— Не поломаемся — не замерзнем, — бросил Яков в нашу сторону. Олег сделал последнюю попытку убедить нас остаться и переждать ночь у него:
— Ночью обещали пятьдесят шесть...
— Ничего, — уверенно сказал Яков. — Надо лишь успеть проскочить КП, пока не стемнело.— Он влез в кабину и положил свою ручищу на баранку. — Садись...
Олег сурово и молча, так же как и неделю назад, когда встречал меня, протянул руку, хотел было уйти, но еще раз, только для меня, повторил:
— Ночью пятьдесят шесть будет...
Олег пошел по дороге, затем круто свернул и по тропинке так же круто спустился вниз, где в тумане утонула замерзшая Ангара.
День клонился к вечеру, и мороз постепенно сковывал даже воздух. Под впечатлением расставания я не заметил, как мы пролетели дома поселка, КП и очутились на трассе между двумя стенами тайги. Яков быстро обернулся, словно заметил погоню, потом еще раз и наконец проговорил:
— Успели. После восьми вечера в такой мороз контрольный пункт не пропустит... Ну как мост?
Еще неделю назад, утром, я сидел в Братске в КП, на противоположном конце трассы, и ждал, когда будет машина, чтобы добраться наконец до строящегося моста.
В КП заходили один за другим шоферы, отмечали путевки, а девушка-диспетчер меня все еще не выпускала. Мне неважно было, с кем и на какой машине ехать, лишь бы скорее на трассу. И я решил ехать с первым, кто войдет. Но он не вошел, он ворвался, ввалился и сразу же заполнил собой всю диспетчерскую. Как бы между прочим положил путевку, нагнулся к девушке и громко стал осыпать ее нежными словами, будто бы именно за этим и приехал. Но ни шоферов, ни девушку это нисколько не смутило, напротив, на него смотрели так, как в компании смотрят на самого обаятельного человека.
— Еду с ним, — сказал я девушке.
Парень выпрямился, кивнул мне: «Поехали» — и направился к выходу. Поразила его фигура: мощный торс гимнаста; казалось, сквозь телогрейку видно, как играют на его теле мускулы.
Забравшись в кабину КРАЗа, он протянул мне руку:
— Будем знакомы?.. Яша.
А через пять-шесть часов, уже в Усть-Илиме, Яков выгрузил цемент, провез меня через весь поселок строителей на крутой берег Ангары и показал:
— Это Усть-Илимская ГЭС, а вот твой мост, видишь?
...Я видел только опоры, уходящие одна за другой в створе, к другому берегу. Ближние с крутого мыса казались приземистыми и в опалубке были похожи на вмерзшие в лед корабли. Правый же берег был очерчен темно-серой кромкой леса, и там опоры, окутанные туманом, угадывались силуэтами.
Когда видишь недостроенный мост, мысленно сам соединяешь берега и пытаешься представить: каким он будет? Сейчас смотрю на эти опоры в застывшей Ангаре, и мне кажется, что берега тянутся друг к другу. Может быть, потому, что мостам свойственно соединять, а не разъединять... Есть что-то притягательное в мостах, даже небольших, деревянных, не говоря уже о тех, что высят свои спины над бетонными опорами. Когда такие большие мосты приходят на неосвоенную землю — это значит, человек обживает ее, приспособляет к себе.
Этот километровый мост соединит левый берег Ангары, где строительные площадки Усть-Илима, с правым берегом, по которому прокладывают ветку железной дороги, берущей свое начало от магистрали Тайшет — Лена, от станции Хребтовой. Ветка почти уже подошла к Усть-Илиму. Задумано так, что, когда полотно железной дороги уткнется в берег Ангары, мост должен быть выстроен! Пока строится Усть-Илимская плотина, мост будет служить именно ей. Ведь сейчас необходимые для плотины грузы подходят по двухсотпятидесятикилометровой трассе Братск — Усть-Илим и везут их машины. Десятки, сотни машин. Но для полного развертывания строительных работ на плотине в скором времени будут нужны целые составы стройматериалов, и в первую очередь — цемент. Дальше, в перспективе, черев мост должна пройти магистральная железная дорога в самое низовье Ангары, а может быть, и в Богучаны, где предполагается строить еще одну гидростанцию в цепи Ангарского каскада.
Трудно предвидеть все, чему будет служить этот мост, но ясно, что будет и многотысячный город Усть-Илим, и лесопромышленный комплекс, и алюминиевый завод, и... и...
А пока есть левый берег — строительная площадка Усть-Илима.
