Имя Робера Стенюи появилось на страницах широкой печати в 1969 году в соседстве с заголовками «Сокровища на дне моря», «Находка века» и так далее. Речь шла о действительно сенсационном событии: группа аквалангистов во главе со Стенюи обнаружила у берегов Северной Ирландии затонувший испанский корабль, входивший в состав «Непобедимой Армады». О поисках галеаса «Хироны» Робер Стенюи написал увлекательную книгу, фрагменты из которой были напечатаны в нашем журнале (№ 1 за 1971 год).
Каким образом вел он свои поиски? Что им предшествовало? Об этом рассказывает сам Робер Стенюи:
— Мне было восемнадцать лет, и я учился в Бельгийской политико-дипломатической школе, когда впервые прочитал одного американского автора, описывавшего подводные сражения с гигантскими спрутами, акулами и прочими тварями, преграждавшими путь к сокровищам на дне морей. В конце каждой книги герои, как легко догадаться, привозили домой из «экспедиций в Южные моря» сундуки с золотыми монетами. Произведения этого автора имели сумасшедший успех и переиздавались чуть ли не каждый год, украшенные цветными фотографиями водолазов (в аквариуме), отыскивающих золотые слитки (из папье-маше) и доколумбовых идолов (из гипса).
И хотя я прекрасно понимал, что описанное чистая выдумка, я ничего не мог с собой поделать. Ведь лежат же, в конце концов, на дне моря сокровища! Отложив книгу, я сделал первую свою выписку.
Вскоре мне пришлось расстаться с университетом и карьерой, на которую так рассчитывали мои родители. Я превратился в профессионального водолаза. Деловые обязанности и контракты переносили меня из Колумбии на Багамы — мы работали там на глубине 132 метров, из Лондона в Брюссель и снова в Америку. Все это время я пополнял свои знания об Армаде. Потом я остановился именно на «Хироне».
Мой лондонский шеф Джон Портер пытался предостеречь меня, цитируя Джозефа Конрада: «Нельзя освободиться от пут сокровища, если оно завладело твоими мыслями». Все было напрасно — оно завладело мною...
Отпуск я провел в Испании, копаясь в архивах. Потом продолжил поиски в Брюсселе, в Королевской библиотеке, где хранится множество испанских документов. В Париже, в Национальном архиве, оказалась вся переписка посла Мендозы с королем Филиппом. В Голландии — отчеты... Папка «Армада» пухла с каждым месяцем.
Нефтяная фирма, где я в то время работал, начала подводное бурение в Северном море. Это было очень трудное время. Тем не менее каждый уик-энд с 6 до 9 вечера я проводил под бирюзовым куполом библиотеки Британского музея. За полтора года это составило шестьсот часов. Думаю, у меня в руках перебывало все, что было написано в Англии и Ирландии об Армаде. Но чем больше скапливалось информации, тем более расплывчатыми становились мои представления... Я решил — хватит бумаг, так можно копаться до бесконечности. Надо действовать.
Результатом двухлетних работ Стенюи под водой и явилась в конце концов находка легендарной «Хироны».
— У нас все было не по правилам, — продолжает Стенюи. — Вернее, не по тем правилам, что известны зрителю любого кинофильма о подводных сокровищах. Не было ни пальм на берегу, ни белокрылого парусника, бессильно осевшего на риф... «Дверца капитанской каюты со скрипом подалась, и мы увидели сундук, который сторожил дежурный осьминог...» — ничего этого не было. Обошлось без тайфуна, без предателей, без капризных блондинок в бикини (минимум две для добротной психологической интриги), даже ножи и те не блестели во время дележки...
Вооруженные садовыми лопатами и банками из-под джема, мы прилежно растаскивали камни под надзором флегматичной трески или разгребали ладонями песок по шесть часов в сутки. И так день за днем...
Помимо всего прочего, оказалась неясной юридическая сторона — как расценивать обнаруженное. Как останки корабля, потерпевшего крушение? Военный приз? Сокровище? Брошенное имущество? Термины можно оспаривать до бесконечности. У этих вещей нет владельца, я являюсь лишь автором находки.
После многочасовых прений между моими поверенными, с одной стороны, и британским министерством торговли, с другой, было выработано решение, по которому в течение года потенциальный владелец должен был заявить о своих правах на всю «Хирону» либо же на часть находок. В последний момент испанское правительство сделало официальный запрос — на всякий случай, я полагаю, поскольку шансов на возвращение «Хироны» было мало. И действительно, в иске было отказано.
