Молча стоим у черной пасти провала. Моток толстой капроновой веревки долго, со свистом рассекает воздух и где-то в глубине ухает, дойдя до дна. Надеваем комбинезоны, каски, подключаем свет. Здесь спешить нельзя...
Пошел! Один за другим исчезают в обледеневшем зеве колодца люди и рюкзаки. Бросаю последний взгляд на раскрывающееся вечернее небо. Теперь мы увидим его не скоро, а ведь именно звезды направили нас под землю...
Всесоюзное астрономо-геодезическое общество при Академии наук, которое мы представляем, изучает метеориты. Однако на классических астрономов мы похожи мало. В нашем разнообразном экспедиционном имуществе можно встретить каски, миноискатели, ледорубы, спасжилеты, микроскопы, сита, гидрокостюмы и лопаты. Телескоп же представлен лишь своим далеким родственником — биноклем. Берусь утверждать, что с помощью этого столь обыденного и насквозь земного снаряжения можно брать пробы лунного грунта! Да что там лунного — образцы разнообразных астероидов, осколки со спутников Марса, кометное вещество!
Ведь все эти необыкновенные «камешки», «железки», «льдышки» в изобилии прибывают к нам из межпланетного пространства. И оседают на земной поверхности. Так что, странствуя по Земле, мы топчем не только земную пыль. И если в физическом аспекте прибавка сотен тысяч тонн космического вещества в год — величина ничтожная, то с геологической и биохимической точек зрения его «вес» куда ощутимей. В начале геологической истории Земли метеоритная бомбардировка поработала над планетой, как она поработала над Луной, Марсом, Меркурием и, очевидно, Венерой, испещрив их зияющими ранами, а космос наполнив «брызгами» лунного и иного вещества. Гигантские глыбы падали и позже... Внушительный — сто километров в диаметре — «звездный шрам» найден, к примеру, у нас на Таймыре. Может быть, и сама жизнь возникла при их участии, ведь в рыхлых комочках углистых хондритов, особо редком классе каменных метеоритов, обнаружены высокомолекулярные соединения, даже аминокислоты.
Но не каменные и железные глыбы метеоритов составляют основную массу оседающего на Землю космического вещества! Небесные тела летят в атмосфере, обычно разламываясь и плавясь; я уж не говорю о рыхлых, как правило, болидах. Иногда все, что достигает Земли, — это просто пыль, оплавленные комочки, чешуйки, шарики. И при ударе основной компактной массы метеорита огромные давления и температуры взрыва также рассеивают значительную часть вещества.
Так где же искать «звездную пыль»? В метеоритных кратерах, это ясно, так мы и делали. Но там лишь ничтожная ее доля. Остальная, ярко мелькнув вспышкой или коротко чиркнув в небесах, развеялась по Земле, утонула в морях, поглотилась почвой, слилась с индустриальной пылью. Иголку в стоге сена найти куда легче — есть магниты...
На помощь пришли кратеры Каали и строчки Экзюпери. «На скатерть, разостланную под яблонями, может упасть только яблоко, на скатерть, разостланную под звездами, может падать только звездная пыль». Вот и надо искать такие скатерти! Они есть. Это донные осадки, но до них нам пока не добраться. Это холодные поля глетчеров, но как трудно, как сложно (мы пробовали) извлекать из поднебесного льда фракции некогда осевшей и теперь вмороженной в него пыли!
Вторую подсказку нам дал Каали. Там, в Эстонии, на острове Сарема метеорит врезался в толщу доломита, и мы невольно задумались о свойствах этой породы. Ведь доломиты, как и известняки, некогда были донными осадками, на них миллионы лет падала «звездная пыль», а затем... А затем, уже на суше, в известняках и доломитах вода стала протачивать свои ходы! Карстовые воронки, промоины — это же естественные обогатительные фабрики, сепараторы вымытых частиц... Но догадку надо было еще проверить!
