного. Они были любовно выставлены в нескольких небольших комнатах. В витринах с надписью «Оружие кургов» лежали старинный мушкет, сабля, широкий кинжал и пистолет. В застекленном шкафу висела женская и мужская праздничная одежда. Со стен смотрели репродукции портретов кургских раджей. Фотокопии архивных документов XVIII и XIX веков в строго хронологическом порядке были разложены в последней комнате музея.
— Видите, собрано немного, — сказал комиссар. — Но это только начало.
— Да, да, — подтвердили стоявшие вокруг курги, — это только начало.
— Наша история необычна и богата. Вы правильно сделали, что решили заняться кургами, — Нарасимхамурти протянул мне руку на прощание.
Потом я не однажды убеждалась в справедливости последних слов комиссара.
В конце недели я предстала, перед комиссаром с низко опущенной головой.
— Ну как? — спросил мистер Нарасимхамурти. — Откуда мы?
— Не знаю, — честно ответила я.
— Как так — «не знаю»! — возмутился комиссар. — Мы сделали все, чтобы вы узнали, я даже сам вам показал музей.
— Я очень сожалею... — начала я.
— Не надо, — в голосе комиссара появились трагические нотки. — Все этим заканчивают. И на этот раз кургам не повезло. Мы зря радовались.
Я вышла под дождь и направилась вниз по узкой улочке. С этого дня правительство Курга утратило ко мне всякий интерес, зато я получила возможность спокойно работать. Но каждый раз, оказавшись около меркарской крепости, я малодушно озиралась, боясь встретиться с обвиняющим и насмешливым взглядом комиссара Нарасимхамурти.
Густые леса на крутых склонах
Кург... Низкие хребты, покрытые густым лесом. Леса и горы тянутся от горизонта до горизонта на много миль вокруг. Их рассекают узкие долины, занятые обработанными полями. Лесистые горы Курга — это отроги Западных Гат. Две их вершины — Брахмагири на юге и Пушпагири на севере — поднимаются над этой горной страной. Вершины невысокие — не более полутора километров над уровнем моря. За Западными Га-тами, за перевалом Периямбад, начинается керальский Малабар. Узкая майсурская долина отделяет Кург на юге от Голубых гор — Нилгири. С запада на восток, деля Кург почти пополам, течет одна из крупных рек Южной Индии — Кавери. Полноводная и спокойная в долинах, она превращается в бурный и норовистый поток в горах. Лесистые горы и уютные долины мало напоминают тропический пейзаж. В них есть что-то неуловимо Похожее на ландшафт европейской умеренной полосы. Англичане первые заметили это и назвали Кург «Индийской Шотландией».
Кург занимает небольшую территорию. Население его. довольно пестрое, но основу составляет народность курги. Их численность немногим превышает 80 тысяч человек.
Курги называют себя кодава или кодагу, а свою страну Кодагу и язык тоже кодагу. Слова «Кург» и «курги» — неправильные английские словообразования от вышеприведенных. Но эти слова так прочно вошли в литературу, что я не решилась изменить их на оригинальные. Переводов и интерпретаций слова «кодагу» несколько. «Расположенная на западе», «Страна миллиона гор», «Страна густых лесов на крутых склонах». Судить о том, какой из этих переводов правильный, трудно.
Курги по своему типу резко отличаются от известных нам южноиндийских народов, и особенно от коренной древнейшей их части, так называемых австралоидов. Курги — европеоиды. Черты их лиц довольно правильны — прямые носы, часто с горбинкой, узкие губы, неширокие скулы, прямой разрез глаз, прямые волосы, светлая кожа, высокий рост. Согласно традиции страны курги считают себя хозяевами гор, но в течение поколений проводили время в сражениях и набегах. Они считались самым воинственным народом Южной Индии и смотрели свысока на любой физический труд, кроме сельскохозяйственного. Война была их профессиональным занятием, так же как и земледелие. Сложившись довольно поздно в народность, курги, естественно, не вписались в традиционную систему древних индийских каст. Но это их не огорчило. Собственная воинственность дала им возможность причислить себя к кшатриям-воинам, хотя необходимые ритуальные атрибуты этой касты у кургов отсутствуют. В глухих уголках Курга еще можно увидеть на людях старинную одежду: узкие, в обтяжку, брюки, длинную рубаху с узким стоячим воротником, напоминающую кавказский бешмет. (Именно кавказские сравнения дают возможность наглядно представить кургскую одежду.) Поверх брюк и «бешмета» надевалась черная «купья», очень похожая на черкеску. Правда, на купье нет газырей, рукава ее короче и доходят до локтей. Мужчины повязывают голову вастхрой — красным платком, спуская длинный конец на спину. Увидев в первый раз такой головной убор, я вспомнила черные платки абхазцев.
