Если лететь над тайгой несколько часов подряд и неотступно вглядываться в нее, то в глазах начинает рябить и неумолимо клонит в сон. Это верный признак усталости.
Я отстраняюсь от иллюминатора Ан-2 и оглядываюсь. Вся кабина будто плывет, с трудом различаю своих напарников. Заглядываю в кабину пилотов. Нелегкая у них работенка, что и говорить! Но сегодня и все мы, сидящие в самолете, не просто пассажиры, а наблюдатели. Наша цель — учет копытных животных в районах западного участка трассы БАМа в пределах Иркутской области. Трудно поверить, что при полете над тайгой на скорости почти 150 километров в час, когда бесконечной чередой мелькают и деревья, и выворотни, и снежные сугробы, с высоты ста метров отчетливо видны не только крупные звери, но и взлетающие пичужки. Иркутские охотоведы даже предложили учитывать с вертолета соболиные следы, — они тоже хорошо различимы, если только тайга не слишком густая. При помощи авиации проводят ныне учет самых различных зверей и птиц — от лосей и медведей до бобров, ондатрой куропаток. Конечно, получаемые таким способом сведения приблизительны, но и они помогают в изучении численности и размещения животных.
— Олени! Смотрите, олени! Пять вместе и еще пара! — восклицает мой «дублер», сидящий у соседнего иллюминатора. Он впервые участвует в проведении авиаучета и не может сдержать своих эмоций, забывая, что нельзя в полете отвлекать других наблюдателей. К тому же что тут особенного? Небольшие стада диких северных оленей встречаются здесь довольно часто. Теперь с левого борта хорошо видно, как семь оленей, вытянувшись цепочкой друг за другом, торопливо бегут через болото в сторону леса. Снег глубокий, двигаться животным трудно, и вскоре они останавливаются, обессилев.
Мы прокладываем маршруты в основном по долинам рек, где местность хорошо просматривается и зверей легче обнаружить. Сегодня уже обследованы низовья Орленги, бассейн реки Иги, верховья Таюры с ее притоками, и теперь мы продвигаемся вниз по Таюре к трассе БАМа. Она дает знать о себе издалека заметным дымом костров. Четкая линия просеки под будущую железную дорогу пролегла рядом с долиной речки Нии — одного из правых притоков Таюры. У слияния этих рек вырос новый поселок Звездный, название которого за короткий срок стало таким популярным. Вот и он сам открылся перед нами с левого борта — белеют свежим деревом длинные ряды бараков и домиков на пологом склоне, переплелись внизу замысловатые узоры дорог.
Летим параллельно трассе, держась от нее немного стороной. Звериных следов здесь меньше. Пугливые олени, видимо, ушли подальше от -шума. Неожиданно вижу лося, лежащего прямо на открытом месте. Самолет пролетает над ним, но зверь, что называется, и ухом не ведет, очевидно, он привык к звуку моторов в небе над БАМом, ведь здесь то и дело проходят вертолеты, направляясь на более отдаленные участки — в Казачинск, Магистральный, Лунный.
...Странная все-таки у нас, биологов-охотоведов, профессия, слишком уж много в ней противоречий. Мы клянемся в любви к природе и животным, однако ходим на охоту, стреляем птиц и зверей, вызывая упреки инакомыслящих. Внешняя романтика этой специальности, связанная с путешествиями, таежными походами, охотой, переплетается с весьма прозаическими будничными заботами и трудностями. Но самое главное противоречие уходит корнями в проблемы экономические, даже, пожалуй, психологические.
Разве нам не хочется вместе со всеми трубить общий сбор «Даешь БАМ!», как призывает горнист-всадник на плакате в усть-кутском аэропорту? Разве мы не завидуем тем, кто уезжает под гром оркестра на передний край стройки века? Так стоит ли вообще толковать об охране этой самой тайги со всяким ее зверьем?
