Ближе к осени, когда начинала рыжеть болотистая тундра и созревали грибы — лакомое блюдо оленей, Мериме все чаще выходил на высокий берег реки, где стояли его нарты. Отсюда хорошо был виден противоположный, низменный, заросший частым кустарником берег. Серовато-желтые отмели его все еще были пустынны и безжизненны. Но уже подошло то время, когда нагулявшийся у берегов океана и уходящий теперь от морозов на юг дикарь должен был появиться на их реке.
Уже не было комара, и иногда из серых туч вместо дождя вдруг начинал сыпать снег.
В теплой парке можно было долго сидеть и следить за рекой. Первыми должны были появиться большерогие олени-самцы. Они всегда, как разведчики, шли первыми и первыми переправлялись, подолгу прислушиваясь и принюхиваясь, прежде чем пуститься вплавь. Потом все чаще и чаще будут появляться небольшие, но день ото дня все увеличивающиеся стада, а позже, к заморозкам, появится и все огромное стадо дикаря. Нганасаны никогда не держали больших стад домашних оленей в отличие от соседей — долган, ненцев, эвенков. Вся жизнь их была бесконечной дорогой, вечным странствием за стадами диких оленей. Летом, когда у оленей подрастали телята, нганасаны добывали ленного гуся, запасались рыбой. Зимой и весной — куропаткой. У них были собаки, обученные охоте на дикого оленя, и олени-манщики, но не так-то легко было добыть на снегу осторожного зверя. И все надежды впрок запастись шкурами и мясом возлагались только на осень. К поколке заранее готовились. Зная места, где олени обычно переправляются через реки, нганасаны задолго ставили неподалеку чумы и начинали следить за рекой, готовясь к охоте. Для всех это был праздник, для мужчин — своеобразный экзамен охотничьей сметки, мужества и мастерства. Плывущих оленей кололи копьем с легкой лодки кухунгондуй из оленьих шкур, а позже — с деревянной лодки-ветки. На лодке этой невозможно встать, даже чтобы сидеть, требуется большая ловкость. Плавать нганасаны никогда не умели, и если случалось, что ветка переворачивалась, спастись охотник мог, лишь уцепившись за рога плывущего мимо оленя.
Мериме трудно было усидеть в своей избе в такие дни. С тех пор как он перестал кочевать и поселился на фактории Новой, прошло много лет. Но, как и прежде, едва от холодов загорается пожар на кустах, его тянет на берег. В душе оживает давняя охотничья страсть, в предвкушении скорого пира он становится оживленнее и веселее. Его жена, Тоби, нет-нет да и подойдет, сядет рядом, помолчит, а дочь все просит: «Расскажи, как вы жили тогда». И, вспоминая, как охотились старики, ему порой хочется оставить ружье и, как когда-то, выйти, на удивление молодым, на поколку с одним своим старым копьем.
В. Орлов, наш спец. корр. Фото автора