Старинная одежда, многовековые традиции и обычаи — все это сохранилось в Курге и в наши дни.
Английский лейтенант П. Коннор писал в 1817 году: «Хотя нет исторических свидетельств для установления их происхождения, нет сомнения, что кодава — одна из древнейших рас. Их страна представляет лесной район, который не имеет внешних контактов и никогда ничем не привлекал глаз завоевателей. И даже если бы кто-либо прельстился этой горной страной, то неблагоприятные климатические условия и сильные дожди сделали бы завоевание этой страны совершенно невозможным».
Долгая изоляция и труднодоступность Курга для завоевателей уберегли малый народ от исчезновения и ассимиляции.
Еще до провозглашения независимости Индии в Курге появились первые местные плантаторы. Их хозяйства поначалу были" мелкими, и им трудно было тягаться с англичанами. Когда страна стала независимой, более крупные участки стали переходить в руки предприимчивых кургов. Начался интенсивный процесс формирования буржуазии. Протекая в очень специфических условиях горной страны, этот процесс усложнил ее политическую жизнь и способствовал возникновению новых представлений. Поэтому кургу-мужчине теперь прилично быть адвокатом, офицером, врачом, но недопустимо — шофером, рабочим, батраком. Старый Кург медленно уходил в прошлое, смешивался с новым Кургом, создавая сочетания, порой весьма причудливые...
Би Кей Манданна — неудачник
— Разрешите представиться, — сказал он. — Би Кей Манданна.
И лихо щелкнул каблуками, как будто на нем были офицерские сапоги со шпорами, а не стоптанные ботинки. И это английское «Би Кей» тоже не вязалось со старой выцветшей купьей, которая висела на его худой долговязой фигуре, как на вешалке. Сзади непочтительно кто-то хихикнул и издевательски повторил: «Би Кей!» Манданна резко обернулся и сделал выпад в сторону насмешника, как будто .у него в руках был не потрепанный зонтик, а сабля.
— Извольте замолкнуть, — громко и торжественно сказал он.
Так я познакомилась с Би Кей Манданной на свадьбе в Меркаре. Пожалуй, из всех собравшихся он был самой величественной фигурой. Манданна гордо нес свое тощее тело сквозь толпу родственников, с кем-то снисходительно раскланивался, кому-то посылал великодушные полуулыбки. Но было во всем этом какое-то странное несоответствие: приветствовал и улыбался только Манданна. Остальные этого или не делали, или что-то бурчали в ответ. Манданна был похож на актера, разыгравшего сцену с воображаемыми собеседниками.
— Кто такой Би Кей Манданна? — спросила я плантатора мистера Понаппу.
— Би Кей Манданна? — искренне удивился он. — Чем он вас мог заинтересовать? Би Кей Манданна — неудачник. Нестоящий человек, — и пренебрежительно махнул рукой.
...Свадьба кончилась поздно вечером. Начался дождь, и его шум смешался с урчанием автомобилей, в которых уезжали гости. и родственники. Дождь лил прямыми сильными струями, было темно, и только там, где стоял уличный фонарь, смутно и расплывчато светилось желтое пятно. И в тусклом свете этого пятна я увидела одинокую фигуру человека. Что-то было знакомое в этой фигуре. Я подошла поближе и увидела Би Кей Манданну. Он потерял молодцеватую уверенность, плечи его обвисли, а спина зябко согнута.
— Мистер Манданна! — окликнула я его.
