Нисэй и самурай
Лейтенант Такэси Иноуэ стремительно вел свой легкий бомбардировщик: до цели две тысячи метров, полторы, пятьсот... Внизу дымилось то, что несколько минут назад было основой мощи Тихоокеанского флота Соединенных Штатов. Пробитый осколком снаряда, дымился и самолет Иноуэ, но лейтенант знал: он выполнил долг, сбросил свой груз. А смерть за императора в бою даст ему бессмертие, сан божества и вечную славу в храме Ясукуни...
Это было в Перл-Харборе утром 7 декабря 1941 года.
В эту самую минуту однофамилец лейтенанта, семнадцатилетний Стэнли Иноуэ, стоял во дворе своего дома на дымящейся земле гавайского острова Оаху, в бессильной ярости грозя кулаком уходящим на север самолетам. «Идиоты... Великий боже, какие идиоты...» — это было все, что он смог тогда сказать. Придя в себя, Стэнли выкатил из амбара велосипед и помчался на призывной пункт: там в случае тревоги должна была собраться группа гражданской обороны, в которую он входил. Домой Стэнли вернулся лишь через неделю, когда среди развалин военно-морской базы уже некого было спасать.
Совпадение фамилий летчика и фермера неслучайно: оба они были японцами. Впрочем, это утверждение скорее справедливо лишь для лейтенанта императорских военно-воздушных сил. О Стэнли Иноуэ, пожалуй, правильнее было бы сказать, что японцами были его предки. Сам же он был нисэем. Наверное, читателю это слово пока ничего не говорит и, следовательно, нуждается в пояснении.
...В начале сентября 1974 года мы, несколько ученых из разных стран мира, сидели в небольшом, насквозь прокуренном холле отеля «Хилтон» в Чикаго. Только что начался 9-й Всемирный конгресс антропологов и этнографов, и нам предстояло подготовить симпозиум по этническим процессам в современном мире вообще и в Америке, в частности.
— Все больше и больше приходится вносить поправок в старую формулу «плавильного тигля», — говорил один из наших американских коллег. — Это лишь поначалу казалось, что выходцы из разных стран, перемешавшись, создадут новый и особый американский народ. Отчасти так и получилось, но сейчас из этого сплава вновь начинают выпадать отдельные разнородные кристаллы. Люди, недовольные настоящим, ищут свое прошлое. Они не хотят растворяться в безликой стандартизированной массе — отсюда естественное стремление выделиться в группы и группочки, будь то на основе национальности, религии, увлечения, любого внешнего символа...
— Дело не в поисках своего лица, — возразил другой, — а в конкурентной борьбе за место в жизни. Ведь американское общество — это пестрая и нескладная пирамида, где ни один блок не находится в полном равновесии. На самом верху — те, кого мы называем «WASPs» — «white Anglo-Saxons protestants» — белые англосаксы-протестанты, и они не собираются никому уступать свое место наверху. Думаете, легко было ирландцу-католику Кеннеди стать президентом?
А потом идут скандинавы, немцы, итальянцы, поляки, ярусом ниже мексиканцы, затем пуэрториканцы, в самом низу — придавленные этой пирамидой и оттого яростно пытающиеся приподняться негры, а рядом — одновременно и снизу и сбоку — индейцы. Непонятно куда — где-то в середину — влезли сектанты-мормоны, и так далее, и так далее... Расы, религии, традиции сплачивают одних, разделяют других, и почти нет довольных своим местом — каждая группа стремится добиться признания и влияния или хотя бы самоутверждения в собственных глазах. «Белая сила», «черная сила», «индейская сила», «сила чиканос» — все они тянут и раздирают в стороны наше общество...
Когда мы расходились, я обратился по-японски к невысокому человеку по фамилии Нисимура, который весь вечер промолчал в углу.
— А вы что думаете об этом, Нисимура-сан? Интересно было бы знать взгляд, так сказать, со стороны...
— Простите, не совсем понял вас... Повторите, пожалуйста, по-английски.
— Разве вы не японец?
— И да и нет... Я, видите ли, нисэй... Вам известно ведь, что это значит? Следовательно, смотрю на все это не со стороны, а, можно сказать, из самой что ни на есть срединной точки. Ведь мы, нисэи, — по американской шкале — и не белые, и не цветные.