Вот за эти дни налетали мы над Усть-Кутским районом тысячи километров — и все над тайгой, бескрайней, молчаливой, угрюмой, сами собой просятся эти привычные эпитеты. В самом деле, если даже меня, охотоведа и таежника, всякий раз поражает масштабность, широта тайги, ее грандиозный, всесибирский размах, то каковы же чувства непривычных к тайге людей, когда они видят ее с высоты птичьего полета? Горожане, занятые своими производственными и техническими заботами, глядят на тайту через круглые окошечки иллюминаторов и, наверное, думают: ни конца-то ей, ни краю, за далью даль, до самого океана, хоть к северу, хоть к востоку, все едино. Расступись, подвинься-ка, товарищ тайга! Трасса БАМа, зимние автодороги, даже долина Лены с редкими селениями у подножия угрюмых сопок — все это лишь мелкие вкрапления среди таежного океана-моря. Ну и разумеется, наступление на это таежное безлюдье должно быть только фронтальным, и можно уверенно говорить о неисчерпаемости лесных ресурсов, о новых леспромхозах, будущих территориально-производственных комплексах. Правда, какие-то экологи порою толкуют о своих заботах, о нехватке воды и воздуха, тревожатся за растительность и фауну. Это в тайге-то! Люди делом заняты, большим, славным, план выполняют, тайгу побеждают. О каких травках-пичужках может идти речь?
Дорогие друзья-техники, борцы с тайгой, покорители природы! Биологи и экологи не просто природолюбы. Государство платит нам деньги за то, чтобы мы разбирались в своем деле. Ни у нас, ни у природы, которую пытаемся мы охранять, нет своих «внечеловеческих» интересов, потому и прошу я слова.
Все дело в том, что тайга, это самое таежное море, которое поет под крылом самолета, одновременно и есть вокруг и нет ее. Вот загадка! Нет никакого таежного океана, а стоит тайга островками среди моря всякой всячины, чему и названия еще не подобрано. Мы ведь тоже не сразу это поняли. Вроде летаешь, летаешь, какая там охрана тайги, тут впору искать от нее спасения, и вдруг — восторженные восклицания: «Братцы, тайга внизу, гляньте-ка!» Смотришь, стоит по всему хребту кедрач сплошной стеной или старый сосновый бор, ствол к стволу, залюбуешься. Но минуло мгновенье — и нет его, а там что? Тайга или так себе, путаница древесная? Не каждый глаз, даже опытный, отличит настоящую тайгу от былой гари, иногда можно слышать, будто вся тайга есть гарь в разных стадиях восстановления. Но это не совсем так, ибо не везде тайга восстанавливается после пожаров, и не могут быть гари источником ценных ресурсов, по существу, это просто пустоши. И много, и нет ничего.
Конечно, есть еще в Сибири настоящая тайга, есть замечательные крупноствольные леса, где деревья растут в полную силу, но такие массивы если не редкость, то уж все наперечет, во всяком случае. Тянутся к ним и охотники, и сборщики орехов, и лесорубы, да еще иные теоретики спешат доказать, будто пропадает в этих насаждениях древесное добро, надо скорее омолотить их с помощью бензопилы, а то застоялись, бедные... Да, зарастают гари, но это уже не тот былой лес, а так себе — кислое с пресным, высокое с низким, редкое с густым. Все и всяческие пожарища, да болота, мари, калтусы, да ерники-луговины, да гольцы с каменными россыпями, ну еще леса уцелевшие — это и будет океан, только океан пространства, а не тайги. Его мы и видим, и меряем, забывая лишь, что лес и лесопокрытая площадь — далеко не одно и то же!
...Гудит мотор, самолет, слегка покачиваясь, оставляет позади таежные версты. А над нами ползет по небу вертолет, наверное, Ми-8 возвращается после высадки очередного десанта: вчера в Усть-Куте торжественно встречали украинских комсомольцев. Еще выше, в занебесной синеве, тянется облачный след от реактивного лайнера, где-то над ним кружатся в космосе спутники. А внизу ползут по зимнику тракторы, вездеходы, тягачи... Сколько техники, какие все умные, отличные машины, кто только их придумал! Но какой же инструмент нужен людям, какой механизм, чтобы понять тайгу, увидеть ее сущность, оценить все благо, в ней заключенное? Тогда не скажут они, будто пришли в тайгу на пустое место, а поймут, каким добром владеют, как его надо беречь. Одни разглядят в ней ресурсы, другие — фабрику свежей воды и чистого воздуха, регулятор атмосферы, кухню погоды, что там еще? Спасти же тайгу смогут те, кто воспримет ее как чудо — в соответствии с формулой Жана Дорста «спасти природу может только наша любовь». Сколько образов, сколько поэзии вложено в описание лесов средней полосы — тут и соловьи, и кудрявые березки, свежесть сумрака и алый свет зари, мещерские рассветы Паустовского, пушкинская осень в Михайловском, пришвинская кладовая солнца. А что же в тайге? Зловещая ее угрюмость в произведениях Вячеслава Шишкова, безнадежный аккорд «последнего луча» над оцепеневшей Леной у В. Г. Короленко... «Из птиц — чуть ли не одна ворона, по склонам — скучная лиственница, да изредка сосна», — вот какой видится тайга подневольному взору горожанина.