Справа, на расстоянии трех километров от моста, — плотина. Ее не видно, она в тумане, только высоко в прозрачном морозном небе висят стрелы кранов. Туман закрыл горизонт стройки. Кругом взрытая земля и какой-то. общий рокочущий гул. Невозможно сосредоточить внимание на чем-нибудь одном. Масштаб подавляет, впечатления наслаиваются... Дороги, подъездные пути, снова дороги.
В Управлении строительства дорог коридоры пусты, только в дверь главного инженера входят двое.
— Передайте Белову, пусть проверит результаты остальных свай и только после этого принимает решение.
Второму вошедшему быстро сказал:
— Повезешь Белову цемент. Мне показалось, что на мосту происходит что-то неладное.
Главный инженер поднял телефонную трубку:
— Алло, 2-11... послушай, нам позарез нужен кран на правый берег. Да не лично мне! Для всех, говорю, мост строим, и кран прошу для моста, не для себя. Жду... — И, взглянув наконец на меня, уточнил: — Вот на такие дела уходят все силы...
— Простите, где сейчас начальник участка?
— Белов? На реке, конечно.
Сорокаградусный мороз можно легко перенести в лесу, но на реке, где ветер гуляет как в поле и обжигает лицо, даже двадцать-тридцать минут кажутся пыткой. И вот в этих условиях на реке идет работа и что-то не ладится.
Думая, что все еще иду по берегу реки, неожиданно вижу под ногами трещину и понимаю, что подо мною Ангара. Сквозь туман видны только ближние опоры и на льду возле них бур-машины, трубы, шланги, деревянные строения и черные на снегу фигуры людей.
На льду тихо, все чего-то ждут, только рычат моторы грузовых машин, снующих по реке с одного берега на другой. Неожиданно от группы людей отделяется человек и останавливает одну из машин. Это Белов. Он громко кричит шоферу, чтобы тот водил по окружной дороге, а не по льду возле моста... Лед ослабнет, не выдержит технику...
Люди стоят возле полыньи. Вся площадка в торчащих из-подо льда сваях. Люди вполголоса переговариваются, а из динамика, висящего на буровой, раздается приятный голос: «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал...» Такое впечатление, что люди у полыньи неторопливо беседуют и слушают песню. Но вдруг из того же динамика тот же приятный голос выкрикивает: «Когда же дадите цемент?» — и я понимаю, что это пел водолаз, стоя на дне Ангары, пока здесь, наверху, решают какую-то проблему.
Надо льдом из-под воды торчит горловина трубы диаметром больше метра. Вода в трубе бурлит. Это специально в трубу под напором перегоняют воду по черному шлангу, чтобы на сильном морозе отверстие не затянуло льдом. Туда же в бурлящую воду уходят розовый и синий шланги водолаза. Сначала поражаешься, как в такой мороз можно работать на глубине в десять метров, но, глядя на заросшие инеем брови, ресницы и бороды людей, понимаешь, что и здесь, наверху, не легче.
Подъехала машина с цементом, и Олег Белов сразу подошел к микрофону:
— Будем опускать десять мешков твердого цемента, — сказал он водолазу. — Принимай.
Люди захлопотали вокруг трубы.
Так случилось, что в месте бурения дно оказалось скальным, скошенным, и бур скользит в сторону. Необходимо скос заложить цементом.
Это последняя опора на воде. Останется одна, на берегу. Надо успеть закончить все работы со сваями, пока стоят морозы.
Весь декабрь и январь строители ждали, когда же ударят морозы. Лед на Ангаре был хрупким, и нельзя было загружать его техникой. Когда же наконец морозы наступили, они оказались такими свирепыми, что стал крошиться металл. Но время поджимает. На правом берегу уже стоит кран и лежат пронумерованные пролеты моста. Поэтому Белов нервничает. Сильный мороз спутал все карты. Приходится задерживать цементирование опор пли придумывать подогрев, с тем чтобы бетон внутри опоры схватывался прочно.
Вдруг на правом берегу раздался взрыв, лед задрожал, и за лесом поднялся черный столб. Это приближались к мосту строители железной дороги. Люди у свай переглянулись...
...Мы вслед за дорогой то карабкаемся на сопку, то съезжаем вниз, и посеребренная луна, словно ныряльщица, появляется и исчезает в тумане замерзающего воздуха.
— Слышишь, как звенит резина? — спрашивает Яков.
Мелкие кристаллики оседают на землю плотным туманом. Кажется, что от мороза сжимаются даже стекла в кабине. Прошел встречный КРАЗ. Яша опускает стекло и на ходу, высунув голову, всматривается в темноту. Точнее, в рыхлую стену сизого морозного воздуха. На спидометре 20 километров. Нервы напряжены. Ждешь красные точки впереди идущих машин, всматриваешься до боли в глазах.