...К тому самому моменту, когда лейтенант Такэси Иноуэ сбросил бомбы на Гавайские острова, в Соединенных Штатах проживало примерно 280 тысяч человек японского происхождения. Из 130 тысяч, живших на континенте в трех тихоокеанских штатах — Вашингтоне, Орегоне, Калифорнии, 50 тысяч родились в Японии и считались японскими гражданами: закон США лишал их права перейти в американское гражданство, которое в то же время легко предоставлялось всем выходцам из Европы. Но по тому же закону каждый человек, родившийся на земле США, автоматически становился американским гражданином. Соответственно остальные 80 тысяч людей с японскими фамилиями, родившиеся здесь, юридически были полноправными американскими гражданами. Сами себя они называли нисэями — людьми второго поколения, в отличие от родившихся в Японии людей первого поколения — иссэев. Впрочем, американскому обывателю на это различие было, начихать: все японцы для него были на одно лицо — «джапы», «макаки»», «косоглазые».
Когда разразилась война, раздались требования убрать японцев с побережья. Повсюду заговорили о пятой колонне, о противнике в тылу. В этих разговорах немало было от обычного стремления белых лавочников и фермеров избавиться от энергичных и трудолюбивых конкурентов. Кстати, ведь и в Калифорнии, и в Орегоне гораздо больше, чем иссэев (которые очень хотели бы сменить японское гражданство на американское, но не могли), было граждан гитлеровской Германии, фашистской Италии, которые по закону легко могли бы сменить гражданство, но не хотели этого делать. Но они были белые, они слились с американским обществом, и, несмотря на войну, их присутствие никого не беспокоило. Вся враждебность обрушилась только на японцев.
Нисэи и американцы
Родители иссэи и их дети нисэи были совершенно разными людьми. Дело не только в различии поколений и возраста. Различной была сама психология этих групп.
Большинство японских переселенцев прибыло в Америку в конце XIX — начале XX века. То были бедные люди, безземельные крестьяне, выходцы из городских низов. Они ехали в Америку в надежде скопить достаточно денег, чтобы вернуться в Японию и завести свое хозяйство. Никому это обычно не удавалось. Правда, из наемных рабочих они выбивались в мелкие фермеры, кое-кто занялся торговлей, завел небольшую лавочку или мастерскую. Но перспектива разбогатеть настолько, чтобы с триумфом вернуться на родину, чем дальше, тем более становилась нереальной. Пришлось осесть в Америке и приноравливаться к «американскому образу жизни». Однако и это иссэям было сделать нелегко. Люди малообразованные и в слишком солидном возрасте, чтобы учиться заново, они плохо овладевали английским языком, и потому были чужими по своим манерам и привычкам в американском обществе, которое вовсе не хотело их принимать в качестве своих равноправных членов. Поэтому японцы замыкались в узких рамках своих землячеств, образуя своеобразные японские гетто в городах и сельских поселениях прибрежных штатов.
Но для японской психологии характерна ориентация не столько на личный успех в жизни, сколько на успех семьи, фамилии. Поэтому неудача собственных планов не обескураживала иссэев. Пусть нашим детям удастся то, что не удалось нам, говорили они. И прилагали все усилия к тому, чтобы молодое поколение, уже родившееся в Америке, получило по возможности лучшее образование, овладело английским языком, стало бы полноправным членом американского общества. Тогда казалось, что этого можно добиться, тем более что юридически нисэи считались американскими гражданами.
Притом родителям хотелось, чтобы их дети остались японцами. Они старались обучить их японскому языку и письму, обычаям предков. Но поскольку родители сами были людьми не слишком образованными, многому научить детей они не могли. Дети отлично усваивали английский язык, американские манеры, но совсем не то, чему их пытались научить родители. Им очень хотелось быть во всем похожими на своих сверстников-американцев.
И при этом они постоянно чувствовали недружелюбие белых.
— Как-то в нашей школе ставили спектакль на историческую тему, — рассказывал мне нисэй Томас Икуо. — Мне — маленький тогда был! — очень хотелось сыграть роль Вашингтона или Линкольна (или хотя бы первопоселенца). Прихожу в школу, и первое, что слышу. «Парни, внимание, наш косоглазый Васынтон плисол!»
В 1922 году, когда студент-нисэй Джон Айсо (ныне известный американский юрист) был избран президентом студенческого клуба, многие студенты и их родители так бурно протестовали, что Джону пришлось оставить этот пост. Однако упорный нисэй продолжал добиваться признания своих успехов. Через несколько лет он завоевал право на поездку на конкурс ораторов, однако в последний момент был исключен из списка и заменен белым студентом. Темой конкурса было: «Американская конституция и равноправие».