Кто же должен понять и высказать всю подлинную красоту таежной природы, с ее недоверчивой неспешной весной, с зеленью первых ростков из-под снега, с буйством раннего лета, с праздничным великолепием прозрачной сибирской осени, разноцветьем трав, хвои, листвы, когда иной раз остановишься, глянешь под ноги, и глаз не можешь отвести от этой мозаики. Там и розовая листва голубики, яркая зелень мхов, пунцовые брусничные ягоды, желтые хвоинки лиственниц, и чего-чего только нету! А зимняя тайга — сугробы на коло-динах, ветви в куржаке, путаница зимних следов на синих снегах... А золото лиственниц, красота осенних рябин, трубный зов изюбров! Наконец, величие и щедрость кедров, колонны их стволов, густота хвои, смолистый запах набитых орехами шишек — и все это угрюмство и враждебность? Когда же появятся у нашей тайги свои поэты, свои летописцы, свои защитники, в конце концов?
...Однако я отвлекся, а наш работяга Ан-2 тем временем уже на подходе к поселку Магистральному, что расположен вблизи Киренги и в 18 километрах от районного центра Казачинска. Уже сейчас здесь предсказывают, что со временем они поменяются ролями, и Корчагинск (так предлагают комсомольцы назвать новый город на месте поселка Магистрального) опередит своего старшего коллегу.
Вокруг Магистрального, как и в Звездном, лес вырублен сплошь, видно, поработали здесь не только бензопилы, но и бульдозеры. Рядом — взорванная для отсыпки грунта сопка, на срезанной ее вершине тоже белеют постройки. Знакомый лесничий в Усть-Куте сообщил мне, что строители Звездного озабочены теперь тем, как бы заново озеленить поселок. Сохранить же тайгу при обилии гусеничного транспорта и привычных методах строительства оказалось непосильным.
А вот в следующем, авангардном поселке Лунном к этому делу, говорят, подошли иначе. В Казачинске очевидцы рассказали мне, что бригадир СМП-521 Анатолий Краснобаев самолично наказал однажды тракториста, не заметившего красных ленточек, которыми обозначили сохраняемые лесные участки. Озеленять поселок Лунный пока не требуется. Даже с воздуха он выглядит совеем иначе, дома здесь встают прямо среди зелени. Может быть, это и создает некоторые дополнительные хлопоты нынешним строителям, но зато им будут благодарны те, кому придется жить позднее.
Миновав Киренгу, через которую должен быть построен железнодорожный мост, трасса БАМа выходит к реке Улькан и по ее притоку Кунерме направляется к Байкальскому хребту. В низовьях Улькана растут красивые сосновые боры, по берегам реки много живописных скал и утесов, а впереди все отчетливее выступают недалекие уже байкальские гольцы. С гор дует сильный ветер, самолет резко бросает из стороны в сторону, вести учет очень трудно. Впрочем, на Улькане и Кунерме мы совсем не встретили копытных зверей, — еще с осени лоси и олени ушли на левобережье Киренги, спасаясь от губительного глубокоснежья.
Забыв про свои учеты, мы любовались зеленью темнохвойной тайги по долине Кунермы, окруженной цепью заснеженных гольцов, искрившихся под ярким солнцем. Между замысловатыми изгибами русла прятались десятки больших и малых озер, плотной стеной окружали их кедрачи и ельники. Сверху был отчетливо виден новый зимник, испещренный гусеничными следами. Этот ориентир вскоре привел нас к самому крупному из кунерминских озер, на берегу которого мы увидели несколько походных домиков первопроходцев.