Лично мне было бы бесконечно жаль наблюдать, как коллекция расходится с аукциона по «любителям» из Техаса, Швейцарии или Аргентины. Я всей душой желаю — и всеми силами стараюсь осуществить свою мечту — одного: чтобы вся коллекция, целиком, без потерь, заняла свое место в музее. Скажем, в Музее Ольстера, или Национальном морском музее в Гринвиче, либо же в Морском музее в Мадриде. Там, в окружении карт и документов, позволивших нам сделать открытие, они будут на месте. Но, увы, это уже вне власти исследователя.
Минуло два года со времени открытия «Хироны», и в прессе появилось новое сообщение. Опять Робер Стенюи. И опять корабль, затонувший века назад... Но предоставим слово автору.
— Выбравшись из непроглядного илистого облака, я решил сделать перерыв. Многочасовое просеивание песка на дне настолько осточертело, что я больше не мог думать об этой монотонной работе. «Давай, давай, — подбадривал я себя. — Ты должен продолжать». Вздохнув, я снова начал опускаться на дно, как вдруг кто-то хлопнул меня по спине. Обернувшись, я увидел под маской взволнованное лицо моего коллеги Мориса. Откупоривая воображаемую бутылку шампанского, он подавал наш победный «заздравный» знак. «В чем дело?» — кивком спросил его я. Морис порылся в правом ботинке и извлек оттуда маленький пластмассовый мешочек. В нем лежали золотые и серебряные монеты. Я увидел изображение орла, двуглавого орла Габсбургов, с расправленными крыльями.
Где он их нашел? Морис ткнул пальцем в сторону Луи, еще одного члена нашей группы, которого я узнал по блеску баллонов за спиной. Я поплыл вниз. Луи возился с большой железной пушкой, но сейчас она нас не интересовала. «Монеты?» — знаком спросил я Луи. Он потянул меня за собой в расщелину, где после его работы еще не успел осесть на дно лесок. Расщелина была темной, глубокой и выглядела совершенно недоступной...
Так мы нашли сокровища с разбившегося в 1737 году о скалы острова Фетлар фрегата «Вендела», принадлежавшего Датской Ост-Индской компании. Эта компания торговала с Китаем и Индией, и ее корабли вывозили в трюмах каждым рейсом две, четыре, а иногда и шесть тонн серебра и золота в слитках и монетах.
Однако компании не везло. С 1735 по 1755 год она потеряла четверть своего флота. Выясняя пути следования этих пропавших без вести кораблей, я несколько недель копался в архивах Копенгагена, Лондона и Эдинбурга.
Я остановился на нескольких самых доступные для меня крушениях: в английских, ирландских и шотландских водах. Здесь места затопления можно было бы установить достаточно точно. Я старался выбрать судно с солидным грузом золота и серебра, чтобы наше мероприятие выглядело экономически оправданным. Так выбор пал на «Венделу».
...Осенью 1737 года 26-пушечный фрегат «Вендела» отплыл из Копенгагена в Транкебар — процветающую датскую факторию на Коромандельском Берегу Индии. Плавание началось 21 октября, когда на корабль был погружен последний брусок серебра, и до конца 1737 года о нем не поступило никаких сведений. Лишь 10 января 1738 года в письме Вильяма Ирвина, посланном с Шетландских островов адмиралу Мортону, упоминается «Вендела».
Ирвин был одним из шести знаменитых британских рэкменов XVIII века — так называли людей, получавших монополию на спасение груза с потерпевших крушение кораблей. Он писал: «...Недавно на остров Анст выбросило несколько утопленников, а также обломки мачт и рей... Предполагаю, что на мели около острова разбилось не одно судно... По сохранившейся судовой книге можно судить, что погибшие были датчане с корабля Ост-Индской компании...»
Ирвин оказался прав: это была «Вендела», погибшая в ночь с 18 на 19 декабря, но место крушения он указал неверно. Позднее Вильям Брюс, владелец острова Фетлар, сообщал: «По выброшенным на берег частям и по направлению ветра я заключил, что корабль сел на мель близ восточной части острова Фетлар... Часть денег была спасена моими людьми, сумевшими спуститься по отвесной скале, возле которой произошло крушение...» Пятью днями позже два представителя адмиралтейства, прибывшие на место, сообщили Мортону, что корабль действительно затонул в этом диком месте. «Весьма возможно, что в случае хорошей погоды здесь в ближайшее время будут найдены значительные сокровища...»