Старик резко повернулся, увидел меня, и с ним произошло чудесное превращение. Плечи распрямились, спина приобрела юношескую стройность, а на лице появилась улыбка. Актер вновь вошел в свою роль.
— Мадам! — воскликнул он. — Я ждал вас. Я вас провожу. Женщине нельзя одной ходить ночью. Это понимает каждый настоящий мужчина! Но не те! — и он ткнул своим зонтиком в сторону дороги, по которой уехали автомобили.
Мы зашлепали по лужам. Би Кей Манданна, прижимая острый, с заплатой, локоть к намокшему боку, держал в другой руке надо мной дырявый зонт.
...Дом предков Манданны был расположен в двадцати милях от Меркары и принадлежал вполне зажиточному роду — окке. В дни его юности все члены рода жили в этом доме, и никто, казалось, не помышлял об отъезде. Окка была большая и сильная, в сверстниках у Манданны недостатка не было. Пожалуй, он ничем особенным не отличался от них. Только был добрее других, а обостренное чувство справедливости нередко ставило его в затруднительное положение.
— Опять Манданна подрался,— говорила бабушка. — Все хочет, чтобы было справедливо. Вот и ходит весь в синяках.
Но бабушка почему-то выделяла Манданну среди остальных и жалела его больше других своих внуков. Ему она рассказывала семейные предания, называла имена павших героев. От нее Манданна услышал удивительные истории о настоящей дружбе и подлых предательствах. По ночам Манданне снились эти герои — высокие, красивые и сильные. Ему хотелось на них походить. Но сам Манданна был некрасив, долговяз и нескладен. Его фигура вызывала насмешки сверстников. И бабушка утешала Манданну:
— Вот вырастешь, станешь красивым и сильным. Никто не посмеет над тобой смеяться.
Манданна вырос, но ни красивым, ни сильным не стал. Ни тем более ловким.
На зеленой лужайке за деревней каждый праздник происходили спортивные соревнования мужчин и юношей. Манданна самым оригинальным образом ознаменовал свое появление на традиционной спортивной площадке. Когда все бежали, он не заметил в траве веревки, к которой была привязана коза. Зацепившись ногой, он несколько шагов протащил за собой отчаянно блеявшую козу. В тот момент, когда Манданна, взмахнув длинными руками, уже терял равновесие, рассвирепевшая коза настигла его и прямым ударом пониже спины свалила в траву. Остальные бежать уже не могли. Они ослабли от смеха. Манданна же поднялся, с достоинством оглядел смеющихся и гордо покинул лужайку. Это рассмешило остальных еще больше. И их смех стоял в его ушах всю дорогу до дома предков.
В этом доме Манданне по-прежнему снились герои, и он мечтал сделать что-нибудь такое, что заставит говорить о нем с почтением и уважением. Случай не замедлил представиться. Во время праздника «кейл подду» отец сказал ему, что он может впервые участвовать со всеми в охоте. И он обязательно убьет оленя. Тогда все забудут об этой злосчастной козе. Но разве мог Манданна предположить, что судьба сделает во время охоты такой предательский виток. О козе действительно забыли. Но зато о корове помнили долго — Манданна подстрелил ее вместо оленя. Корова мирно паслась в лесу. Но Манданне так хотелось убить оленя, что коровьи рога он принял за оленьи. Может быть, ему помешала излишняя мечтательность. Он выстрелил... Охоту пришлось прекратить. Во-первых, мешал все тот же смех, а во-вторых, надо было решать; что делать с коровой и Манданной.
— Неудачник! — сердито бросил ему отец там же в лесу.
С тех пор это слово прочно приклеилось к его имени. А дальше было еще хуже. Манданну не послали в колледж. Всех братьев послали, а его нет.
— Тратить деньги на неудачника — пустое занятие, — сказали на семейном совете. — Пусть остается дома и помогает на поле. Если у него есть голова, пробьется и со школьным образованием.