Особенность этих мест заключается в том, что байкальские гольцы отвесно спадают в относительно ровную и широкую долину Кунермы, почти минуя полосу среднегорья. Через самолетный иллюминатор я глядел на лесистую чашу Кунермы с белеющими среди тайги озерами и думал о том, что вот эта самая, мало кому известная сегодня сибирская речка красотой своей не уступит ни прославленным местностям Кавказа, ни Тянь-Шаню, ни, быть может, самой Швейцарии.
Самолет, снизившись, описал два круга над местом нового поселка, который вскоре будет нанесен на карты. Люди внизу были заняты своим делом — они валили лес, начиная прямо от озерной кромки. Сверху было видно, что поваленные кедры и ели отличаются своими размерами — по берегам таких таежных озер всегда растут особенно крупные деревья.
Нет, я не хочу бросить тень на первостроителей. Рубить тайгу под новые поселки, конечно, необходимо, но обязательно ли было закладывать лесосеку прямо на берегу озера? Ведь район северного Прибайкалья, тяготеющий к трассе БАМа, самой природой предназначен в качестве зоны массового туризма и отдыха (сейчас называют это мудреным словом «рекреация»). Это поистине «земля обетованная» для всевозможных любителей природы, армия которых растет год от года. Вот почему проблемы охраны природы, сохранение таких замечательных таежных ландшафтов, как озерная система Кунермы, имеет первостепенное значение. Тысячам, нет, миллионам и миллионам людей предстоит в будущем, проезжая новой магистралью, любоваться той красотой, которую мы видим на Кунерме сегодня. Только вот сохранится ли она в таком виде и задумывается ли кто-нибудь над этим в грохоте рабочих будней большой стройки?..
Забегая вперед, расскажу о том, как спустя всего несколько дней довелось мне быть в Казачинске и разговаривать с председателем Казачинско-Ленинского райисполкома Александром Митрофановичем Ждановым.
— Дорогой человек, — сказал он мне, откровенно улыбаясь, — уж если тебе, залетному гостю, наша Кунерма приглянулась, то здешним рыбакам да охотникам она куда как милее. А в чем дело-то? Изыскатели вывели трассу непосредственно на озера? Ну, наверное, им так надо было. Можно ли не рубить лес прямо на берегах озер, заложить поселок чуть в сторонке? А кто его знает, может, необходимость такая возникла, а может, просто первым десантникам здесь поближе к зимней рыбалке... Откровенно говоря, насчет красоты природы да охраны ландшафтов- они, конечно, беспокоиться не будут, у них и прризводственных забот хватает...
Но ведь тайга, которую надо сохранить ради будущего, эти замечательные кунерминские озера, проблемы завтрашнего туризма в Прибайкалье — это тоже производство, тоже конкретная экономика, тоже забота сегодняшнего дня. Можно создать здесь разные технические сооружения, но утрата тех же таежных озер невосполнима, ибо выполнены они в мастерской природы...
...Мы снова летим над трассой БАМа, направляясь обратно к Усть-Куту. После напряженного внимания все, кто был в самолете, оживились, обмениваются впечатлениями, сравнивают наблюдения, прикидывают, много ли зверей встречено на маршруте. Я по-прежнему смотрю на тайгу, размышляю о ее судьбе. Недавно довелось мне быть свидетелем встречи посланцев комсомола Украины. Они отправлялись как раз сюда, в Лунный, и, наверное, будут прокладывать трассу по Кунерме. Все ли приезжие понимают, что таежная Кунерма не враг, которого надо победить, а великое народное достояние? Овладеют ли они элементарными правилами поведения в тайге, сберегут ли ее от лесных пожаров? Учитываются ли интересы рекреационного освоения этих мест при закреплении лесосырьевых баз за проектируемыми леспромхозами? Как сохранить особо ценные водоохранные и орехопромысловые леса по Кунерме, Нии и Таюре? Ведь если они останутся, то принесут людям немалую пользу. Даже очень плотным кубометрам древесины не перевесить значимости живой тайги со всем разнообразием ее биологических ресурсов. Один только охотник (правда, охотник выдающийся!) Виктор Николаевич Зырянов из деревни Орлинги в этом сезоне сдал государству 149 самолично им добытых баргузинских соболей, и это помимо белок, мяса диких оленей, боровой дичи, кедровых орехов, свежей рыбы и многого другого...