И все-таки они показались неожиданно, эти красные точки, и Яков еще сбавил скорость. Наши фары высветили два лесовоза. Мы потихоньку стали объезжать их слева. Машины шли очень медленно одна за другой, причем у задней были включены и передние фары, и красные сигнальные огни. Первая машина казалась беспомощной и шла с погасшими огнями. Было что-то очень трогательное в этой картине. Чтобы ночью в такой мороз неисправная машина не осталась одна на трассе, догнавший ее МАЗ не проскочил мимо, не поехал впереди, а пристроился в хвост, потому что так надежнее, так она не отстанет в ночи.
Убедившись, что все в порядке, Яша прибавил скорость, и мы уехали далеко вперед. Уже хотелось выйти из машины и встряхнуться, и Яков, верно чувствуя это, остановил машину:
— Посмотрю, на месте ли колеса, — словно в шутку заявил он. Но в шутке этой была и своя правда. Не мудрено, если на таком морозе шины потрескались и развалились. Яков куда-то исчез, и я слышал лишь голоса, среди которых выделялся его веселый голос. Постепенно глаза привыкли к темноте: я всмотрелся и сквозь ночной туман разглядел одноэтажный домик и силуэты людей. Стало ясно, что это второй КП у поселка Эдучанка, где работала диспетчером Катя, и Яков был уверен, что кого-кого, но уж его-то, Яшу, она пропустит даже в такую морозную ночь. Голоса поутихли, и вскоре Яков вернулся. Усевшись за баранку, он, не глядя на меня, сказал:
— Поехали, пока поужинаем.
Это «пока» меня насторожило и позабавило. Похоже, что Катя даже такого парня, как Яков, не собирается выпускать из поселка.
Мы открыли тяжелую, обледеневшую дверь столовой. За нами внутрь ворвался морозный воздух, превратился в клубящийся пар, и пришлось несколько минут постоять на месте, всматриваясь. Очень светлая, теплая, с аккуратно застеленными скатерками, столовая эта показалась чудом среди вечной мерзлоты.
Яков не терял времени. Пока я раздевался, он уже завел игривый разговор с большой красивой женщиной — хозяйкой этого райского уголка.
Женщина накрыла на стол, подала горячее, присела за столик напротив и, пока мы ели, смотрела на нас тихими добрыми глазами, как мать на своих детей. Всю ночь поддерживает она огонь в печи, готовая каждую минуту поставить на стол горячую пищу, встретить тех, кто с дороги. Я не заметил, как Яков передал женщине термос, но, когда мы встали, чтобы идти, она поставила на стол наполненный термос и положила две горячие, только из печи, булки.
Мы вышли. Мне показалось, что мороз усилился и что, пока мы дойдем до рычащего КРАЗа, кофе в термосе остынет.
В Якове что-то изменилось. Он и сел за баранку как-то равнодушно, и тронулся с места без желания ехать. Мы снова вернулись к контрольному пункту, и Яков остановил машину на площадке, где стояло еще несколько грузовиков. Из темноты вынырнул человек. Яков протянул ему ключи.
— Пошли, теперь он хозяин.
Когда мы вошли в КП, диспетчер в вязаной оранжевой кофточке, взглянув на Якова, проговорила:
— Ну вот, так-то лучше. Куда тебя черт несет в такую ночь?
Мы прошли несколько комнат с заправленными по-солдатски койками. Видно было, что Яков смирился. Показывая на кровати, широко, по-хозяйски предложил:
— Выбирай любую.
Сам Яков пошел к ребятам, те, видимо, ждали его. Я понимал, что такой человек, как Яков, необходим на тяжелых трассах. Он вносит с собой легкость, люди стряхивают усталость, и даже после того, как он уходит, ощущение бодрости остается.
Приятно было лежать и чувствовать тепло и запах чистых простынь после обжигающего мороза. Приятно было сознавать, что здесь не затеряешься в ночной дороге среди тайги. И если ты выехал из одного КП, об этом известно на другом. Случись авария — тебя отыщут, не бросят. Для тебя всегда есть горячая еда, чистая постель, и от сознания этого легче жить, легче закрывать глаза, засыпая. Приятно было сознавать, что там, в передней, сидит Катя и, как бы ты ни торопился, скажет: «Куда тебя несет в такую ночь?»
Сейчас, на обратном пути из Усть-Илима, все виденное постепенно обретало реальные черты и восстанавливалось в памяти, прокручивалось как в замедленной киноленте...