Как хищники набросились местные сквайры на останки «Венделы» — они были на родной земле, и у них под рукой были лодки и люди. Несмотря на протесты откупщика Ирвина, вскоре были назначены новые «эксперты». Они усердно «подкапывались» друг под друга, спорили, объединялись, переманивали друг у друга людей высокими посулами и отправляли адмиралу доносы, в которых выражали «удивление» незначительными успехами конкурентов, «тогда как хорошо известно, что... многие своими глазами видели возле берега большое количество слитков и монет». В архивах Эдинбурга до сих пор хранятся еженедельные донесения этих грабителей в форме почтительных докладов адмиралу Мортону.
Для «отлова» драгоценностей местные помещики вооружили своих людей баграми, железными крючьями, сетями и небольшими драгами. В тихие, безветренные дни искатели золота выходили в море на легких лодках. Ирвин, профессиональный подводник XVIII столетия, захватил с собой «машину для погружений». Она представляла собой бочку с застекленной амбразурой. В бочку помещался человек, а руки он просовывал наружу через два отверстия, края которых — во избежание попадания воды внутрь — были туго обтянуты намазанной жиром кожей. Нагруженная балластом бочка спускалась в воду при помощи лебедки, установленной в лодке. Когда заключенный в «машине» человек хотел, чтобы его передвинули, он дергал за веревку, шедшую наверх. Каждое погружение длилось 3 — 4 минуты, за это время подводник наполнял сумку монетами. Впрочем, в хорошую погоду в «подводном доме» Ирвина можно было работать часами, пока не закоченеют пальцы...
Согласно официальным документам, груз «Венделы» состоял из 79 слитков серебра, 31 мешка монет, листового и слиткового железа, 1500 бутылок красного вина, 100 мушкетов, бочек с вином, медной проволоки, четырех тонн угля, двух жерновов, материи, шляп, кухонных горшков, бумаги, воска, 8000 стаканов и 37 000 кремней.
Учитывая, что техника XX века все же совершеннее той, которой пользовался Ирвин, мы могли рассчитывать на успех. При помощи простой арифметики я подсчитал, что к нашему времени должны были сохраниться 18—19 слитков серебра весом в 400 килограммов и две-три тысячи монет. Добыча, прямо скажем, не королевская, но о Датской Ост-Индской компании известно так мало, что каждая найденная монета представила бы интерес первостатейной исторической важности.
Прочтя письма и сообщения о кораблекрушении, я набрал достаточно информации, чтобы обнаружить место катастрофы. В одном из писем упоминалась огромная скала. В другом говорилось, что это произошло «около удивительно высокого мыса». По карте я заключил, что речь идет о скалистом восточном побережье, а мыс называется Хейлинабретта, что по-норвежски и означает — «Высокая скала».
Вооруженный этими сведениями, я первым же самолетом вылетел в Марсель, где собрал моих старых коллег Мориса Видаля, Луи Горса, Андре Фассотте, и мы отправились на Шетландский архипелаг.
Фетлар оказался крохотным островком шести миль в длину и четырех в ширину. К концу прошлого века на острове было 800 жителей, сейчас осталось только 90, в основном старики. Мужчины арендуют небольшие участки земли, женщины летом помогают им, а зимой вяжут свитеры и носки для продажи. Фетларцы с большим энтузиазмом отнеслись к нашей экспедиции, поскольку предание о «серебряном корабле» прочно вошло в фольклор островитян.
Итак, в один прекрасный августовский день мы отправились к месту катастрофы, взволнованные началом еще одного морского приключения. С моря пещеры в скалах выглядели ненатурально: можно было поклясться, что они нарисованы на картоне.
Мы бросили якорь у подножия самой высокой скалы и распределили районы работ. Я опустился на дно маленького фьорда, заваленного обломками скал, и начал рекогносцировку. Мне следовало держаться южного берега, во всяком случае, я полагал, что это возможно, ибо практически ни дна, ни берега не было. Как можно методично перебрать эту огромную горную массу? Даже если бы я двигался по плоской поверхности, это было бы непросто, но мне приходилось все время крутить головой, смотреть вверх, вниз, вправо, влево...
Вечером мы склонились над картой. Постепенно она становилась все более знакомой. Оказалось, что обломки корабля могут быть на разной высоте, в грудах обвалившихся камней, и нам предстояло обшарить по очереди все закоулки.
По дну бухты расплылись пятна ржавчины — следы разъеденного металла. Они напомнили мне об отчете одного рэкмена, который не смог добраться до «огромного количества монет, недосягаемых из-за груды железа». Уже наши предшественники жаловались на тяготы подводного труда.