Правда, от охотников и рыбаков в приленских деревнях я слышал много жалоб и обид. Более десятка промысловиков, добывавших из года в год соболей в угодьях по Нии, были вынуждены оставить свои зимовья. Нет, сама по себе трасса БАМа никакого отрицательного влияния на соболя не оказала. Однако все, кто работает в тайге, особенно в авангарде ее освоения — проектировщики, изыскатели, — считают своим долгом и правом ходить по тайге с ружьями во все сезоны года и стрелять все живое. Очевидцы рассказывают про убитых летом и брошенных соболей, про летнюю стрельбу нелетающих птенцов, о сожженных или испорченных охотничьих зимовьях, то есть об отсутствии самых элементарных представлений о поведении в тайге. Эти пришельцы не понимают, что они попали вовсе не в дикие дебри, а в обжитую, освоенную тайгу, сходную фактически с полевыми сельхозугодьями, откуда собирают урожай каждую осень, каждую зиму. Недаром у охотников есть даже специальное слово — охотничье ухожье.
Мало стало рыбы и в Таюре, и в Нии, и в Киренге. Вычерпали, выдергали ее крючковой снастью, которая для условий Сибири вовсе не безобидна, а разорительна. Ленок и хариус берутся на крючок, пока не устанет рука у ловца, а устает она редко. Да и на Лене рыбе не сладко. Глубина реки от порта Осетрово до Киренска всего два-три метра, а ходят здесь такие самоходные громадины, что чуть ли не вся река выплескивается на берег волнами, и бьются среди гальки не ставшие рыбой малечки. Вроде бы собираются теперь ставить плотину, чтобы стала полноводнее последняя из крупных рек Сибири, еще не перегороженная гидростанциями.
БАМ сооружается в особо суровых климатических условиях, многие природные комплексы находятся здесь, как говорится, «на грани», тут стоит неосторожно задеть весьма слабый растительный покров — поползет пустыня. Кедровый стланик, труднопроходимые заросли которого плотной одеждой покрывают горные склоны, почти не возобновляется после пожара. Если огонь уничтожит мхи и лишайники, они смогут восстановиться лишь через столетия. Страшно видеть эти совершенно безжизненные, буквально лунные ландшафты на местах былых пожарищ! К сожалению, такие мрачные картины можно наблюдать во многих местах Забайкалья и Дальнего Востока, особенно там, где люди пришли в тайгу с психологией горожанина, который вырвался на «лоно девственной природы».
Вдобавок пожары и опрометчивые рубки могут вызвать развитие осыпей, селей и лавин, что ударит уже и по техническим сооружениям.
Немалую пищу для размышлений дает действующий участок БАМа от Пивани до Советской Гавани. Эта трасса проходит по изумительным местам — ради одного Кузнецовского перевала туда стоит поехать! Но не все, далеко ке все радует тут глаз. То и дело долгими километрами тянутся унылые пустоши, вырубки, гари... К строителям этого участка магистрали нет и не может быть претензий: он прокладывался в трудные годы войны. А вот с нас спрос будет! Планировка развития хозяйства в регионе БАМа без учета проблем охраны природы может привести к тягостным последствиям. Профессор В. Н. Скалой выразился еще определенней: «Если строительство магистрали не будет проникнуто идеей охраны природы, то есть все основания ожидать, что на огромных пространствах утвердится так называемая «биологическая пустыня».
Иногда возражают, что техника, строительство якобы несовместимы с природой, и тут неизбежны с ее стороны потери. Опровержения этой несостоятельной мысли можно найти неподалеку от того же БАМа. Я вспоминаю, например, станцию системы «Орбита» под Читой, расположенную в замечательном бору, как пример подлинного сочетания техники и окружающей природной среды. Многие отрезки трассы Абакан—Тайшет (участки вдоль Кизира) или старые тоннели у Байкала могут служить образцом сохранения природного ландшафта при дорожном строительстве.