Когда США вступили в войну с Японией, иссэи и нисэи восприняли это как тяжелый удар. Сразу же после начала войны общественные организации нисэев выступили с заявлениями о своей лояльности президенту и государству и о готовности защищать Америку с оружием в руках. К этим заявлениям никто не захотел прислушаться. Через несколько месяцев после начала войны 120 тысяч американцев японского происхождения — женщин, детей, стариков — оказались в самых настоящих концлагерях. Лагеря (их было десять) располагались в песчаных и каменных пустынях Аризоны и Юты, в болотах Арканзаса. Гораздо сильнее физических страданий был моральный шок. В концлагерях нисэи поняли наивность своих надежд стать «настоящими американцами». Именно тут они осознали себя особой общностью, отличной и от японцев Страны восходящего солнца, и от американцев.
К концу 1943 года лагерный режим был ослаблен. Несколько тысяч прошедших «проверку благонадежности» нисэев было принято в армию США. Часть из них служила на Тихоокеанском театре — переводчиками и разведчиками, но основная масса — несколько батальонов — сражалась в рядах американских войск во Франции и в Италии. Кстати, среди различных групп американских граждан нисэи оказались на первом месте по проценту награжденных орденами и медалями за храбрость. Но нередко случалось так, что солдату, приехавшему в отпуск с фронта, приходилось навещать своих родителей все в том же бараке.
Тридцать лет прошло после окончания войны. Большая часть американских японцев вернулась в Калифорнию; многие, однако, остались там, куда занесли их бури военного времени.
Нисэи и «пирамида»
И Нисимура, и много других нисэев в Чикаго и Нью-Йорке, которых нам удалось встретить позже, рисовали нам в общем-то благополучную картину. Вот довольно типичный рассказ американского японца:
— Я родился в городе Фресно, в Калифорнии, незадолго до войны. Дед мой приехал в Америку в конце XIX века. Молодым парнем завербовали его в глухой горной деревушке в Окаяме. Он и по-японски-то толком читать не умел, а уж английским, конечно, так и не овладел. Сначала строил железную дорогу, потом новый вербовщик (были тут многие такие, тоже из японцев, кто половчей, наживались на темноте своих собратьев) сманил его на Аляску, на лососевые промыслы. Но оттуда дед — сообразительный парень — сбежал быстро. К началу 1900-х он уже арендовал клочок земли под Фресно и выращивал клубнику. А в 1909-м женился. Бабушка, не чета деду, была довольно образованной девушкой из вконец разорившейся семьи священника в Киото. Она приехала в Америку по вызову. Тогда большинство наших здесь женилось по фотографиям, через брачных агентов. Родные прожужжали бабушке все уши, что тут она станет миллионершей, вот и послала она свою карточку. Разбогатеть наше семейство не разбогатело, но все же мой отец перед войной (ему тогда было около тридцати) уже земли не пахал, а держал во Фресно цветочный магазин. Бабушка ему помогала — в цветах она разбиралась. Все полетело вверх дном, когда нас погнали в лагеря. Хоть, правда, потом нам и вернули нашу лавочку, но разбито и разворовано там было тысяч на пять. Сам я закончил колледж, сейчас инженер, у меня домик в пригороде, а все равно свои детские лагерные годы не забуду и детям своим расскажу.
Нисэи и японцы
«Храм тысячи Будд» в Киото — известнейшее в Японии место паломничества. Со всех концов страны съезжаются сюда люди. Притихшие школьники в белых панамках, студенты в черных мундирах, пожилые люди в кимоно — все они входят в храм, исполненные благоговения. Даже маленькие дети перестают шуметь и скользят, как почтительные тени. Иностранные туристы щелкают затворами фотоаппаратов и, запечатлев себя на фоне храма, гуськом тянутся к автобусам — к следующей достопримечательности. Меня тоже привезли в Киото, и я осматривал «Храм тысячи Будд», наблюдая за посетителями, — их поведение давало мне массу материала для изучения психологии современных японцев. Чей-то громкий голос вывел меня из задумчивости. Парни и девушки шли по храму, взвизгивая и подвывая от восторга. Они махали друг другу руками, хлопали себя по коленям, тыкали пальцами в скульптуры. Очевидно, это были иностранцы, которые не умели себя вести так, как это делает человек, выросший и воспитанный в традиционном японском духе. Группа поравнялась со мной, и я с удивлением отметил чисто японские черты их лиц.