Водолаз, подвешенный в машине Ирвина на глубине 20 метров (что кажется мне весьма сомнительным), должен был за несколько минут добраться до обломков. Если вода была прозрачной, он мог в лучшем случае собрать все, что было у него в поле зрения, но разгребать песок или пробиваться сквозь гальку ему было не по силам. Мне казалось поэтому, что следует уйти с мелководья и работать в тех местах, куда рэкмены XVIII века не могли проникнуть.
Остальные члены экспедиции вежливо согласились со мной, но остались при своем мнении. В самом деле, они ежедневно находили золотые и серебряные монеты там, где я еще ничего не нашел...
Идея все же не оставляла меня. День за днем мы с Андре ворочали каменные глыбы, расчищая проход. В результате были найдены... три поврежденные серебряные монеты. Постепенно я дошел до расщелины на дне одной из впадин. Согласно моей теории, именно здесь я должен был обнаружить основную часть слитков и монет. Но улов опять был очень скудный: два гнутых серебряных талера.
Как-то вечером я сидел дома над картой и размышлял над тем, что вызвало такой большой разброс наших находок: пушек, ядер, монет и обломков. Почему одни здесь, а другие там? Неожиданно я понял свою ошибку. Ну конечно же! «Вендела» наскочила на уединенную скалу в юго-восточной части бухты. Потом волны отбросили корабль назад, и во второй раз он налетел на скалы в северной части, где и развалился. Естественно, монеты должны были рассеяться по всему дну. Они вываливались через разбитый корпус корабля. Тем не менее основной груз затонул возле северных скал. По всей видимости, судно разломилось на две части, одну из них выбросило на камни, другую же волны протащили вдоль берега. Поиск следовало продолжить там.
Решение принято. Мы с Морисом приступили к расчистке дна в огромном подводном гроте. И действительно, с первых же дней мы стали находить по две, четыре, а иногда и восемь золотых монет, преимущественно голландских и датских. Серебряные монеты, лежавшие в мешках, слиплись, морская вода сцементировала их, а штормы разбросали эти комья по бухте.
День за днем мы рылись в расщелинах, пробираясь ползком в кромешной темноте. К вечеру мы падали с ног от усталости. Не было сил даже на разговоры.
Шли недели. Постепенно становилось ясным, что из части корабля, которую унесло вдоль берега, вывалилось значительно больше монет, чем мы считали вначале. В расщелинах у самого берега Луи обнаружил несколько гвоздей, а ниже — еще одну пушку. Дно вокруг было просто усыпано серебряными монетами. Я никогда не видел ничего подобного...
270 хорошо сохранившихся монет образовали восхитительную выставку портретов европейских монархов. В нашей коллекции были также золотые голландские дукаты с изображениями всадников, маршалов в мундирах, монеты с вензелями датских королей и правителей герцогства Брауншвейг-Люнебург. Это разнообразие и составляло главную ценность находки. Мы знали, что корабли Датской Ост-Индской компании экспортировали серебро и мануфактуру, и хотя из документов было известно общее количество монет, тем не менее их происхождение нигде не упоминалось.
Богатая коллекция золотых монет охватывала период с 1609 по 1737 год (время кораблекрушения). Были и более ранние, без дат, с изображением Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. Мне лично больше всего нравился датский дукат, на котором с одной стороны была изображена крепость Кристианборг в Западной Африке. Она олицетворяла далекие рискованные предприятия, подобные тем, что в конце концов привели на Фетлар нас самих.
Как и в случае с «Хироной» в 1968—1969 годах, мы составили тщательный реестр найденного и положили монеты до поры до времени в сейф местного банка. Реестр предназначался для главного инвентаризатора находок (есть и такая должность в британском министерстве торговли), который обязан был распорядиться ими. Опыт показал, что скрупулезная честность в подобного рода делах вызывала у непосвященных два типа реакции: либо недоверие, либо заговорщицкое подмигивание, сопровождаемое комментарием типа: «Ну да, конечно... Для себя лично вы ведь тоже кое-что оставили, а? На память...»
Как объяснить, что между грабежом и нашей работой дистанция огромного размера? Видимо, только рассказывая о ней как можно большему числу людей. Кто знает, может, и кое-кого из них привлечет каторжный труд под водой, вознаграждаемый в случае удачи самой приятной вещью на свете — открытием.
Перевели с английского Е. Равен и В. Тауб