Нельзя сказать, что все эти проблемы не учитываются на государственном уровне: в специальном сборнике о проблемах освоения зоны БАМа, разработанном Госпланом РСФСР и Сибирским отделением АН СССР, есть особый раздел, посвященный охране окружающей среды. Думают об этом и на местах. Так, подлинное экологическое мышление проявил Усть-Кутский горисполком, категорически запретив в 1974 году проводить авиаобработки с применением ДДТ в районе Звездного (бороться с гнусом надо, но не путем попутного отравления всего живого). Я уже упоминал, как бережно подошли к природе комсомольцы-строители поселка Лунного. Но дело не в частных фактах — шире. Строительство такой громады, как БАМ, — это тот яркий случай, когда будущее природы, а следовательно, и создаваемого хозяйства зависит буквально от всех и каждого, когда только всеобщая экологическая грамотность и всеобщее экологическое мышление избавят и от ошибок проектирования, строительства, и от незатушенных костров, и от пальбы по всему живому, и от многого, многого другого, что рано или поздно, но неизбежно и больно ударит по самому человеку.
Экологическое мышление присуще отнюдь не одним биологам, порой оно вообще не имеет ничего общего ни с профессией, ни с образованием. Я знаю директоров леспромхозов, готовых создать заповедники, и знаком с работниками заповедных управлений, отдающих свои леса в рубку.
Странные порой возникают коллизии! Вот, казалось бы, азбучной для эколога истиной стала опасность бесконтрольного использования гусеничного транспорта, который сдирает травяной покров и дает начало мощной эрозии. А между тем свой брат специалист-биолог «на полном серьезе» докладывает с трибуны всесоюзного совещания о методе учета белых куропаток с помощью вездеходов. Эти ценные учеты он рекомендует проводить в августе, в бесснежный период, и ссылается при этом на свой богатый опыт, на уже накрученные тысячи километров, которые, готов спорить, возбудили эрозию на сотнях гектаров. А то еще раздаются возражения против заповедников — эталонов природы, то акклиматизаторы торопятся побыстрей добиться успехов в заселении чего-то кем-то...
С другой стороны, завидную глубину экологического мышления я обычно встречаю у таежных охотников, рыболовов, которые и самого слова «экология» не слышали. И при встречах с комсомольцами-строителями с отрадой убеждаюсь, что тех, для кого заботы эколога не пустой звук, среди них немало. Больше, увы, чем среди авторов восторженных репортажей об их героических делах. В Усть-Куте и Казачинске я внимательно просматривал подшивки местных газет, но среди весьма многочисленных статей и очерков о БАМе ничего не нашел по интересующей меня теме.
Все мы живые люди, и вряд ли кто-нибудь из экологов всерьез предложит отказаться от всякой техники и уйти в пещеры, облачившись в звериные шкуры. Более того, когда долго бродишь по тайге, даже эколог (если он горожанин) бывает рад ненадолго почувствовать под ногами тротуар. Журналисты очень любят писать про асфальт, уложенный там, «где еще недавно стеной стояла глухая тайга». Но пусть-ка попробуют они представить себе, что вся тайга, сколько ни есть ее, превратилась в города и пригороды (а по нынешним техническим возможностям не такая уж это и фантазия). Ведь на наших глазах от былого «таежного пирога» кусок за куском отрезают и нефтяники в Западной Сибири, и создатели Саяно-Ангарского территориально-промышленного комплекса, и нынешние строители БАМа. А если думать только о строительстве и не думать о тайге, в которой идет строительство, то оно пройдет по ней как бульдозер. В скольких местах нам уже приходится восстанавливать леса, лечить пораженную оврагами землю? Даже об океане сейчас приходится собирать сведения, насколько он загрязнен и велика ли опасность. Пока что природа «предъявляет счет» лишь временами, требуя выплаты взятых у нее займов то наводнениями в районе вырубленных лесов, то, наоборот, нехваткой питьевой воды. Но ведь все мы живем и дышим только потому, что действует пока еще эта самая нерукотворная фабрика, имя которой — природа. А если разудалый размах техники совсем подсечет ее ствол, что тогда?
Эх, какую тему «испортил» непутевый автор! Авиаучет оленей в районах БАМа... И лирично можно было подать, и выигрышно!..
Ф. Штильмарк, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник ЦНИЛ Главохоты РСФСР