Так Манданна остался в доме предков. Братья приезжали на каникулы, рассказывали о далеких городах Бенгалуру и Мадрасе. Что-то в этих рассказах не нравилось Манданне, но он не мог понять — что. Братья покровительственно хлопали его по плечу, и что-то сомнительное и недосказанное было в их репликах по его адресу и адресу других людей, которых он знал.
Манданна работал на поле вместе с батраками, которых нанимали на сезон. И хотя он был для них хозяином, батраки не очень-то слушались его. Прозвище «неудачник» было известно и им. И поэтому его распоряжения нередко пропускались мимо ушей. Манданна больше других заботился о батраках, но тем чего-то не хватало в этой заботе. Возможно, не хватало окрика. Так бывает.
Девушку, которую любил Манданна, выдали за другого. За его двоюродного брата. Манданна так и остался наедине со своей неразделенной любовью.
Когда делили земельную собственность умершего отца, между братьями разгорелась битва. Братьев было трое, Манданна — четвертый. На каждого из них пришлось не более двадцати акров земли. Это немного, но прожить можно. У братьев к тому времени были уже свои дома. Им повезло в жизни. Но земля была нужна и им. Каждый из них считал, что двадцати акров ему недостаточно. Сначала они пытались решить этот вопрос между собой. Но, кроме ссор и вспышек озлобления, это ничего не принесло. Тогда они придумали другое. Целую неделю они жили в доме, но никто не смеялся над Манданной. Более, того, братья начали ставить его в пример своим подрастающим сыновьям.
— Смотрите, — говорили они,— как благороден ваш дядя. Как он умеет себя держать, хоть и не учился в английском колледже. Вот пример истинного и бескорыстного кургского рыцаря.
Манданна растроганно улыбался племянникам и смущенно подкручивал черные усы. Походка его стала еще тверже, а осанка горделивей.
«Чертов индюк, — ворчали про себя братья. — На что только не пойдешь для дела, ей-богу».
Но Манданна ничего не замечал. Наступил звездный час его торжества. Наконец братья его признали. Они восстановили его веру в этот странный мир сегодняшней действительности. Затем неделя прошла, и действительность обрела свой реальный смысл.
— Манданна, — сказал ему старший брат, — зачем тебе земля?
— Как — зачем? — переспросил Манданна. — У каждого курга должна быть своя земля.
— У каждого — это верно, — подтвердил брат. — Но тебе-то она зачем? Ты же мужчина, воин, рыцарь. Не то, что мы. Обросли семьями, обзавелись детьми. Всех надо кормить.
Его долго уговаривали отказаться от участка. Манданной владели противоречивые чувства. Он знал, что участок даст ему независимость, как дал многим другим. Но в то же время он целую неделю был гордостью дома. Теперь ему предоставили выбор — остаться гордостью или утратить это звание...
«Во имя чего утратить? — размышлял он. — Из-за паршивого участка? На котором я провозился так долго, не имея возможности проявить свои истинные качества?» Он подписал отказ от участка, не подозревая о том, что стал отныне в глазах этих людей позором своего дома и его посмешищем. В тот вечер, довольный своим выбором, он палил из ружья, утверждая перед всем миром великодушие своего духа и рыцарственное бескорыстие.
Но праздник духа Манданны кончился очень скоро. Поле предков не могло прокормить всех оставшихся в доме. Все чаще за его спиной звучало слово «неудачник». Потом ему просто предложили подыскать себе занятие. «Гордость семьи» была выдворена из дома и помещена в контору знатного курга-адвоката в Меркаре в качестве клерка.
Просматривая дела в серых папках, Манданна натолкнулся на странное и сомнительное дело. Оно было несправедливым от начала до конца. В нем шла речь о вдове, у которой родственники отсудили последний клочок земли. Адвокат защищал родственников и помог им выиграть дело. Манданна не понимал, как это можно было сделать.
— Сэр, — сказал он адвокату, — это дело надо пересмотреть.
— Какое дело? — не понял тот.
— О вдове и ее родственниках, — и протянул адвокату серую папку.
Тот спокойно взял папку и стал ее листать. Но, по мере того как до него доходил смысл слов Манданны, лысина адвоката стала краснеть, а глаза зло сузились. Наконец он швырнул папку на стол и поднял глаза на Манданну.