Вот так мы двинулись в крымские пещеры. И, опускаясь в изъеденное водой чрево известняковых гор, мы приближались к частицам неземного вещества, которые сбегали с потоками талой воды в воронки бездонных пещер, скрывались в их недрах, и там, в темном царстве Аида, теперь поджидали нас в комочках древней глины...
Но вот и дно. Луч фонаря вырывает детали, рассеянным конусом упирается в высокий зубчатый потолок. В громадной залитой синевой вертикальной шахте веревка кажется случайной паутинкой иного мира... Осторожно, по качающимся камням переносим с ребятами, членами астрономического кружка одного из московских Дворцов пионеров, вещи еще на пятьдесят метров ниже. Каждый шаг требует внимания, к этому придется привыкать. У шероховатой стены находим ровную площадку. Пока пятнадцатилетний «технарь» Андрей Костылов разжигает примус, идем с неутомимо любознательным Олегом Телициным за водой. Перезвон капель указывает путь к озеру. Вода так прозрачна, что Олег чуть не вступает в нее, даже не догадываясь об этом. Коренастый витой сталагмит на краю озера принимает на себя удары массивных капель, мы пьем невидимую воду прямо из жемчужной чашечки в его центре. Необыкновенно вкусная вода обжигает. Капли, алмазами выныривая из мрака, настойчиво барабанят по шлему. С этого же сталагмита мог пить первобытный воин, уставший после преследования и борьбы с пещерным медведем, или шаман, высекавший в неровном свете факела магические изображения на стенах...
Останавливаемся здесь, ведь завтра предстоит преодолеть самый технически сложный участок пещеры — тридцатиметровую отвесную стену. «Отстойники» тяжелых фракций скорее всего должны быть ниже.
...Скалолазание по влажным, холодным и хрупким стенам при далеко не ярком свете фонаря — занятие утомительное. Руки все время ищут зацепы, ощупывают мельчайшие углубления, ямочки, бугорки, проверяют трещины. Найдя надежный упор, отдыхаем, прижавшись к холодным колоннам. Под шлемом неимоверно душно, при стопроцентной влажности перегреваешься очень быстро.
Эмоциональное и физическое напряжение достигает кульминации на последних метрах. Наконец все. Веревка натягивается и вибрирует как фантастическая струна, на самохватах быстро приближаются Олег с Лешей Харламовым. Пока ребята затаскивают рюкзаки, иду навешивать перила над узкой щелью. Преодолев наклонный «шкурник» — шкуру сдерешь, пока пролезешь! — попадаю прямо под потолок, усыпанный сиреневыми сосульками. В свете фонаря на их концах блестят бусинки капель. Мелкие камешки, срываясь из-под ног, булькают в глубине — десятиметровая щель заканчивается озером, древним, как динозавры. К нему я еще вернусь позже с магнитом: надо проверить донные отложения.
Под землей начисто теряешь ощущение времени, и я вдруг с удивлением слышу голос нашего пунктуального Андрея, что пора готовить ужин, — оказывается, мы работаем больше семи часов! Разжигаем примусы. Защитные каски сняты, фонари погашены, лишь пламя большой «базовой» свечи колеблющимся светом выделяет ажурные колонны стен, бурые манжеты каменных драпировок, частокол молоденьких сосулек на потолке. Ребята устали. Трудно узнать в этих перемазанных глиной лицах астрономов — как-то не вяжутся бесконечные звездные дали с мраком и сыростью подземелий.
Растянув тенты и забравшись в теплые спальники, мы еще долго не засыпаем. Писк комаров, неожиданный в пещере зимой, вызывает в памяти иные часы...
Кажется, еще несколько шагов — и свалишься без сил. Все мы — и профессионалы-метеоритчики, и те, кто работает в наших экспедициях из энтузиазма, — чувствуем себя одинаково. А до темной полоски леса на горизонте еще не меньше семи километров — успеть бы к вечеру... По лицам, перемазанным сажей и кровью, струится крупными каплями пот. Жара адская. Сибирское солнце не уступает по силе тропическому. Через каждые полкилометра спасительная остановка, тяжело опускаются на землю подмокшие со спины рюкзаки, извлекаются сита, магниты, мешочки, полевой дневник. «Проба № В-7. Гарь. Почва плотная с острыми камешками. Много магнетита. Моховой покров отсутствует».