Побыв в Усть-Илиме, на мосту, проехав по этой трассе, я осознал связь прошлых и будущих дорог, почувствовал их единую цепь. Несколько лет назад, в свой первый приезд в Братск, я ехал с аэродрома в город. Шофер попался молчаливый и не произнес ни слова. Но на развилке, где стоял стремительный указатель, шофер нарушил молчание: «Трасса на Усть-Илим». На пути мы встречали много уходящих в тайгу дорог, но он отметил только одну. Тогда меня это удивило, но позже я понял: в непроходимой тайге каждая новая трасса — событие. К остальному уже привыкли, а к новой дороге еще нет... По сторонам ее начнут обживать землю, строить города, и она долго еще будет, как приток реки, бежать и бежать, пока не впадет в другую и только вместе с Ангарой остановится перед Енисеем где-нибудь в Богучанах. И это дело ближайшего будущего. А начиналось все в 1957 году с Иркутской ГЭС, с первого тока в этих краях, с первых дорог, что шли на Братск.
На протяжении всей трассы мы с Яковом не раз проезжали маленькие мосты, и я опять вспоминал Олега Белова. Ведь и эти маленькие мосты строил он. Когда в шестьдесят втором году Олег приехал на трассу, которой еще не было, он вместе с бригадой шел впереди дорожников. Надо было успеть построить мост к тому времени, когда подойдет дорога. Бригада шла в обход, через глухие места, деревушки, которые притаились у речек. Дорожники валили лес, очищали его, сыпали дорогу. Но все их усилия могли оказаться напрасными, если, подойдя к чахлой речушке, они не обнаружили бы через нее мост. А дорога эта была позарез нужна Усть-Илиму, и потому поначалу ее сдавали такой, какая была: кривая, горбатая, узкая. Красоту наводили потом: расширяли, ставили столбики, знаки... Но мосты должны были встать прочно сразу, без скидок на будущее.
...Я вздрогнул, думая, что пора вставать. Но это была диспетчер Катя, оставившая нас на ночлег в КП. Она принесла нам с Яковом по второму одеялу, укрыла, но спать оставалось недолго. В пять утра в пятидесятидвухградусный мороз мы уже сидели в холодной кабине КРАЗа. Вперед ушел лишь один цементовоз. Подошедшие ночью МАЗы с лесом стояли в стороне, уткнувшись друг в друга носами, как два живых существа.
Открываем термос, чтобы выпить по глотку кофе. Яков досадует, что кофе остыл.
— Как же ему не остыть, — говорю, — когда такой мороз.
— Да не в морозе дело, — ворчит Яша. — Машину-то прогревали. Термосы хреновые делают.
106-й километр. Крутой спуск. Яков, согнувшись, напряженно вглядывается в дорогу. Его напряжение передается и мне. Тоже наклоняюсь вперед, всматриваюсь. Дорога, дорога, и только справа и слева темная стена тайги... Укачивает, клонит в сон.
— Поспи, — предлагает Яков.
Отказываюсь: вдвоем легче бодрствовать.
— Сколько уж езжу ночами,— говорит Яков, — а без бега не получается, сон мучает. Выйдешь на дорогу, пробежишь километр туда и обратно, как заяц, среди ночи, смотришь — часа на два сон разогнал. Поэтому и температуру в кабине держим низкую. А вообще обратно всегда труднее ехать, особенно когда дом близко...
Яков снова притормозил: на обочине стоял одинокий КРАЗ. Яков посигналил.
— Уехал, — заключил он и пояснил: — Закон: если поломалась машина, шофер должен оставить ее и на попутной уехать.
— Да, дорога... — подумал я, но, очевидно, произнес это вслух, потому что Яков подхватил мои слова:
— Дорога — это хорошо.
Сказал он об этом как-то просто, обыденно.
Сколько людей на дорогах... а сколько этих дорог?
В кабине холодно. Прибор показывает, что температура воды падает. Мороз как бы сжимает машину.
— Руль туго идет, — говорит Яков, — масло стынет...
Как часто бывает в долгой дороге, мы уже привыкли друг к другу и больше разговариваем про себя, нежели вслух. И я подумал, что, когда достроят железную дорогу, мост и цемент повезут для ГЭС составами, надобность в Яшином цементовозе отпадет. Но не менять же профессию. Может быть, придется сесть за другую баранку. Ведь наверняка Якова железной хваткой держит ДОРОГА.
— Куда ты потом, Яков?
— Найдется. — Помолчал и добавил: — Ведь дороги никогда не кончаются...
Светает.
Н. Сафиев, наш спец. корр.