Увидев европейца, один из них помахал мне приветственно рукой и спросил по-английски:
— Хэллоу! Как вам это все нравится?
И, не дожидаясь ответа, гордо выпалил:
— Великолепно! Только японский гений мог создать это чудо!
То были нисэи — группа американских студентов, приехавшая в каникулы на родину предков прикоснуться, так сказать, к истокам. Потом я познакомился с ними поближе: они оказались очень милыми, приличными, образованными и — по американским стандартам — даже сдержанными и благовоспитанными ребятами.
Но там, в «Храме тысячи Будд», они смотрелись дико. Наверное, потому, что — несмотря на японско-патриотическое восхищение всем виденным — вели себя в древнем храме как обычные американцы.
И Япония их разочаровала. Никто не считал их японцами, зато все воспринимали как американцев. Молодого инженера из Фресно, гордившегося своим японским языком (изучение которого стоило ему адского труда), особенно обижало то, что, когда он, заходя в лавку, начинал говорить по-японски, хозяин, кланяясь и улыбаясь, отвечал на скверном английском: «Просим, просим, сэр. Все американцы любят покупать в нашем магазине!» Все американцы!! Для человека, который хотел бы почувствовать себя японцем и для этого приехал на родину предков, это звучало по меньшей мере обидно.
В США сейчас постоянно находятся несколько тысяч «настоящих» японцев из Японии: бизнесмены, представители торгующих с Америкой промышленных и коммерческих фирм. Понятно, что многие нисэи — равно владеющие и японским и английским — нашли себе работу в их конторах. Однако они чувствуют, что «японские» японцы не считают их своими, относятся к ним отчужденно и свысока.
Наш знакомый, инженер из Фресно, как раз служил в торгово-ремонтной фирме по сбыту японских автомобилей.
— Здесь платят побольше и работа полегче, чем в конструкторском бюро в Детройте, где я работал раньше, — говорил он, — зато обстановка... Хоть я и знал, что там главный конструктор никогда меня к себе в дом на коктейль не пригласит, все же он даже с чертежниками был запросто: зайдет, хлопнет по плечу — как, мол, Джим, дела... А здесь мой босс, самурай Ямада, вечно надут, как пузырь; вроде бы смотрит на тебя, а вроде бы и мимо, руки и то не подаст...
Бог его знает, этого Ямаду, может, он и на самом деле пренеприятный тип и задавака, но скорее всего, нашему знакомому инженеру просто было невдомек, что у японцев — особенно у старшего поколения — не принято смотреть собеседнику пристально в глаза или совать руку для приветствия. Так или иначе, но везде, где японцы и нисэи оказываются рядом, одной общностью, одним народом они себя никак не осознают.
Кто же такие нисэи?
Большинство современных нисэев в основном «средний класс» — учителя, юристы, техническая интеллигенция, мелкие и средние предприниматели, служащие. Можно сказать, что это даже преуспевающая прослойка американского общества, занимающая некое промежуточное место между белыми и цветными американцами. Их общество довольно обособлено от остальных американцев и не растворяется среди них. Говорят они по-английски, японским владеют хуже, а молодежь нередко и не владеет вовсе.
Даже само промежуточное положение нисэев в американском обществе своеобразно. Можно сказать, что нисэи оказались в выгодном положении: если между японцами и американцами они ни те, ни эти, то между белыми и цветными они и те, и эти. Например, у нисэя-учителя или у нисэя-адвоката со смешанной клиентурой есть определенные преимущества: им и белые не брезгуют, и цветные обращаются к нему с большим доверием, чем к белому, зная, что он лишен расистских предрассудков и понимает психологию небелого человека. Так что кое в чем есть даже смысл оставаться нисэем. С другой стороны, существует определенный потолок карьеры, выше которого нисэй подняться не может.
Америку охватило сейчас движение за национальное достоинство этнических меньшинств американского общества.
600 тысяч нисэев в США — это одно из самых маленьких меньшинств, какие-то десятые процента населения страны. Нисэи не растворяются среди американской нации. Но они уже не могут считать себя и японцами. Наверное, правильнее всего сказать, что нисэи — это нисэи (хотя, может быть, и звучит это тавтологией) — маленький кристалл, один из тех, что выпали из сплава «американского тигля».
С. Арутюнов, этнограф, Г. Сафина, географ