Упакованный мешочек с биркой добавляет к рюкзаку еще один килограмм. Кругом гудят ненасытные оводы, укусить человека им удается редко, но назойливый гул раздражает, а тут еще наглая мошка с лету бросается в самые глаза. У каждого свои методы защиты от кровососов. Художник и большой оригинал Дэм (Демьян Утенков) предпочитает плотную штормовку на голое тело; бесхитростный геолог и педагог Витя Травин на каждой остановке обливается липким репудином; студент, отшельник по натуре Сергей Калинин кутается в накомарник, но ничто не спасает. Так что вся надежда на ветер, облачко или быструю ходьбу.
Да где уж тут быть быстрой ходьбе! Острые, закаленные огнем ветви корявыми сучками хватают за одежду, рвут обувь. Под густой травой местами не видно земли, так что предпочитаем передвигаться по поваленным стволам. Счастливчик тот, кому удается, сохранив направление, пройти как можно дальше по бревнам, не касаясь земли. Поваленные, обгоревшие, выбеленные ветрами и солнцем стволы — словно бесчисленные дорожки без конца и начала. Иногда ствол превращается в гигантские качели: наступил на макушку — и дерево пробуждается, медленно вздымая в голубое небо почерневший, изъеденный пламенем и вылизанный дождем комель. Узоры выворотов бывают столь причудливы и неповторимы, что кажется, попал в громадный выставочный зал, где «Стихии» выставили сотни тысяч уникальных экспонатов. Все есть — от многоглавых драконов-выворотов до мелких филигранных гравировок по мягкой фактуре пихтача. Эта красота скрадывает усталость, и на привалах вместо спасительной тени бежишь с фотоаппаратом к маячащей в сторонке «скульптурной группе», к раскинутым в безумной агонии корням, которые одновременно хотят схватить ураган и удержаться за землю...
К закату добредаем до леса. Один маршрут приблизительно 35 километров, 4 дня ходу, 52 пробы. И таких маршрутных «срезов» территории надо сделать не менее шести. Ну а на базе отдых, купание, промывка проб и просмотр фракций под микроскопом. Болид пролетал где-то здесь, так что должны быть метеоритные шарики. Должны же мы поймать «огненного змея» за его черный хвост! Вечерний лес встречает прохладой и комарами. После трудного дня даже к ним появляется какая-то сентиментальная жалость: ладно, пусть напьются разок, может, для них это так же важно, как для нас отыскать следы Тасеевского метеорита...
Не знаю, кусаются ли пещерные комары, но гудят они настойчиво. Пробуждаюсь под их заунывное пение. Темно. Спальник у головы отсырел. Все спят — тишина. Не имею ни малейшего представления о времени. Выбираться из тепла и облачаться во влажный комбинезон не хочется. Лежу, размышляю. Сегодня только разведка — ребятам надо отдохнуть, присмотреться, заняться микросъемкой. Припоминаю, что вчера наиболее поразило меня в пещерах. Зимующие мотыльки с горящими фасетками глаз, комары, присевшие на влажные натеки колонн, да так и уснувшие под холодным душем. Навсегда припав к золотистой поверхности, они уже начали покрываться кальцитовой корочкой, превращаться в окаменелости... В небольшом сводчатом зале на полу, покрытом сахарными ванночками микроозер, множество скелетов летучих мышей. Тончайшие косточки, маленькие черепочки с острыми зубками, одни совсем свежие, другие уже вросли в известняк и еле различимы. Вот так попадают в каменную летопись Земли эти хрупкие белые скелеты.