— Ты что, с ума сошел? — прошипел адвокат. — Дело, которое я выиграл, пересматривать?
— Конечно, — твердо ответил Манданна. — Оно несправедливое. Вдова должна получить свою землю.
— Вон! — закричал адвокат. — Кто ты такой, чтобы мне указывать? Я держу тебя из уважения к твоему дяде! А ты... — голос адвоката сорвался.
— Вы мне за это ответите, — Манданна стал угрожающе надвигаться на адвоката.
Тот, проявив неожиданную резвость, быстро обежал стол и выскочил. Из коридора донесся его крик:
— Этого идиота больше в контору не пускать! Чтобы духу его здесь не было!
Так кончилась юридическая карьера Манданны.
Но наступил день, когда ему вновь дали шанс стать «гордостью дома».
...Братья приехали поздно вечером на «джипе» — теперь у старшего была машина. Манданна приготовился слушать наставления. Но ничего подобного не произошло.
Утром состоялся важный разговор.
— Манданна, — сказали ему, — ты помнишь наших врагов?
Манданна помнил и врагов и друзей. Только он сразу не мог понять, к чему клонят братья. Потом все разъяснилось. Лет пятьдесят тому назад членом враждующей окки был убит родственник Манданны. Братья настаивали на кровной мести.
— Но ведь это было давно, — пытался возражать Манданна, — теперь никто никого не убивает. Полиция строго следит за этим.
— Ты что, испугался? — усмехнулся старший брат.
Манданна обиделся и хотел уйти, но братья удержали его. Они уже наметили жертву. Это был Чиннаппа, мелкий плантатор.
Старший брат претендовал на часть его земель и затевал против него судебное дело. Неожиданная смерть ответчика облегчила бы многое...
Манданна не ожидал такого поворота и молча смотрел на братьев.
— Хочешь отказаться? — не вытерпел старший.
Манданне не хотелось убивать человека, которого он вообще не знал. И он не понимал, почему акт мести поручается ему.
— А кому же еще? — удивились братья. — У нас семьи, дети. Мало ли что может случиться. Кто о них позаботится? А ты человек свободный, бескорыстный. Ты рыцарь нашего дома, его гордость.
И боевой конь снова забил копытом у порога дома предков.
Манданна не стал прятаться в лесу, подстерегая жертву, как это делали другие, пытаясь свести счеты с давними врагами. Он взял ружье и отправился к Чиннаппе. Так поступали настоящие мужчины и благородные воины Курга — они встречали врага лицом к лицу.
Чиннаппа стоял во дворе в окружении своры собак. Надвигался охотничий сезон, и Чиннаппа делал смотр своему «войску»
— Эй, Чиниаппа! — крикнул Манданна. — Я пришел тебя убить.
Грузный, одетый в охотничьи бриджи Чиннаппа повернулся на голос и уставился на Манданну.
— Чего? — переспросил он. Манданна повторил.
— Ты что, больной? — закричал Чиннаппа, увидев в руках Манданны ружье. — Среди бела дня? Да кто ты такой?
— Манданна, — и назвал имя своей окки.
Чиннаппа расхохотался.
— А, это ты, неудачник! Долго ты над этим думал?
Но Манданна не ответил и вскинул ружье.
— Ату его! — скомандовал Чиннаппа собакам.
Те хрипящим клубком бросились под ноги Манданне. Манданна успел выстрелить, но только в воздух. Собаки свалили его с ног. Он отбивался от них, стараясь прикрыть лицо. Потом на него навалились слуги Чиннаппы. Искусанного и избитого, в изорванной купье, Манданну выбросили за ворота, а вслед швырнули ружье. Ружье попало в стоявшее рядом дерево, и его старинный приклад разлетелся в щепы. Остался только ствол с искореженным затвором. О том, что было потом, лучше не вспоминать. Манданну вызывали несколько раз в полицию и там допрашивали. Братьев тоже вызывали. Но они сказали, что не имеют отношения к идиотским поступкам Манданны. Братья были уважаемыми землевладельцами, им поверили. Манданну отпустили, но завели на него дело.