А под потолком, уцепившись коготками за трещинки, висят вниз головой и сами «царицы пещер» — летучие мыши. Наши пути не раз перекрещивались, да все некогда было сфотографировать эти страшненькие мордочки с мельчайшими точечками глаз-бусинок, эти «чудеса» биоинженерной «техники» — большие складные крылья, это смешное заспанное выражение «летучек», как мы их называем.
Встаю, зажигаю свечу, налаживаю примус. Надо провести топосъемку, нанести на схему водотоки, озера, отыскать возможные места скопления осадков. Еще предстоит «прочесать» специальными магнитами большое озеро и оборудовать спуск в основной колодец, ведущий к так интересующим нас «складам» отфильтрованного веками и запечатанного в глину внеземного вещества. Подъем!
А через семь часов, когда руки одеревенели от тяжести и холода магнитов, глаза слезятся от бесконечных фотовспышек, а ноги после хитроумных каменных капканов едва держат тело, возвращаемся к свету и уюту лагеря. Дежурный уже завел неутомимых «шмелей», эти примусы гудят уютно, и мы, поужинав и переодевшись в сухое, ведем неторопливую беседу «ни о чем». Достаю полевой дневник, который записями первых страниц живо вызывает в памяти якутскую тайгу, куда мы однажды отправились искать вовсе не известный науке кратер.
Путь к кратеру предстоял сложный, надо было плыть по своенравным и порожистым рекам. Рассчитывать приходилось только на себя, поскольку район Хугдинского кратера был безлюдным. Легенды, собранные у эвенков, и сведения геологов указывали на необычность кратера, его возможное метеоритное происхождение.
Мы должны были это проверить.
Был долгий путь по воде, а затем угловатые черные глыбы, выброшенные из скалистой пасти Хугдинского кратера. Но прежде дорога щедро одарила нас «приключениями».
На подступах к кратеру необходимо было взять фоновые пробы грунта, так что, пока ребята плыли по петляющей среди мерзлотных болот реке, я отправился пешком, хребтами. Выйдя к обозначенному на карте Наумову зимовью, я должен был там подождать товарищей, которые плыли по медлительной, как нам всем казалось, реке. Припасы я взял с собой в расчете на эту скорую встречу.
Но произошла непредвиденная заминка. Ребята плыли в обложном дожде. Река неожиданно сузилась и несла страшно, из воды всюду торчали шершавые камни. Две пробоины! Починили, поплыли дальше, полагая, что дальше опять будет спокойное течение. Так первое время и было. А затем спереди донесся странный гул. Крутой поворот вынес лодки налево под прямым углом: сужение до десяти метров — это после ста!
В струе — огромные плиты. Перед лодками с ревом взмывают белые трехметровые стояки волн. В ливне мелькают камни и пенные буруны. Несет слишком быстро, чтобы что-нибудь разобрать... И пристать никакой возможности. Все вдруг, все внезапно, река-то безлюдная, незнакомая, известно только — проходимая...
Наконец, ребята выскользнули из ущелья и увидели на берегу двух человек. «Наумово далеко?» — «Сто пятьдесят километров как вы его проплыли». — «Что?!»
Ребята долго не могли оправиться от шока. Плакались, что опаздывают, а вон куда улетели...
На условленном месте я два дня ждал появления экспедиционной флотилии. Дневник: «Ребят все нет. Дождь, сильный ветер. Живу в «хижине», сделанной из веток лиственницы. Наумово зимовье сгнило и развалилось. Охотился неудачно на гусей. Осталось два патрона. Слазил на высокую каменную сопку, пришли мысли о Марсе. Виды — сама бесконечность! Но никаких признаков людей. Где же ребята?»
«...Больше ждать нельзя. Оставил приметный знак, записку и иду вверх вдоль реки. Ночевал на берегу под сопкой. Ночь зябкая, спасали камни у костра. С утра сильный холодный ветер — надвигается осень. Никого. Слегка покачивает от усталости. Шестой день питаюсь брусникой! Прохожу курс лечебного голодания — стадию отвыкания от пищи... От шорохов и писка комаров постоянно возникают слабые слуховые галлюцинации — кажется, что меня зовут. Остановлюсь — тишина... А река здесь красивая! Куда же делись ребята? Неужели... Идти километров двести. Буду идти вдоль берега, не спеша, лучше спать побольше, пить кипяток (спичек еще много) и есть ягоды...»
«День удачный, впервые набрал грибов, отварил и сейчас лежу с полным желудком. Сыроежки, маслята, лисички — прелесть! За день вымотался, прошел около 15 километров, но доволен».
«Вчера заснул с отчетливым ощущением счастья, а утром встал голодным и холодным. Вода в котелке замерзла. Где-то под утро видел у самого горизонта феерический зеленый болид. Несколько раз мигал. Такой насыщенный цвет, очень красиво... Шел до вечера. Впервые перед глазами плавали звездочки — белые головастики. Девятый день на подножном корму. Вдоль берега множество осторожных глухарей, не говоря об утках и куропатках, но патроны кончились. Нашел плантацию сладкой голубики — хорошо поел, пока рот и язык не одеревенели от оскомины. Вечером вскипятил воду. Вдали мелькают молнии, наверное, будет дождь. Тщательно устраиваю «постель» и навесик из кусков полиэтилена. Прогрел песок, сплю — жарко».
«Гремят грозы. Ноги весь день мокрые. Кеды разваливаются на глазах».
«Как ни странно, хорошо думается. Неужели, новый кратер, как и в Тасеево, окажется «пустым»? Так приятно представить доказательство небесного родства воронки весомым фактом находки — массивной железной «слезинкой». Но падения железных метеоритов — редкость, чаще падают каменные. А последние исследования болидов показывают, что среди них преобладают рыхлые малоплотные тела. Так что отсутствие классических метеоритов в кратерах должно радовать нас как исследователей, указывая на нечто новое... А что искать в воронке, образованной, как это было доказано в Тасееве, глыбой «сухого» льда? Разве что какие-нибудь соринки? примеси. Придется поосновательней заняться этой пылью, глядишь, и выяснится нечто важное, ускользающее от анализа из-за «бьющих в глаза» тяжеловесов...»
Вот откуда потянулась та ниточка мысли, которая привела нас в пещеры!
Не раз мы слышали от скептиков, стоит ли в наш век так усложнять себе жизнь. Есть же вертолеты, вездеходы — зачем обязательно тащиться пешком, одолевать свирепые реки, научная значимость результатов от способа передвижения не изменится...
Конечно, мы пользуемся и вертолетами и вездеходами. Но не связываем с ними все наши поиски. Не только потому, что они не всегда есть, что немало мест, куда с их помощью вовсе не доберешься. Причина глубже: способ передвижения тоже влияет на ход исследований! Я всегда с теплотой вспоминаю Алена Бомбара, его точную мысль: чтобы познать океан, надо смотреть на него в упор, а не с палубы океанского лайнера. Вот эта близость к жизни важна и для научных результатов. Именно поэтому наблюдения над болидами дали разгадку «маневров» Тунгусского метеорита, в кратере Каали найдено лунное вещество, Тасеевская и Хугдинская воронки привели к признанию ледяных метеоритов. Но не только узкоспециальный аспект существен. Горы, пещеры, раскрытие тайн природы, встречи с неведомым и прекрасным — все это необходимо людям. Ведь не пустая же фраза — гармоническое развитие! Это как раз тот идеал, к которому так тянутся наши дети, а в меру возможности и мы, взрослые. И не случайно среди участников наших экспедиций так много молодежи, даже школьников. Что привлекает их в этих изысканиях, заставляет преодолевать препятствия? Экзотика? Нет. За экзотику приходится дорого платить, а потребители экзотики — люди легких путей, они у нас не задерживаются. Для нас далеко не все исчерпывается метеоритами: через их познание рельефно выступают глубинные взаимосвязи Земли и неба, цивилизации и биосферы, личности и общества.
Владимир Коваль