С тех пор прошло немало лет. Эти годы ничего не изменили ни в судьбе Манданны, ни в его характере. Братья разбогатели, обзавелись автомобилями, их дети учатся в лучших колледжах. Окка в целом, считается зажиточной. И только Манданна-неудачник кормится с маленького клочка «поля предков». Конечно, его приглашают на семейные торжества и праздники. Традицию нарушать нельзя. Но традиция не защищает его от насмешек и неуважения. «Манданна-неудачник», — повторяют даже дети. Но Манданна — живое олицетворение ушедшего Курга — гордо несет свою поседевшую голову в засаленной вастхое над толпой дельцов, плантаторов, адвокатов, отставных полковников. Последний рыцарь старого Курга...
Вопрос остается открытым
Би Кей Манданна — человек уходящего Курга. Мне были очень важны встречи с прошлым, столь стремительно уходящим. Я ездила по Кургу, ежедневно сталкивалась с его людьми, слушала их рассказы. Мне нужно было наблюдать их церемонии, познакомиться с религией, осмотреть их памятные камни и стелы с надписями. Вопрос: «Курги — кто они?» — не давал мне покоя. Но должна сразу вас разочаровать: я не смогу ответить на этот вопрос. Многие до меня старались это сделать, но у них тоже ничего не получалось.
Первое знакомство с кургами, даже поверхностное, приводит к мысли о том, что они резко отличаются от дравидийского населения Южной Индии. Отличаются внешне, отличаются обычаями, отличаются характером. И все это делает их своеобразной и уникальной группой на дравидийском юге, У многих дравидийских крупных народов — таких, как тамилы и телугу, малаяли и каннара, — существует значительная примесь австралоидной крови, крови древнейшего населения Индии. Эта кровь внесла определенные черты и в облик индийских дравидов. Толстые губы, широкие носы, вьющиеся волосы, темная кожа — довольно частое явление среди индийских южан. У кургов такой примеси почти нет. Они продолжают сохранять чистоту своего древнего антропологического типа. А тип этот европеоидный. Светлоглазого курга от современного европейца отличает иногда только легкая смугловатость кожи. Курги — брахицефалы, то есть они короткоголовы. Это их в какой-то мере отличает от длинноголового средиземноморского потока, который прослеживается среди населения Южной Индии с древнейших времен.
Одежда, военные традиции кургов выделяют их среди земледельческих народов Южной Индии. Ряд их церемоний не имеет аналогий у остального южноиндийского населения. Это наводит на мысль о том, что курги не являются аборигенами здешних мест. Они пришлые. Естественно, что в связи с этим утверждением сразу возникают вопросы: откуда они пришли и когда? Научно и определенно на этот вопрос можно ответить, только исследуя большую и пока не решенную проблему происхождения дравидов вообще. Ибо курги, несмотря на свои отличия, являются неотъемлемой частью дравидийского населения, вернее народов, говорящих на дравидийских языках. Их отличия от остальных, которые, возможно, возникли в результате долгой изоляции Курта, лишний раз подчеркивают сложность процесса формирования дравидоязычного населения, прихотливость путей передвижения народов в Древней Индии.
Кург, как и вся Южная Индия, — дравидоязычен. Язык кодагу, на котором говорят курги, тоже относится к семье дравидийских языков. В основном этот язык, который связывает кургов с остальными дравидами, ,и дает нам определенную возможность рассматривать вопрос их происхождения, очевидно, неотделимый от общих исторических проблем дравидоязычного населения. Правда, в их языке есть свой специфический словарный запас, который отличает его от других наречий. Но он еще не изучен, и его характер остается для нас неясным.
Малоизученность конкретной проблемы происхождения кургов, крайняя бедность источников заставляют меня сделать первый робкий шаг: изложить и рассказать только то, что я увидела в стране кургов. Ибо только конкретное первоначальное изучение отдельной проблемы дает нам возможность в будущем правильно связать частное с общим. В будущем и будет проведена такая работа. А сейчас время для нее не пришло...
Л. Шапошникова, лауреат премии имени Джавахарлала Неру
